-Ну ничего, твари, мы еще посчитаемся! Мы еще с вами поговорим по душам!
От крика он снова потерял сознание. Но в этот раз не надолго. Очнулся от резкого прикосновения к губам чего-то холодного. Приоткрыл глаза.
Стриженный здоровяк тыкал ему прямо под нос горлышком длинной вытянутой бутыли. Он, наверное, только что вытащил ее из холодильника – горло было ледяным.
– Пей, паскудина!
В рот ударила струя жидкости. Иван глотнул раз, другой… Горло свело судорогой от холода, но он глотал и глотал, казалось, он никогда не напьется. Он даже не ощущал, что именно он пьет, ему это было без разницы.
Уже позже, когда жидкость хлынула из горла обратно, заливая грудь, ноги, он увидал этикетку на бутыли – это была обыкновенная шипучка. Да и не похоже, чтобы ему подсовывали что-то не то, никто вроде бы не собирался его отправлять на тот свет таким сложным образом, достаточно ведь было просто ножичком пырнуть или оставить привязанным. Но Ивану в эти минуты было на все наплевать. Он ощущал почти блаженство от этих нескольких не вылившихся обратно глотков шипучки. В голове загудело, зашумело…
– Ну что, напился? – поинтересовался стриженный.
Иван не удостоил его ответом.
– Ну тогда отдохни, парень!
Стриженный с размаху ткнул его кулачищем в солнечное сплетение. Иван задохнулся, вытаращил глаза, дернулся всем телом. Но тут же получил удар в челюсть. И опять провалился в темноту.
– Ничего, это тебе вместо наркоза, – сказал стриженный и ушел.
Еще три недели назад Иван был в Москве, с утра до ночи бегал с высунутым языком по приемным, кабинетам, все пытался что-то объяснить, доказать. На него смотрели как на не в меру обнаглевшего баловня судьбы, решившего вдруг, что весь мир вертится вокруг его носа, а кое-кто намеками, а то и впрямую давал понять это.
Старый приятель, друг, однокашник Толик Ребров, заведовавший в Космоцентре сектором Дальнего Поиска, заявил без обиняков:
– Кончай блажить, Ваня! У нас план расписан до трехтысячного года, а ты лезешь, понимаешь, с ребячьими фантазиями! Ты что, думаешь, ежели ты известная личность, любимец публики и герой-испытатель, так для тебя все на слом пустят, так, что ли. Щас тебе прямо, по-щучьему велению, экспедицию снарядят, фонды выделят, людей подберут, технику: давай, мол, Ваня, валяй, – куда глаза глядят! Слушай, ну тебе же не двенадцать лет! Чего ты мозги занятым людям пудришь?!
Иван и сам понимал, что его затея безнадежна. Умом понимал, а вот сердце в это отказывалось верить.
Его отовсюду гнали – и по-доброму, и с шуточкой, и с посулами, и по-всякому, но гнали. Был, правда, один выход. Надо лечь на обследование, чтоб провели самую глубокую, скрупулезную мнемоскопию, все изучили, разобрались, решили, постановили и так далее. Но у Ивана была всего-навсего одна жизнь, он не мог ждать годами и десятилетиями, ждать неизвестно чего. И потому он не раскрывался. Хотя и подозревал, что данные областного мнемоцентра уже давным-давно поступили куда надо, обрабатываются, и что он сам на крючке, просто его не хотят раньше времени тревожить. И тогда он решил порвать со всем – сил не хватало! Он подал рапорт через голову Толика Реброва высшему начальству. Рапорт, как это и должно было случиться, вернулся к Толику. Тот вызвал сразу.
– Ладно, старина, я тебя понимаю, – сказал задушевно, – Другой бы на твоем месте лет десять назад сломался. Все, не тужи! Клянусь тебе, что выбью отпуск еще на полгода, лады?!
Иван отрицательно мотнул головой.
– А чего же ты хочешь?
