— Вот уж никогда не мечтал отбить жену у такого покорителя сердец.
— Мне точно известно, что летом ты имел с ней долгую беседу па лужайке.
— Но, Магпус, что же тут плохого, если мы, пасторы, беседуем со своими дорогими духовными чадами у всех на виду и средь бела дня. Будь я на твоем месте, меня бы больше беспокоили беседы, которые ведутся не у всех на виду и не средь бела дня.»
— Мне холодно, и я проголодался. Я болен, и у меня нет никакой охоты слушать на морозе твою болтовню. Будь здоров. Я ухожу.
— Впрочем, нет смысла делать тайну из того, о чем я прошлым летом беседовал с твоей женой,— сказал пастор Сигурдур.— Если хочешь, милый Магнус, я могу тебе сейчас рассказать.
— Ну?
— Летом прошел слух, что ты любишь водку. И я навестил твою жену, чтобы узнать, верно ли это.
— Что еще? — спросил юнкер.— Тебе-то какое дело, пью я или нет? А кто не пьет?
— Не все люди одинаково жалуют водку,—ответил пастор.— Ты это сам знаешь, дорогой Магнус. Некоторых она вообще не прельщает, других лишь в очень небольшой мере, а третьи пьют, чтобы только поднять настроение, и дальше этого не идут. Наконец, есть и такие, которые время от времени напиваются до бесчувствия, но все же и они не настолько любят водку, чтобы променять на нее то, что им особенно дорого. Эти люди не находят, что водка так уж хороша.
— Я вижу, ты, как прежде, умеешь увиливать от ответа. Могу тебе сказать, что я не понимаю тебя и никогда не понимал. Я тебя спросил, кому какое дело до того, пил я раньше водку или нет? Никто не знает этого лучше моей жены, а она ни разу за все время не упрекнула меня.
— Тот, кто не любит водки,— возразил пастор Сигурдур,— не станет продавать свою жену, самую прекрасную женщину в Исландии, и детей, если они есть, и бросать свой разоренный очаг.
— Это ложь,— сказал Магнус.— Если я что и ненавижу, так это водку.
— Тебе не кажется, что это не твои слова, дорогой Магнус, и что в тебе говорит глас божий? Нужно отличать одно от другого. Не на словах, а на деле познается, какому голосу внимает человек.
— Я дал торжественный обет, что никогда не омочу уст в водке,— ответил Магнус, вплотную придвигаясь к лошади. Он схватился обеими руками за гриву и впился взглядом в сидевшего в седле пастора.
— С тех пор как моя жена покинула дом, я ночи напролет бодрствовал и молился богу. Можешь верить этому или нет. Моя мать научила меня читать «Семь слов Спасителя на кресте», и теперь у меня пропала всякая охота пить водку. За это время меня несколько раз угощали. И что, ты думаешь, я сделал бы охотнее всего? Плюнул бы в нее. Скажи об этом Снайфридур, если у вас зайдет обо мне разговор.
— Я нахожу, что лучше тебе самому рассказать ей это, дорогой Магнус. Если ты захочешь ей что-нибудь передать, для этого найдутся более подходящие люди, чем я.
— Все они выставили меня за дверь. Под конец я пошел к эмиссару, который теперь выше самого хозяина дома, а когда я вышел от него, на меня натравили собак и пригрозили высечь, если я опять покажусь им на глаза.
— Уж эти мне светские люди,— заметил пастор. Юнкер прижался к шее лошади, поднял на всадника свои горящие глаза и спросил:
— Ответь мне по совести, дорогой пастор Сигурдур. Ты веришь, что между ними что-то есть?
Но пастор Сигурдур уже отпустил поводья.
— Прости, что я задержал тебя,— сказал он, трогая лошадь.— Мне казалось, что, может быть, тебе что-нибудь нужно от меня. Раз уж я тебя встретил, то охотно скажу тебе: не далее как в сенокос Снайфридур была готова простить тебе все твои проделки и сказала, что больше любит человека, который согласился дешево продать ее, чем того, кто пытается купить ее за дорогую цену.
Юнкер остался стоять среди снежной метели и крикнул вслед пастору:
— Сигге, Сигге, послушай! Я хочу еще поговорить с тобой.
— Я часто бодрствую по ночам, когда собаки давно уже спят. Я впущу тебя, если ты осторожно постучишься ко мне в окно.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— В Брейдафьорде есть прекрасные усадьбы: в бухтах фьорда полно гагар, на утесах спят тюлени, в водопадах резвятся лососи, на островах гнездятся морские птицы. Зеленые луга тянутся до самого моря. Горные склоны поросли кустарником. Плато покрыты травой. По широко раскинувшимся пустошам текут реки и струятся быстрые горные потоки. На зеленых холмах, средь лугов, приютились крестьянские хижины, из окон которых открывается чудесный вид на фьорд. В тихую погоду холмы и шхеры принимают столь мягкие дрожащие очертания, что кажутся прозрачными, словно отражения в родниковой воде.
Так говорил ей однажды вечером Арнэус. Она пришла узнать, что понадобилось от него ее мужу.
— Если я не ошибаюсь, одна из таких усадеб принадлежит тебе?
— Зачем ты это спрашиваешь?
— Если ты решишь поселиться там, я пришлю тебе камень и лес для постройки.
— О, неужто знаменитый асессор все еще такой ребенок?
— Да, ребенок. Первое впечатление всегда живет очень долго. В такой усадьбе я впервые увидел тебя и в мыслях всегда вижу тебя на фоне Брейдафьорда, вижу тамошних людей, которых не может сломить горе и чьи благородные лица не могут омрачить никакие невзгоды.
-- Я не знаю, откуда я,— сказала она равнодушно.
— Позволь мне рассказать тебе кое-что.
Она кивнула, но мысли ее витали где-то далеко.
— Однажды в Брейдафьорде справляли свадьбу. Весна была уже на исходе. Это было время летнего солнцестояния, когда все, что есть еще живого в Исландии, пробуждается от сна. Поздно вечером во двор въехали двое мужчин. Их не хотели отпускать без угощения. На лугу была раскинута палатка, в которой весело пировал простой народ. Но приезжих провели в дом, где сидели со своими женами более именитые крестьяне. Им прислуживали молодые девушки. Эти незваные гости, принявшие участие в ночном пиршестве, были братьями. Один принадлежал к власть имущим и был судьей на другом берегу Брейдафьорда. Другой был молодой человек, успевший, однако, провести лет десять на чужбине. Старший брат встретил его на пристани в Стюккисхольмуре. Они собирались той же ночью двинуться дальше. Вернувшийся на родину вновь увидел изможденные лица людей своего народа, которые он так хорошо помнил с детства. Веселье лишь подчеркивало их изнуренный вид, и бедность особенно бросалась в глаза. Многие напились до потери сознания и, еле держась на ногах, топтались на лугу. Оба гостя уже какое-то время пробыли в доме, как вдруг приезжий заметил существо, чье лицо столь пленило его с первой же минуты, что рядом с ним все прочие показались лишь бледными тенями. Хотя ему приходилось бывать и в королевских апартаментах, ему казалось, что все пережитое им до сих пор не может идти ни в какое сравнение с этим мгновением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112