— Здесь не место для бродяг,— сказала жепщина. Старуха с трудом поднялась и спросила, можно ли увидеть
супругу епископа.
— Нищие могут обращаться к управителю,— сказала женщина — статная вдова в расцвете лет. Видно было, что от нее здесь многое зависит и что ей хорошо живется.
— Супруга епископа меня знает,— сказала старуха.
— Как может супруга епископа знать тебя? Супруга епископа не якшается с нищими.
— Бог помогает мне,— утверждала старуха,— и потому я могу говорить с супругой скаульхольтского епископа.
— Так говорят все бродяги,— возразила женщина, по видимости экономка.— Но я уверена, что бог помогает только богатым, а не беднякам. И супруга епископа знает, что если бы она снисходила до бесед с бедняками, то у нее не осталось бы времени пи для чего другого и резиденция епископа пришла бы в запустение.
— Но она все же была у меня, в моей хижине, в прошлом году и беседовала со мной,— сказала старуха.— А если вы считаете, что я бедна, добрая мадам,— я не знаю, кто вы и как вас зовут,— то я вам кое-что покажу.
Она сунула руку за пазуху, вынула серебряный далер, тщательно завернутый в тряпку, и показала его женщине.
— Супруги епископа нет дома,— сказала тогда экономка.— Она уехала вместе с епископом к своей матери, чтобы немного прийти в себя после этой ужасной весны. Случалось, что люди, просыпаясь, по утрам находили здесь трупы. Она вернется только в середине лета, когда епископ закончит объезд западной округи.
Рука, державшая далер, опустилась. Старуха, проделавшая такой длинный путь, воззрилась на женщину. Голова ее тряслась, в горле давно уже пересохло от бормотания покаянных псалмов пастора Халлдора из Престхоулара.
— Может быть, как раз теперь на альтинге отрубают людям головы? — спросила она наконец.
— Отрубают головы? Кому? — спросила женщина.
— Беднякам,— сказала прибывшая.
— Откуда я могу знать, когда отрубают головы преступникам на альтинге? — сказала женщина.— Кто ты, женщина, какое у тебя дело? И откуда у тебя этот далер?
— А нет ли сейчас здесь знатного господина из Копенгагена, того, кто в прошлом году приезжал с епископом в Акранес?
— Ты говоришь, конечно, об Арнасе Арнэусе, добрая женщина? Где же ему и быть со своими книгами, как не у себя дома в Копенгагене? Да ты, может, тоже одна из тех, кто ждет, что придет корабль в Эйрарбакки и привезет утешителя, ха-ха-ха-ха!
— А где та тоненькая девушка, которую он привел в нашу хижину в Рейне в прошлом году?
Женщина указала на верхний ряд окон и понизила голос, этот вопрос явно развязал ей язык:
— Если ты спрашиваешь о дочери судьи, йомфру Снайфридур, добрая женщина, то она здесь, в Скаульхольте. Ходят слухи, что она помолвлена. Говорят даже, что со временем она будет вращаться в обществе графинь. Во всяком случае, теперь она изучает латынь, историю, астрономию и многое другое, чем никогда не занимались женщины Исландии. Сама она намекнула весной, что ждет кое-кого, кто прибудет на корабле в Эйрарбакки, и потому не поехала с сестрой в западную округу, несмотря на то что любит путешествовать. Но корабль пришел в Эйрарбакки вот уже неделю тому назад, а ничего не произошло. Зато теперь тут некоторые скачут по двору среди бела дня, а зимой пробирались сюда тайком поздними вечерами. Теперь все реже посылают за учителем. Высоко взберешься, низко упадешь. Уж так устроен мир, добрая женщина. Жизнь научила меня, что лучше придерживаться во всем середины.
Наконец старуху провели на второй этаж епископского дома в комнату дочери судьи — Снайфридур. На Снайфридур было шелковое платье, затканное цветами, она сидела и вышивала пояс. Девушка была невероятно тонка, почти еще ребенок. Ее яркий золотистый загар давно сменился нежной бледностью, но голубые глаза были еще яснее, чем в ту осень. В лице ее не было радости, взгляд где-то блуждал, крепко сжатые губы затаили загадочную, одной ей свойственную улыбку. Казалось, ее гнетет какая-то тяжесть. Она смотрела, словно из бесконечной дали, на грязную дряхлую старуху со сбитыми в кровь ногами, которая жалась у дверей с пустым мешком в руках.
— Что нужно этой старой женщине? — спросила она наконец.
— Моя йомфру не узнает старой женщины? — спросила странница.
— Как можно отличить старых исландок одну от другой? — сказала йомфру.— Кто ты?
— Моя йомфру не помнит маленькой хижины у подножья горы на берегу моря?
— Сотни,— сказала йомфру.— Тысячи. Кто отличит одну от другой?
— Прославленная и знатная йомфру входит однажды осенью в эту хижину, опираясь на руку самого могущественного человека в стране, лучшего друга короля. «Мой друг,— говорит она,— зачем ты привел меня в этот ужасный дом?» Это был дом моего сына — Йоуна Хреггвидссона.
Йомфру отложила шитье и откинулась на подушки — отдохнуть. Ее тонкие пальчики, лежавшие на резных ручках кресла, были почти прозрачны, казалось, они еще не коснулись настоящей жизни. На одном пальце сверкало массивное золотое кольцо. Воздух в комнате был насыщен ароматом мускуса и нарда.
— Чего ты хочешь от меня, женщина? — устало спросила Снайфридур после долгого молчания.
— Редко случалось, чтобы женщины из моей округи уходили так далеко на восток,— сказала старуха.— Я прошла весь этот длинный путь, чтобы попросить йомфру спасти моего сына.
— Меня? Спасти твоего сына? От чего?
— От топора.
— От какого топора?
— Моя йомфру, конечно, не станет насмехаться над старой женщиной, к тому же еще и глупой.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, добрая женщина.
— Говорят, что ваш отец приказал отрубить голову моему сыну в Тингведлире на Эхсарау.
— Это меня не касается,— сказала йомфру.— Он велит казнить многих.
— У моей йомфру, может быть, тоже когда-нибудь родится сын, который будет прекраснее всех исландцев.
— Ты пришла, чтобы напророчить мне несчастье?
— Боже сохрани меня предсказывать моей йомфру несчастье,— сказала старуха.— Я и не думала, что увижу мою йомфру. Я прошла весь этот длинный путь, чтобы увидеть супругу епископа, ведь какой бы знатной ни была женщина, она всегда поймет другую женщину. Я надеялась, что она -f- дочь судьи и супруга епископа — вспомнит, что переступала порог моего дома, и почувствует сострадание ко мне теперь, когда моего сына собираются обезглавить. Но она уехала, и никто не в силах мне помочь, кроме моей йомфру.
— Как могло тебе прийти в голову, что моя сестра и я — две неразумные женщины — можем как-то повлиять на закон и судей,— сказала молодая девушка.— Вряд ли твоего сына казнят безвинно. И моего сына, если бы он был виновен, не пощадили бы, будь он даже самым прекрасным из всех исландцев. Да и меня тоже. Разве не отрубили голову шотландской королеве?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112