– Все того же!
– Ну, ты даешь, старина! Я ж тебе тыщу раз объяснял, ну кто тебе отвалит такую сумму за здорово живешь?! Ты же прекрасно знаешь, сколько стоит переброска в такую даль средней поисковой лохани! Знаешь?!
– Знаю, – согласился Иван. Конечно, он знал, что со своей затеей сожрет процентов десять, а то и двенадцать, всей энергии, отпускаемой Космоцентру на год, и тем самым сорвет несколько запланированных полетов. Но что ж ему теперь, вот так и сидеть с протянутой рукой оставшиеся годы! Нет, он был не согласен с подобной арифметикой. Но он не мог полностью раскрывать карт.
– А чего тогда, понимаешь, прицепился? Тебе, Ваня, надо отдохнуть, ты, старина, утомился… Или, хочешь, переходи к нам, в аппарат, я тебе местечко найду, а?
– Не надо ничего, давай-ка рапорт визируй! – проворчал Иван.
Ребров пошевелил густыми бровями, поерзал в удобном обтекающем его кресле и сказал:
– Рапорт твой я убираю. Вот сюда, видишь! – он приоткрыл дверцу в стене-сейфе. – На хранение, понимаешь. Ты у нас нонче где по графику?
Иван отвернулся. Уставился в стену с вмонтированным в нее огромным океанариумом, в котором резвились уродливые рыбы с шипастыми лапами и выпущенными глазищами. Одну из рыбин он собственноручно привез для Толика с проклятой, и притягательной Гадры, где чуть было не остался навсегда. Но сейчас было не до сентиментальных воспоминаний.
– Ты в отпуске, старина, – сам ответил на свой вопрос Толик, – вот и отдыхай! А когда вернешься, мы с тобой поговорим о твоем дурацком рапорте, лады?
Иван встал, пошел к дверям.
– Эй, погоди! – Толик выскочил из-за стола, преградил ему путь. – Ты чего, рехнулся совсем, что ли?! В бабу превратился истеричную?! Ты ж космолетчик, мужик! Забыл, как мы с тобой загибались в рудниках Сельмы, а?!
Мы же с тобой не супились и не морщились тогда, Ванюша! А чего ты сейчас скис, живи и радуйся!
– Пусти! – Иван плечом оттолкнул начальника.
– Нервишки шалят? Ладно, старина, любительскую капсулу я тебе выделю и… – Толик помедлил, вздохнул тяжко, – и шесть разгонных баков. Больше не могу, сам знаешь, меня и так за глотку возьмут, прижмут сектор.
– Пусти, я тебе сказал – Иван оттолкнул Толика, распахнул двери. На выходе бросил зло, отрывисто: – Ты отлично знаешь, что там, куда я собираюсь, не хрена делать в этой твоей детской кроватке. Э-эх, ты! Да ведь я капсулу сам могу взять напрокат, в любом бюро путешествий, ну… прощай!
Толик отшатнулся, лицо его перекосилось.
– Возьмешь! Не спорю! – закричал он вслед. – А кто тебе, дураку, баки даст, а?! – Но он быстро остыл, на то и был, видно, заведующим сектором, человеком, обязанным ладить с людьми. И крикнул уже вниз, вдогонку: – Отдыхай, неврастеник, потом еще поговорим, может, чего и подыщем!
Только Ивану было не до отдыха. С каждым днем давило все сильнее и сильнее. И додавило!
Когда он очнулся в очередной раз, тело не было таким разбитым и непослушным, как до этого. Да и голова постепенно светлела. Молот больше не колотил от виска к виску и по затылку. Стриженный снова дал воды. Но бить не стал. Ушел, также молча, как и пришел.
Ивану начинала надоедать эта глупая игра. Терять ему было нечего.
