Но сюрприз ожидал меня. И не один, а несколько.
На рояле лежала кипа старых газет и журналов, приготовленных к моему приходу. Я просмотрела названия: «Петербургская газета», «Сын отечества», «Живописное обозрение», «Всемирная иллюстрация»... В них рассказы Лидии Авиловой. Иногда совсем маленькие — в рубрике «Летучие заметки», которую вела «Петербургская газета». Иногда большие — в двух газетных номерах...
Как я понимаю, это уцелевшее из когда-то разграбленного «литературного сундучка», оставленного в беспокойные годы на хранение у знакомых. Того самого сундучка, из которого была похищена шкатулка с письмами Чехова, Горького, Бунина...
Чуть поодаль лежит книга в темном переплете. Галина Владимировна протягивает ее мне. Повести и рассказы, изданные в 1894 году. На титульном листе надпись: «Лидии Алексеевне Авиловой от автора. А. Чехов». Дата внизу цифрами — 95 год, число и месяц в виде дроби и подпись с характерным росчерком. Книга, подаренная
Чеховым Лидии Алексеевне после его неудачного к ней визита. В своих воспоминаниях она пишет о том, что получила «сборник его повестей и рассказов с сухой надписью: «Л. А. Авиловой от автора». Многих, чеховедов особенно, удивляла такая надпись: Антон Павлович, делая дарственные надписи, всегда употреблял полные имена.
Так было и в данном случае, инициалами их обозначила в своей рукописи сама Авилова, не придавая этому значения. В шестом томе писем последнего собрания сочинений и писем Чехова в примечаниях можно прочесть: «Книга не сохранилась». И вот она передо мной!..
Но главный сюрприз ждал меня впереди.
К моему приходу Галина Владимировна составила картотеку имеющихся у нее произведений Авиловой. Некоторые публикации повторялись. С этими было проще. То, что было в единственном числе, Гзовская положила в отдельный конверт, сделав на нем надпись: «Уникальные экземпляры». И просила меня заказать копии и для нее...
(Так годами лежавшее мертвым грузом где-то на дне ящика старого шкафа или стола, забытое, никем не востребованное становится вдруг уникальным, бесцен-н ы м!..)
К чести Галины Владимировны, она, человек решительных действий, из любви к мужу и в его память сохранила все, что касалось Мишиной бабушки. А не то как знать, отыскался бы и когда отыскался этот пожелтевший номер газеты с рассказом Авиловой.
И не странно ли: дом, где хранится книга с дарственной надписью Чехова, был обойден чеховедами. Думаю, что причина в том же неверии — недоверии к мемуарам Авиловой.
Есть незнание. И есть — не-хочу-знание: не знаю и знать не хочу. Жертвой такого упрямого не-хочу-знания на долгие годы стала Лидия Алексеевна.
Вернемся к главному. К рассказу «Последнее свидание», опубликованному в том же году, что и «Дама с собачкой». Эти рассказы продолжили и завершили диалог двух людей, которых, «казалось... сама судьба предназначила друг для друга».
Диалог их жизни длился в литературе. Для творчества Чехова это было воистину плодоносное чувство.
Скрытое от всех, это чувство было не в подтексте — в самом тексте произведений, которые читали все, но в которых прочли не всё.
В «Переполненной чаше» я проследила начало этого диалога. При этом выявилась некоторая закономерность.
1896 год. Лидия Алексеевна посылает Чехову брелок в форме книги с зашифрованными в нем словами: «Если тебе понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее».
О том, что брелок прислала Чехову Лидия Алексеевна Авилова, долгие годы никто не знал. Немирович-Данченко в своих воспоминаниях с удивлением отметил, что слова, зашифрованные на медальоне, который Нина Заречная дарит Тригорину, взяты Чеховым из его же рассказа «Соседи». Немирович пытается разобраться в своем открытии, «...эта фраза дышит самоотверженностью и простотой, свойственной чеховским девушкам... Может быть, Чехов полюбил это сильное и нежное выражение женской преданности и хотел повторить его» (Немирович-Данченко. «Из прошлого». М., «Асайепна», 1936).
В 1937 году, прочтя эту главу о Чехове, Авилова написала Немировичу и получила ответ.
«Многоуважаемая Лидия Алексеевна! Очень благодарю Вас за письмо. Если Вы разрешите воспользоваться Вашим рассказом о медальоне, я это сделаю в ближайшем новом издании книги. Разумеется, с указанием от кого я это получил. Так сказать, на Вашу ответственность.
...С искренним приветом Вл. Немирович-Данченко».
(Архив семьи Авиловой. На конверте штемпель 19.10. 37.)
