Пришелец растерянно оглядывается в поисках возможных собеседников, однако все здесь в одинаковой мере не склонны сейчас иметь с ним дело. Он машинально пробегает раз-другой по струнам гитары, с которой, похоже, не расстается, 'даже когда спит, и, обескураженный, подсаживается к Бояну. Погрузившийся в нирвану, Боян тоже не обращает на него внимания, пока Чарли не схватил его за плечо.
— Ты сколько себе впрыснул?
— Сколько я мог впрыснуть? Одну ампулу.
— И от такой малости осовел, как сомнамбула!.. Я от одной ампулы не способен даже прийти в себя.
Чарли безошибочно говорит по-болгарски, лишь немного растягивает отдельные гласные.
— Это уж кого как, — отмахивается Боян. Затем бросает косой взгляд на соседа. — Дай несколько ампул!
Однако Чарли дает лишь несколько коротких аккор-.дов на гитаре.
— Ну дай же, дай!.. Прежде чем эти хищники обшарят твои карманы.
— Несколько ампул? — Чарли поворачивается в его сторону. — Что такое несколько ампул, когда впереди целая жизнь?
— Про то, что нас ждет впереди, еще успеем подумать.
— Вот как? А завтра? А послезавтра? — И, обращаясь к Лили, уныло сидящей чуть поодаль, нежно просит: — Милая деточка, останови этот магнитофон, останови, родненькая, я сам тебе поиграю...
Лили встает как автомат и медленно уходит куда-то за пределы видимости. Чарли тоже встает, ставит ногу на кушетку, слегка наклоняется к Бояну и в момент, когда замолкает магнитофон, начинает бренчать на гитаре. Разница между только что звучавшей барабанной дробью и сменившей ее мелодией для нашего слуха почти неуловима. Зато реплика, сопровождающая музыку, слышна вполне отчетливо:
— Ты можешь заполучить десятки, сотни, тысячи ампул, мой милый Боян...
— Каким образом? — спрашивает Боян без особого энтузиазма. — Если уеду с тобой туда?
Чарли отрицательно качает головой.
— Тут, тут, мой милый Боян... Тысячу ампул и девочку, да какую — богиню...
— Богини мне ни к чему, -- морщится парень. -Меня и эти вот устраивают. Ты давай ампулы.
— Заработаешь, получишь ампулы.
— Как именно?
Чарли еще больше наклоняется к Бояну, но тут на кушетку возвращается Лили.
— Всему свое время! — бормочет косматый.
«Вот оно! — соображаю я, больше не обращая внимания на карканье косматого. — Как и следовало ожидать. Клюнул-таки».
ГЛАВА 4
— Куда тебя отвезти? — спрашиваю, когда мы подходим к машине, оставленной в темном переулке.
— Поехали ко мне, — предлагает Борислав. — Елена сжарит нам яичницу с ветчиной.
— Сейчас, в полночь?
— Не беспокойся... Она обычно допоздна читает.
Я не возражаю, мне абсолютно все равно, куда ехать. Мы трогаемся с места, а по дороге мой друг поясняет:
— В июне у нее последняя сессия, так что она читает без конца.
Мы входим в квартиру моего друга. Оказывается, Елена и в самом деле еще читает, лежа на диване в гостиной.
— Ну и застали же вы меня, — говорит хозяйка, явно смущенная тем, что она босиком, в пижамной блузке и поношенных брюках.
— Не стесняйся, — успокаивает ее Борислав. — Это Эмиль.
— Догадываюсь, — кивает Елена, вскакивая на ноги.
— Только не знаю, догадываешься ли ты. о том, что Эмиль голоден как волк.
— Что ж, попытаюсь вам помочь. Правда, вы не рассчитывайте Бог знает на что, — добавляет дама, влезая в комнатные туфли, после чего исчезает на кухне.
Мы выкуриваем по сигарете, затем до нас доносится голос хозяйки, сопровождаемый ароматом жареной яичницы:
— Ну идите, а то остынет.
Мы садимся за небольшой стол.
— Ты можешь ложиться. Мы тут сами справимся, — обращается Борислав к хозяйке. А когда она уходит, продолжает: — Только справимся ли?
— Если ты имеешь в виду яичницу с ветчиной...
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Мы сосредоточиваемся на еде, каждый занят своими мыслями. Наконец хозяин приносит с плиты ковшик горячего кофе и берет сигарету с каким-то отсутствующим видом, как будто сам не сознает, что делает.
— Ты должен выручить парня из беды, Эмиль.
— Согласен. Остается только выяснить, как именно.
— Ты прекрасно знаешь как.
— Ты переоцениваешь мои возможности. С каких пор ломаю над этим голову и ни к чему не прихожу.
— Так это же проще простого! — восклицает Борислав. — Сходи к нему, отзови его в сторонку и вправь ему мозги.
- Не валяй дурака, все это не так просто. Ты отлично понимаешь, что так в подобных случаях не поступают.
— Велика важность. Нет правил без исключения. Ради сына Любо Ангелова можно и отступиться от правила.
— Ты меня удивляешь... — Отпив кофе и вобрав в себя две порции дыма, продолжаю: -- Что бы мы ни доказывали, генерал не даст согласия.
— Зависит от того, как представить дело.
— Как ни представляй, он на это не пойдет. И ты это знаешь не хуже меня. Мы у самых истоков операции, которой, возможно, будет нанесен серьезный удар противнику. А ты хочешь заранее поставить крест на этой операции, для тебя важнее всего отправиться к возможному предателю и предупредить его, дескать, таким ребятам, как ты, негоже становиться на путь предательства.
— Но ведь это же сын Любо!
— Строго говоря, это всего лишь потенциальный предатель. Пешка в руках противника, и только. И наша задача состоит в том, чтобы дождаться, когда противник начнет переставлять фигуры, и посмотреть, как он намерен распорядиться этой пешкой.
— Будет тебе. Не лучше ли подготовить человека, поставить перед ним задачу?
— Во всяком случае, не сейчас. И не обязательно. Подобного рода задачи возлагаются, как тебе известно, исключительно на людей, пользующихся безграничным Доверием. А к этому нашему молодцу я в данный момент не испытываю никакого доверия. Он обещал порвать с этой шайкой и обманул меня. Обещал покончить с морфием и тоже обманул меня. Вчера участвовал в ограблении аптеки, а завтра собирается...
— Нельзя же судить о человеке лишь с профессиональных позиций, — возражает Борислав и от раздражения закуривает еще раз.
— Можно... И должно... Особенно если он попал в поле зрения разведки. А с Бояном именно это случилось. До сих пор они его изучали. Изучали пристально, со всех сторон, чтобы зря не рисковать. Теперь перешли непосредственно к вербовке. Начались испытания. И теперь зависит только от Бояна, выдержит он экзамен или провалится.
Мы возвращаемся в гостиную, но и там разговор продолжается в том же духе, потому что мой друг, человек удивительно спокойный, если уж что-то задумает, то, хоть ты тресни, будет спокойно и твердо стоять на своем. Поначалу я сокрушаю один за другим его аргументы, потом из участника беседы постепенно превращаюсь в слушателя, а в дальнейшем, вероятно, и слушателем перестаю быть, потому что вдруг устанавливаю, что лежу на кушетке, укрытый одеялом, и сквозь тюлевую занавеску мне видно, как ранним утром светлеет небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43