Старикан рядом со мной -- несомненно, Кофье; одна из
женщин в группе, брюнетка, пожирает его глазами, продолжая при
этом улыбаться доктору. Похоже, она думает: "Вот мсье Кофье,
председатель Торговой палаты; как не оробеть в его присутствии
-- от него так и веет холодом". Но мсье Кофье не удостоил ее
вниманием; это обитатели Морского Бульвара -- люди не его
круга. С тех пор как по воскресеньям я хожу на улицу Турнебрид
поглядеть на взлетающие шляпы, я научился отличать обитателей
Бульвара от обитателей Холма. Если на человеке пальто с
иголочки, мягкая шляпа, ослепительно свежая рубашка и он при
движении рассекает воздух -- сомнений нет: это обитатель
Морского Бульвара. Жители Зеленого Холма отличаются какой-то не
поддающейся определению невзрачностью и дряхлостью. Плечи у них
узкие, а на помятых лицах выражение спеси. Вот этот толстяк,
ведущий за руку ребенка, -- я готов пари держать, он с Холма:
лицо у него серое, галстук болтается веревкой.
Толстяк приближается к нам; он внимательно смотрит на мсье
Кофье. Но за минуту-другую до встречи с ним отворачивается и
начинает по-отечески шутить со своим мальчуганом. Еще несколько
шагов он делает, склонившись к сыну и не отрывая взгляда от его
глаз -- нежный отец и только, -- и вдруг, ловко повернувшись в
нашу сторону, бросает быстрый взгляд на маленького старичка и,
округлив руку, делает широкий и короткий приветственный жест.
Растерянный мальчик шапки не снял -- эти дела решают между
собой взрослые.
На углу улицы Бас-де-Вьей наша колонна встречается с
колонной верующих, которые выходят от обедни; человек десять,
подхваченные водоворотом, столкнувшись друг с другом,
обмениваются приветствиями, -- но здесь шляпы взлетают слишком
быстро, и мне не удается разглядеть подробности; над этой
жирной и бледной толпой возносится уродливая белая громада
церкви Святой Цецилии: меловая белизна на фоне темного неба;
под защитой этих сверкающих стен она хранит в своих недрах
каплю ночной тьмы. Идем дальше, чуть перестроив ряды. Мсье
Кофье оттеснили мне за спину. К моему левому боку прижали даму
в синем. Дама возвращается из церкви. Она моргает, ослепленная
дневным светом. Господин, который шагает впереди нее и у
которого такая тощая шея, ее муж.
Господин, идущий по противоположному тротуару под руку с
женой, что-то шепнул ей на ухо и заулыбался. Она тут же согнала
со своего желеобразного лица всякое выражение и делает
несколько шагов вслепую. Признак безошибочный -- сейчас будут с
кем-то раскланиваться. И точно, через несколько мгновений
господин выбрасывает руку вверх. Оказавшись на уровне шляпы,
его пальцы, секунду помедлив, осторожно берутся за краешек
полей. Пока он бережно приподнимает шляпу, чуть наклонив
голову, чтобы помочь ей отделиться от головного убора, жена его
слегка подпрыгивает, изображая на своем лице юную улыбку.
Чья-то тень, поклонившись, проходит мимо них, но
улыбки-близнецы в силу некоего остаточного магнетизма еще
секунду-другую держатся на губах у обоих. Когда господин и дама
встречаются со мной, выражение их лиц вновь стало бесстрастным,
хотя вокруг рта еще порхает радостное оживление.
Но вот и конец: толпа стала тише, приветствия более
редкими, витрины магазинов уже не так изысканны -- я дошел до
конца улицы Турнебрид. Может, перебраться на другую сторону и
пойти назад? Но пожалуй, с меня хватит, я вдоволь нагляделся на
розовые лысины, на ничтожные, благовоспитанные, стертые лица.
Перейду площадь Мариньян. Я осторожно выдираюсь из потока и
вдруг рядом со мной из черной шляпы выскакивает голова,
принадлежащая, бесспорно, человеку из хорошего общества. Это
муж дамы в синем. О! Великолепный длинный череп долихоцефала,
поросший короткими жесткими волосами, великолепные американские
усы с проседью. Но в особенности хороша улыбка, дивная, учтивая
улыбка. Вдобавок на носу у господина примостилось пенсне.
-- Это новый чертежник с нашей фабрики, -- говорит он,
обернувшись к жене. -- Не понимаю, что он может здесь делать.
Славный мальчуган, очень робкий, он меня забавляет.
У витрины колбасника Жюльена молодой чертежник, только что
вновь накрывший голову и весь еще розовый от смущения, с
упрямым видом потупив глаза, являет все признаки
сладострастного восторга. Нет сомнения, в это воскресенье он
впервые отважился пройтись по улице Турнебрид. Вид у него
такой, будто он побывал у первого причастия. Сцепив руки за
спиной, он отвернулся к витрине с выражением стыдливости; он
глядит, не видя их, на четыре сосиски в блестящем желе,
раскинувшиеся на гарнире из петрушки.
Из колбасной выходит женщина и берет его под руку. Это его
жена: она еще очень молода, хотя кожа у нее шероховатая.
Сколько бы она ни бродила на подступах к улице Турнебрид, никто
не примет ее за даму -- ее выдает бесстыдный блеск глаз и
рассудительный, осведомленный вид. Настоящие дамы не знают что
почем, они любят красивые безрассудства, глаза их -- прекрасные
и простодушные цветы, расцветшие в теплицах.
Бьет час, я вхожу в пивную "Везелиз". Старики, по
обыкновению, уже там. Двое из них принялись за еду. Четверо
играют в манилью, потягивая аперитив. Остальные ждут, пока им
подадут, и стоя наблюдают за игрой. Самый длинный из них, с
густой бородой, -- биржевой маклер. Второй -- отставной
инспектор военно-морского ведомства. Они пьют и едят как
двадцатилетние. По воскресеньям они заказывают кислую капусту.
Те, кто пришел позднее, окликают, тех кто уже жует:
-- Привет! Как всегда -- верны воскресной капусте?
Они рассаживаются, с облегчением вздыхают:
-- Мариэтта, малышка, кружку пива без пены и кислую
капусту.
Эта Мариэтта -- бойкая бабенка. Когда я сажусь за столик в
глубине, пунцовый старик, которому она наливает вермут, вдруг
заходится злобным кашлем.
-- Наливай полнее, -- говорит он, не переставая кашлять.
Но тут разозлилась Мариэтта -- она ведь еще не кончила
наливать.
-- Да я же еще лью. Разве я что вам сказала? Вы как та
девка, -- ее еще не лапают, а она уже вырывается.
Остальные смеются.
-- Один -- ноль!
Биржевой маклер, идя к столику, обнял Мариэтту за плечи:
-- Сегодня воскресенье, Мариэтта. Пойдешь вечером в кино
со своим дружком?
-- Как бы не так! Сегодня смена Антуанетты. А я за нее
отдуваюсь -- вот тебе и ходи в кино!
Маклер сел против бритого, несчастного с виду старика.
Бритый старик сразу начинает что-то рассказывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66