В книге «Из прошлого», переизданной Немировичем в 1938 году, читаем:
«Писательница Л. А. Авилова прислала мне письмо, из которого разрешила мне извлечь следующее:
«В то время, как Антон Павлович писал эту пьесу («Чайку».— И. Г.), он получил через редакцию «Русской мысли» брелок в форме книги, на котором с одной стороны было вырезано название сборника, а с другой цифры... Подарок был анонимный... Антон Павлович смутно догадывался о том, кто прислал ему этот брелок, и придумал оригинальный способ послать благодарность и ответ: он заставил Нину подарить такой же медальон Тригорину и только переменил название сборника и цифры.
Ответ дошел по назначению в первое же представление «Чайки». Артисты, конечно, не подозревали, что, играя драму, они в то же время исполняли роль почтальона».
Так писала она в 1937 году, по-прежнему оставаясь в тени, не назвав себя, не открыв имени той, что прислала брелок Чехову,— «подарок был анонимный», «ответ дошел по назначению...».
Сообщила, как об известном ей факте.
Трудно не воздать должное столь редкостной сдержанности.
Не сказались ли в этом уроки Чехова?..
Встретясь с ней на маскараде, он сказал, что ответит ей со сцены. «На многое»,— сказал он. И он ей ответил на многое в «Чайке».
Вспомним реплики Тригорина, обращение к Нине Заречной, подарившей ему медальон, и в нем те же слова, что на брелоке Авиловой:
«Тригорин. Как грациозно! Какой прелестный подарок. (Целует медальон.)»;
«Тригорин(б раздумье). Отчего в этом призыве чистой души послышалась мне печаль и мое сердце так болезненно сжалось?»;
«Тригорин. Такой любви я не испытал еще...»;
«Тригорин. Остановитесь в «Славянском базаре»... Дайте мне тотчас же знать...»
Запоминая указанную в пьесе страницу и строчку, скрывшую шутливую реплику, взятую Чеховым из ее книжки, она упустила многое.
«Я ловила каждое слово, кто бы из действующих лиц его ни говорил, я была напряженно внимательна, но пьеса для меня пропадала...» — напишет она потом в своих воспоминаниях.
И все же — и это тем удивительней, после такого признания,— пьеса не пропала для нее. Достаточно прочесть короткую, но необычайно яркую рецензию Авиловой на премьеру «Чайки» в Александрийском театре, скромно названную «Письмо в редакцию»,— она появилась в «Петербургской газете» через два дня после скандального провала, 20 октября 1896 года:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
На рояле лежала кипа старых газет и журналов, приготовленных к моему приходу. Я просмотрела названия: «Петербургская газета», «Сын отечества», «Живописное обозрение», «Всемирная иллюстрация»... В них рассказы Лидии Авиловой. Иногда совсем маленькие — в рубрике «Летучие заметки», которую вела «Петербургская газета». Иногда большие — в двух газетных номерах...
Как я понимаю, это уцелевшее из когда-то разграбленного «литературного сундучка», оставленного в беспокойные годы на хранение у знакомых. Того самого сундучка, из которого была похищена шкатулка с письмами Чехова, Горького, Бунина...
Чуть поодаль лежит книга в темном переплете. Галина Владимировна протягивает ее мне. Повести и рассказы, изданные в 1894 году. На титульном листе надпись: «Лидии Алексеевне Авиловой от автора. А. Чехов». Дата внизу цифрами — 95 год, число и месяц в виде дроби и подпись с характерным росчерком. Книга, подаренная
Чеховым Лидии Алексеевне после его неудачного к ней визита. В своих воспоминаниях она пишет о том, что получила «сборник его повестей и рассказов с сухой надписью: «Л. А. Авиловой от автора». Многих, чеховедов особенно, удивляла такая надпись: Антон Павлович, делая дарственные надписи, всегда употреблял полные имена.
Так было и в данном случае, инициалами их обозначила в своей рукописи сама Авилова, не придавая этому значения. В шестом томе писем последнего собрания сочинений и писем Чехова в примечаниях можно прочесть: «Книга не сохранилась». И вот она передо мной!..
Но главный сюрприз ждал меня впереди.
К моему приходу Галина Владимировна составила картотеку имеющихся у нее произведений Авиловой. Некоторые публикации повторялись. С этими было проще. То, что было в единственном числе, Гзовская положила в отдельный конверт, сделав на нем надпись: «Уникальные экземпляры». И просила меня заказать копии и для нее...
(Так годами лежавшее мертвым грузом где-то на дне ящика старого шкафа или стола, забытое, никем не востребованное становится вдруг уникальным, бесцен-н ы м!..)
К чести Галины Владимировны, она, человек решительных действий, из любви к мужу и в его память сохранила все, что касалось Мишиной бабушки. А не то как знать, отыскался бы и когда отыскался этот пожелтевший номер газеты с рассказом Авиловой.