– Эй вы, дерьмоеды! – заорал он что было мочи. – Или вы пришьете меня сейчас, или я через денек вырвусь и разнесу к чертовой матери ваше паршивое гнездо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
От крика он снова потерял сознание. Но в этот раз не надолго. Очнулся от резкого прикосновения к губам чего-то холодного. Приоткрыл глаза.
Стриженный здоровяк тыкал ему прямо под нос горлышком длинной вытянутой бутыли. Он, наверное, только что вытащил ее из холодильника – горло было ледяным.
– Пей, паскудина!
В рот ударила струя жидкости. Иван глотнул раз, другой… Горло свело судорогой от холода, но он глотал и глотал, казалось, он никогда не напьется. Он даже не ощущал, что именно он пьет, ему это было без разницы.
Уже позже, когда жидкость хлынула из горла обратно, заливая грудь, ноги, он увидал этикетку на бутыли – это была обыкновенная шипучка. Да и не похоже, чтобы ему подсовывали что-то не то, никто вроде бы не собирался его отправлять на тот свет таким сложным образом, достаточно ведь было просто ножичком пырнуть или оставить привязанным. Но Ивану в эти минуты было на все наплевать. Он ощущал почти блаженство от этих нескольких не вылившихся обратно глотков шипучки. В голове загудело, зашумело…
– Ну что, напился? – поинтересовался стриженный.
Иван не удостоил его ответом.
– Ну тогда отдохни, парень!
Стриженный с размаху ткнул его кулачищем в солнечное сплетение. Иван задохнулся, вытаращил глаза, дернулся всем телом. Но тут же получил удар в челюсть. И опять провалился в темноту.
– Ничего, это тебе вместо наркоза, – сказал стриженный и ушел.
Еще три недели назад Иван был в Москве, с утра до ночи бегал с высунутым языком по приемным, кабинетам, все пытался что-то объяснить, доказать. На него смотрели как на не в меру обнаглевшего баловня судьбы, решившего вдруг, что весь мир вертится вокруг его носа, а кое-кто намеками, а то и впрямую давал понять это.
Старый приятель, друг, однокашник Толик Ребров, заведовавший в Космоцентре сектором Дальнего Поиска, заявил без обиняков:
– Кончай блажить, Ваня! У нас план расписан до трехтысячного года, а ты лезешь, понимаешь, с ребячьими фантазиями! Ты что, думаешь, ежели ты известная личность, любимец публики и герой-испытатель, так для тебя все на слом пустят, так, что ли. Щас тебе прямо, по-щучьему велению, экспедицию снарядят, фонды выделят, людей подберут, технику: давай, мол, Ваня, валяй, – куда глаза глядят! Слушай, ну тебе же не двенадцать лет! Чего ты мозги занятым людям пудришь?!
Иван и сам понимал, что его затея безнадежна. Умом понимал, а вот сердце в это отказывалось верить.
Его отовсюду гнали – и по-доброму, и с шуточкой, и с посулами, и по-всякому, но гнали. Был, правда, один выход. Надо лечь на обследование, чтоб провели самую глубокую, скрупулезную мнемоскопию, все изучили, разобрались, решили, постановили и так далее. Но у Ивана была всего-навсего одна жизнь, он не мог ждать годами и десятилетиями, ждать неизвестно чего. И потому он не раскрывался. Хотя и подозревал, что данные областного мнемоцентра уже давным-давно поступили куда надо, обрабатываются, и что он сам на крючке, просто его не хотят раньше времени тревожить. И тогда он решил порвать со всем – сил не хватало! Он подал рапорт через голову Толика Реброва высшему начальству. Рапорт, как это и должно было случиться, вернулся к Толику. Тот вызвал сразу.
– Ладно, старина, я тебя понимаю, – сказал задушевно, – Другой бы на твоем месте лет десять назад сломался. Все, не тужи! Клянусь тебе, что выбью отпуск еще на полгода, лады?!
Иван отрицательно мотнул головой.
– А чего же ты хочешь?
– Все того же!
