Вот, посмотрите, какая дыра в заборе. Ведь через нее в огород стадо загнать можно. Я уже неделю Тольку прошу одну лодку лозы привезти. Так на то, чтоб деду помочь, времени у лентяя никак не найдется. И получается, что сам делать ничего не желает и меня заставляет бездельничать. Посудите, чем я эту дыру заделаю, если у меня ни одной лозины во дворе нет?
Надо сказать, что внук в семье уже давно приобрел плохую репутацию: «Огорода не копает, полоть не заставишь. Все норовит на лодке со двора «смыться». Как вы его еще назовете? Лентяй настоящий!» С таким взглядом я не мог полностью согласиться. Каждый день утром, к обеду и к ужину на стол подавали большую сковороду свежей жареной рыбы. Она так хорошо пахла, так была подрумянена, что все члены семьи уничтожали ее с большим аппетитом, к сожалению, забывая, что эту вкусную рыбу ловил лентяй Толька, ловил с увлечением, в любую погоду, без перебоев обеспечивая большую семью свежей рыбой.
Однако бразды правления в семье не принадлежали деду. Они всецело находились в крепких руках мудрой, властной и, несмотря на преклонный возраст, бодрой, а на вид — еще и молодой прабабки. Более полусотни лет назад прабабка переселилась с Украины в Уссурийский край и здесь, на берегу беспокойной реки, сумела создать уголок своей далекой родины. И белая хатка, и фруктовый садик, и широкая клуня с соломенной крышей — все так напоминало усадьбу украинской деревеньки! Вот только китайские белые аисты, населяющие Уссурийский край, не пожелали до настоящего времени воспользоваться гостеприимной соломенной крышей клуни и упорно продолжали гнездиться на старых деревьях среди обширного топкого болота.
Но пора возвратиться к поездке. Как уже знает читатель, поздним вечером мы с Толькой добрались, наконец, до селения Вострецово и остановились на ночь в семье нашего шофера. Отсюда в глубину тайги к лесным разработкам идет узкоколейная железная дорога. Ею мы и решили воспользоваться, чтобы без трудностей и быстро проникнуть в тайгу, где совсем недавно появился небольшой поселок Тимохин Ключ.
Утро. Над лесом поднялось солнце; его лучи искрятся в неподвижной воде речного затона. Усевшись в один из вагонов поезда, мы сначала пересекаем широколиственные леса речной долины, потом смешанную и хвойную тайгу невысоких сопок. Стучат колеса. Маленький паровозик-«кукушка» выбрасывает клубы дыма и пара, порой его пронзительный свист прорезает воздух; далеко в горной тайге откликается эхо.
Вот и конечный пункт нашей поездки. Но вместо того чтобы осмотреть новый поселок, отдохнуть и позавтракать, мы захватываем с собой кусок хлеба с жареным мясом и спешим в тайгу, туда, где работают лесорубы.
В полукилометре от последних домиков, в глубокой котловине среди сопок, залегла лесная прогалина. Груды свежеочищенных пахучих бревен покрывают вырубленную площадь. По каткам, наскоро изготовленным из тех же бревен, несколько женщин перекатывают тяжелые стволы к узкоколейке. Здесь постепенно растет груда заготовленного леса. К концу рабочего дня сюда, подадут вагонетки и на них перебросят лес к далеким протокам Большой Уссурки. По реке, вниз по течению, деревья поплывут сами. На краю прогалины струится сизый дымок небольшого костра.
— Можно вашим дымком воспользоваться? — обращаюсь к одной из женщин.
— Можно, сюда садитесь, ближе к огню,— отвечает она, закрывая пламя зелеными ветвями кедра.
Огненные языки лижут смолистую хвою, столб непроницаемого дыма поднимается в тихом воздухе, отгоняя в стороны тучи назойливой мошки, сопровождающей в этих местах каждого человека.
Мы с Толькой удобно усаживаемся на широкие пни, извлекаем из заплечного мешка и за обе щеки уплетаем захваченный завтрак. Потом я достаю сумочку с инструментами и начинаю снимать шкурку с добытого по пути большого китайского дубоноса. Меня окружают рабочие.
— Значит, операцию с птицами производите? — шутливым; тоном говорит молодой голос.
— Ну да, операцию! — в тон отвечаю я.
— А потом что?
— А потом мясо на огоньке поджарим, закусим, а шкурку вот сюда.— И с этими словами я укладываю снятую шкурку в небольшую деревянную коробочку.— Много она проедет, всю Сибирь пересечет по железной дороге и, наконец, в Москву в музей попадет. Понятно?
- Понятно. Значит, там показывать будете, какие у нас птицы
живут?
- Сначала сами их посмотрим, потом напишем об этом и другим покажем.