И не странно ли: дом, где хранится книга с дарственной надписью Чехова, был обойден чеховедами. Думаю, что причина в том же неверии — недоверии к мемуарам Авиловой.
Есть незнание. И есть — не-хочу-знание: не знаю и знать не хочу. Жертвой такого упрямого не-хочу-знания на долгие годы стала Лидия Алексеевна.
Вернемся к главному. К рассказу «Последнее свидание», опубликованному в том же году, что и «Дама с собачкой». Эти рассказы продолжили и завершили диалог двух людей, которых, «казалось... сама судьба предназначила друг для друга».
Диалог их жизни длился в литературе. Для творчества Чехова это было воистину плодоносное чувство.
Скрытое от всех, это чувство было не в подтексте — в самом тексте произведений, которые читали все, но в которых прочли не всё.
В «Переполненной чаше» я проследила начало этого диалога. При этом выявилась некоторая закономерность.
1896 год. Лидия Алексеевна посылает Чехову брелок в форме книги с зашифрованными в нем словами: «Если тебе понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее».
О том, что брелок прислала Чехову Лидия Алексеевна Авилова, долгие годы никто не знал. Немирович-Данченко в своих воспоминаниях с удивлением отметил, что слова, зашифрованные на медальоне, который Нина Заречная дарит Тригорину, взяты Чеховым из его же рассказа «Соседи». Немирович пытается разобраться в своем открытии, «...эта фраза дышит самоотверженностью и простотой, свойственной чеховским девушкам... Может быть, Чехов полюбил это сильное и нежное выражение женской преданности и хотел повторить его» (Немирович-Данченко. «Из прошлого». М., «Асайепна», 1936).
В 1937 году, прочтя эту главу о Чехове, Авилова написала Немировичу и получила ответ.
«Многоуважаемая Лидия Алексеевна! Очень благодарю Вас за письмо. Если Вы разрешите воспользоваться Вашим рассказом о медальоне, я это сделаю в ближайшем новом издании книги. Разумеется, с указанием от кого я это получил. Так сказать, на Вашу ответственность.
...С искренним приветом Вл. Немирович-Данченко».
(Архив семьи Авиловой. На конверте штемпель 19.10. 37.)
В книге «Из прошлого», переизданной Немировичем в 1938 году, читаем:
«Писательница Л. А. Авилова прислала мне письмо, из которого разрешила мне извлечь следующее:
«В то время, как Антон Павлович писал эту пьесу («Чайку».— И. Г.), он получил через редакцию «Русской мысли» брелок в форме книги, на котором с одной стороны было вырезано название сборника, а с другой цифры... Подарок был анонимный... Антон Павлович смутно догадывался о том, кто прислал ему этот брелок, и придумал оригинальный способ послать благодарность и ответ: он заставил Нину подарить такой же медальон Тригорину и только переменил название сборника и цифры.
Ответ дошел по назначению в первое же представление «Чайки». Артисты, конечно, не подозревали, что, играя драму, они в то же время исполняли роль почтальона».
Так писала она в 1937 году, по-прежнему оставаясь в тени, не назвав себя, не открыв имени той, что прислала брелок Чехову,— «подарок был анонимный», «ответ дошел по назначению...».
Сообщила, как об известном ей факте.
Трудно не воздать должное столь редкостной сдержанности.
Не сказались ли в этом уроки Чехова?..
Встретясь с ней на маскараде, он сказал, что ответит ей со сцены. «На многое»,— сказал он. И он ей ответил на многое в «Чайке».
Вспомним реплики Тригорина, обращение к Нине Заречной, подарившей ему медальон, и в нем те же слова, что на брелоке Авиловой:
«Тригорин. Как грациозно! Какой прелестный подарок. (Целует медальон.)»;
«Тригорин(б раздумье). Отчего в этом призыве чистой души послышалась мне печаль и мое сердце так болезненно сжалось?»;
«Тригорин. Такой любви я не испытал еще...»;
«Тригорин. Остановитесь в «Славянском базаре»... Дайте мне тотчас же знать...»
Запоминая указанную в пьесе страницу и строчку, скрывшую шутливую реплику, взятую Чеховым из ее книжки, она упустила многое.
«Я ловила каждое слово, кто бы из действующих лиц его ни говорил, я была напряженно внимательна, но пьеса для меня пропадала...» — напишет она потом в своих воспоминаниях.
И все же — и это тем удивительней, после такого признания,— пьеса не пропала для нее. Достаточно прочесть короткую, но необычайно яркую рецензию Авиловой на премьеру «Чайки» в Александрийском театре, скромно названную «Письмо в редакцию»,— она появилась в «Петербургской газете» через два дня после скандального провала, 20 октября 1896 года:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30