– Ну, ты даешь, старина! Я ж тебе тыщу раз объяснял, ну кто тебе отвалит такую сумму за здорово живешь?! Ты же прекрасно знаешь, сколько стоит переброска в такую даль средней поисковой лохани! Знаешь?!
– Знаю, – согласился Иван. Конечно, он знал, что со своей затеей сожрет процентов десять, а то и двенадцать, всей энергии, отпускаемой Космоцентру на год, и тем самым сорвет несколько запланированных полетов. Но что ж ему теперь, вот так и сидеть с протянутой рукой оставшиеся годы! Нет, он был не согласен с подобной арифметикой. Но он не мог полностью раскрывать карт.
– А чего тогда, понимаешь, прицепился? Тебе, Ваня, надо отдохнуть, ты, старина, утомился… Или, хочешь, переходи к нам, в аппарат, я тебе местечко найду, а?
– Не надо ничего, давай-ка рапорт визируй! – проворчал Иван.
Ребров пошевелил густыми бровями, поерзал в удобном обтекающем его кресле и сказал:
– Рапорт твой я убираю. Вот сюда, видишь! – он приоткрыл дверцу в стене-сейфе. – На хранение, понимаешь. Ты у нас нонче где по графику?
Иван отвернулся. Уставился в стену с вмонтированным в нее огромным океанариумом, в котором резвились уродливые рыбы с шипастыми лапами и выпущенными глазищами. Одну из рыбин он собственноручно привез для Толика с проклятой, и притягательной Гадры, где чуть было не остался навсегда. Но сейчас было не до сентиментальных воспоминаний.
– Ты в отпуске, старина, – сам ответил на свой вопрос Толик, – вот и отдыхай! А когда вернешься, мы с тобой поговорим о твоем дурацком рапорте, лады?
Иван встал, пошел к дверям.
– Эй, погоди! – Толик выскочил из-за стола, преградил ему путь. – Ты чего, рехнулся совсем, что ли?! В бабу превратился истеричную?! Ты ж космолетчик, мужик! Забыл, как мы с тобой загибались в рудниках Сельмы, а?!
Мы же с тобой не супились и не морщились тогда, Ванюша! А чего ты сейчас скис, живи и радуйся!
– Пусти! – Иван плечом оттолкнул начальника.
– Нервишки шалят? Ладно, старина, любительскую капсулу я тебе выделю и… – Толик помедлил, вздохнул тяжко, – и шесть разгонных баков. Больше не могу, сам знаешь, меня и так за глотку возьмут, прижмут сектор.
– Пусти, я тебе сказал – Иван оттолкнул Толика, распахнул двери. На выходе бросил зло, отрывисто: – Ты отлично знаешь, что там, куда я собираюсь, не хрена делать в этой твоей детской кроватке. Э-эх, ты! Да ведь я капсулу сам могу взять напрокат, в любом бюро путешествий, ну… прощай!
Толик отшатнулся, лицо его перекосилось.
– Возьмешь! Не спорю! – закричал он вслед. – А кто тебе, дураку, баки даст, а?! – Но он быстро остыл, на то и был, видно, заведующим сектором, человеком, обязанным ладить с людьми. И крикнул уже вниз, вдогонку: – Отдыхай, неврастеник, потом еще поговорим, может, чего и подыщем!
Только Ивану было не до отдыха. С каждым днем давило все сильнее и сильнее. И додавило!
Когда он очнулся в очередной раз, тело не было таким разбитым и непослушным, как до этого. Да и голова постепенно светлела. Молот больше не колотил от виска к виску и по затылку. Стриженный снова дал воды. Но бить не стал. Ушел, также молча, как и пришел.
Ивану начинала надоедать эта глупая игра. Терять ему было нечего.
– Эй вы, дерьмоеды! – заорал он что было мочи. – Или вы пришьете меня сейчас, или я через денек вырвусь и разнесу к чертовой матери ваше паршивое гнездо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100