- А вы из самой Москвы, в городе живете?
— Я из Москвы, а вот он, Толька, близко отсюда, в Вербовке живет. Вербовку-то знаете, проезжали ее, когда на машине из города в Вострецово ехали?
— Может, и проезжали, только не знаем. Ведь мы в чащобе живем, дальше Вострецова не ездим. Да и недавно, в этом году сюда приехали.
— Откуда же? — спрашиваю я одну из женщин.
— Издалека, с Украины, из-под Полтавы. Там весной яблони, вишни цветут — все сады белыми станут, у реки в кустах соловьи. А здесь тайга молчит, мошка в глаза лезет — жить не дает!
Мне не видно лица собеседницы: как и у других женщин, оно завязано толстым бумажным платком. Мошки так много, и она так назойлива, что иначе невозможно работать. Видны только большие глаза. Они задумчиво смотрят на зеленую лесную завесу, но, вероятно, видят не тайгу Приморья, а другие, далекие и в то же время близкие сердцу картины — Украину.
— Значит, не нравится здесь, к родным местам тянет? И песни, наверное, на Украине оставила?
— Ничего, понравится! — уже другим, задорным тоном отвечает собеседница.— Везде люди живут. Порубаем тайгу, белую хатку зробим, вишни посадим — весной тоже цвести будут.
— Як хорошо зробышь, хорошо и жить будет,— добавляет ее соседка.
— А далеко эта узкоколейка идет?
— Нет, недалеко, с километр будет. Слышите, там кедру-валят.
— Ну, спасибо за все,— поднимаемся мы и идем на шум падающих деревьев.
— Еще заходите в гости, дымком угощаться! — смеются работницы.
— Обязательно зайдем, если этой дорогой возвращаться будем!
Позади нас слышится негромкая песня. «Де ты бродишь, моя доля?» — вполголоса поет вкрадчивый молодой голос. За сердце берет знакомый мотив.
Песня Украины, девчата Украины и где же — в далекой тайге, 8 дебрях Приморья!
Вот и то место, где, проникнув в тайгу, работают лесорубы. Человек сорок мужчин, русских и корейцев, с лицами, закрытыми полотенцами, и в больших шоферских очках, здесь и там копошатся У машин на обширном вырубленном участке.
В центре, у самой узкоколейки, гора нарезанных бревен. Лебедка, производя массу шума, поднимает их в воздух и одно За Другим грузит на площадку вагонетки. Пахнет дымом и сырой древесиной. В стороне, на крутом склоне сопки, среди уже поредевшего леса, кипит работа, наполняя тайгу необычным хаосом звуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Надо сказать, что внук в семье уже давно приобрел плохую репутацию: «Огорода не копает, полоть не заставишь. Все норовит на лодке со двора «смыться». Как вы его еще назовете? Лентяй настоящий!» С таким взглядом я не мог полностью согласиться. Каждый день утром, к обеду и к ужину на стол подавали большую сковороду свежей жареной рыбы. Она так хорошо пахла, так была подрумянена, что все члены семьи уничтожали ее с большим аппетитом, к сожалению, забывая, что эту вкусную рыбу ловил лентяй Толька, ловил с увлечением, в любую погоду, без перебоев обеспечивая большую семью свежей рыбой.
Однако бразды правления в семье не принадлежали деду. Они всецело находились в крепких руках мудрой, властной и, несмотря на преклонный возраст, бодрой, а на вид — еще и молодой прабабки. Более полусотни лет назад прабабка переселилась с Украины в Уссурийский край и здесь, на берегу беспокойной реки, сумела создать уголок своей далекой родины. И белая хатка, и фруктовый садик, и широкая клуня с соломенной крышей — все так напоминало усадьбу украинской деревеньки! Вот только китайские белые аисты, населяющие Уссурийский край, не пожелали до настоящего времени воспользоваться гостеприимной соломенной крышей клуни и упорно продолжали гнездиться на старых деревьях среди обширного топкого болота.
Но пора возвратиться к поездке. Как уже знает читатель, поздним вечером мы с Толькой добрались, наконец, до селения Вострецово и остановились на ночь в семье нашего шофера. Отсюда в глубину тайги к лесным разработкам идет узкоколейная железная дорога. Ею мы и решили воспользоваться, чтобы без трудностей и быстро проникнуть в тайгу, где совсем недавно появился небольшой поселок Тимохин Ключ.
Утро. Над лесом поднялось солнце; его лучи искрятся в неподвижной воде речного затона. Усевшись в один из вагонов поезда, мы сначала пересекаем широколиственные леса речной долины, потом смешанную и хвойную тайгу невысоких сопок. Стучат колеса. Маленький паровозик-«кукушка» выбрасывает клубы дыма и пара, порой его пронзительный свист прорезает воздух; далеко в горной тайге откликается эхо.
Вот и конечный пункт нашей поездки. Но вместо того чтобы осмотреть новый поселок, отдохнуть и позавтракать, мы захватываем с собой кусок хлеба с жареным мясом и спешим в тайгу, туда, где работают лесорубы.
В полукилометре от последних домиков, в глубокой котловине среди сопок, залегла лесная прогалина. Груды свежеочищенных пахучих бревен покрывают вырубленную площадь. По каткам, наскоро изготовленным из тех же бревен, несколько женщин перекатывают тяжелые стволы к узкоколейке. Здесь постепенно растет груда заготовленного леса. К концу рабочего дня сюда, подадут вагонетки и на них перебросят лес к далеким протокам Большой Уссурки. По реке, вниз по течению, деревья поплывут сами. На краю прогалины струится сизый дымок небольшого костра.
— Можно вашим дымком воспользоваться? — обращаюсь к одной из женщин.
— Можно, сюда садитесь, ближе к огню,— отвечает она, закрывая пламя зелеными ветвями кедра.
Огненные языки лижут смолистую хвою, столб непроницаемого дыма поднимается в тихом воздухе, отгоняя в стороны тучи назойливой мошки, сопровождающей в этих местах каждого человека.
Мы с Толькой удобно усаживаемся на широкие пни, извлекаем из заплечного мешка и за обе щеки уплетаем захваченный завтрак. Потом я достаю сумочку с инструментами и начинаю снимать шкурку с добытого по пути большого китайского дубоноса. Меня окружают рабочие.
— Значит, операцию с птицами производите? — шутливым; тоном говорит молодой голос.
— Ну да, операцию! — в тон отвечаю я.
— А потом что?
— А потом мясо на огоньке поджарим, закусим, а шкурку вот сюда.— И с этими словами я укладываю снятую шкурку в небольшую деревянную коробочку.— Много она проедет, всю Сибирь пересечет по железной дороге и, наконец, в Москву в музей попадет. Понятно?
- Понятно. Значит, там показывать будете, какие у нас птицы
живут?
- Сначала сами их посмотрим, потом напишем об этом и другим покажем.
- А вы из самой Москвы, в городе живете?
— Я из Москвы, а вот он, Толька, близко отсюда, в Вербовке живет. Вербовку-то знаете, проезжали ее, когда на машине из города в Вострецово ехали?
— Может, и проезжали, только не знаем. Ведь мы в чащобе живем, дальше Вострецова не ездим. Да и недавно, в этом году сюда приехали.
— Откуда же? — спрашиваю я одну из женщин.
— Издалека, с Украины, из-под Полтавы. Там весной яблони, вишни цветут — все сады белыми станут, у реки в кустах соловьи. А здесь тайга молчит, мошка в глаза лезет — жить не дает!
Мне не видно лица собеседницы: как и у других женщин, оно завязано толстым бумажным платком. Мошки так много, и она так назойлива, что иначе невозможно работать. Видны только большие глаза. Они задумчиво смотрят на зеленую лесную завесу, но, вероятно, видят не тайгу Приморья, а другие, далекие и в то же время близкие сердцу картины — Украину.
— Значит, не нравится здесь, к родным местам тянет? И песни, наверное, на Украине оставила?
— Ничего, понравится! — уже другим, задорным тоном отвечает собеседница.— Везде люди живут. Порубаем тайгу, белую хатку зробим, вишни посадим — весной тоже цвести будут.
— Як хорошо зробышь, хорошо и жить будет,— добавляет ее соседка.
— А далеко эта узкоколейка идет?
— Нет, недалеко, с километр будет. Слышите, там кедру-валят.
— Ну, спасибо за все,— поднимаемся мы и идем на шум падающих деревьев.
— Еще заходите в гости, дымком угощаться! — смеются работницы.
— Обязательно зайдем, если этой дорогой возвращаться будем!
Позади нас слышится негромкая песня. «Де ты бродишь, моя доля?» — вполголоса поет вкрадчивый молодой голос. За сердце берет знакомый мотив.
Песня Украины, девчата Украины и где же — в далекой тайге, 8 дебрях Приморья!
Вот и то место, где, проникнув в тайгу, работают лесорубы. Человек сорок мужчин, русских и корейцев, с лицами, закрытыми полотенцами, и в больших шоферских очках, здесь и там копошатся У машин на обширном вырубленном участке.
В центре, у самой узкоколейки, гора нарезанных бревен. Лебедка, производя массу шума, поднимает их в воздух и одно За Другим грузит на площадку вагонетки. Пахнет дымом и сырой древесиной. В стороне, на крутом склоне сопки, среди уже поредевшего леса, кипит работа, наполняя тайгу необычным хаосом звуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89