У нее даже статуи святых в часовне, что должно оскорблять любого доброго протестанта, не говоря уже об оскорблении закона. И оттого я с облегчением слышу, как мои родители, вежливо, но твердо отказываются идти к мессе, потому что это значит, что я должна следовать их примеру. Тем не менее я не хочу обижать мою добрую хозяйку и остаюсь под предлогом болезни.
– Она безнаказанно попирает закон, – замечает матушка батюшке.
Почти все домашние собрались в часовне на вечернюю службу, а мы проводим вечер в отведенных нам покоях. Кэтрин и Мэри уже отправили спать, а меня пока нет.
– Я не понимаю, почему Тайный совет закрывает на это глаза, – говорит милорд, осушая свой кубок.
– Король вынужден проявлять осторожность, – указывает матушка. – Он знает, что вызовет гнев императора, если предпримет какие-либо шаги против сестры.
– Но он пытается на нее давить, – замечает батюшка.
– Но этого мало. Она ведь его подданная, как и все мы. Эти ее мессы совершенно возмутительны.
– Я боюсь за леди Марию, – говорю я.
– И правильно делаешь, что боишься, – поддерживает батюшка. – Она навлекает на себя большую беду.
– Я не об том. Мне страшно за ее душу. Она пребывает в заблуждении, но, кажется, этого не понимает. И вводит в заблуждение души служащих своего дома. Как бы мне хотелось, чтобы она наконец пришла к осознанию правды.
– Она всегда была упряма, как и ее мать, – замечает миледи.
– Необходимо указать ей на ее ошибки, – настаиваю я.
– Многие пытались сделать это, – сухо говорит батюшка. – Даже угрозы ей нипочем. А раз так, пусть отправляется в ад. Она сама виновата.
Я поражена его легкомыслием.
– Кто-то из милосердия должен указать ей путь, – настаиваю я.
– Уж не считаешь ли ты, что тебе удастся сделать то, что не удалось другим? – спрашивает матушка, мрачно усмехаясь.
– Если ради спасения ее души, то да, я бы могла попытаться.
– Ты? Чтобы тринадцатилетняя девочка читала наставления принцессе тридцати четырех лет, ни больше ни меньше? Что за глупости! Так она тебя и послушала! Она бы восприняла это как великую дерзость.
– Не вмешивайся, Джейн, – велит батюшка. – Ты хочешь ей добра, но может настать день, когда нам понадобится расположение леди Марии, так что не надо ее сейчас против нас настраивать.
– Хорошо, сир, – отвечаю я, но сердце мое горит желанием указать леди Марии путь к свету.
На следующий день я прохожу вслед за леди Анной Уортон, одной из фрейлин леди Марии, через пустую церковь по пути к королевским покоям. Я в изумлении гляжу, как леди Анна останавливается и склоняется перед алтарем, на котором лежит то, что католики называют Святыми Дарами: хлеб и вино, использовавшиеся во время мессы.
– Зачем вы кланяетесь? – удивляюсь я. – Разве леди Мария в церкви?
Я оглядываюсь, боясь, что не проявила должного почтения к принцессе.
Нахмурившись, леди Анна отвечает:
– Нет, сударыня, ее здесь нет. Я склоняюсь перед Тем, кто создал всех нас.
Я ужасаюсь столь губительному невежеству этой несчастной последовательницы папизма.
– Зачем? – спрашиваю я. – Как мог создать нас всех тот, кого создал пекарь?
Леди Анна в свою очередь ужасается:
– Миледи Джейн! Это богохульство – так отзываться о Святом Духе! Это оскорбление!
– У меня и в мыслях не было вас оскорбить, миледи, – возражаю я. – Но я не верю, что во время мессы происходит чудо. Хлеб и вино остаются тем, что они есть, и только когда священник благословляет их, они становятся символами жертвы Господа нашего.
– Да пощадит вас Господь за вашу ересь!
И с этим восклицанием она выгоняет меня из церкви, как будто я оскверняю ее самим своим присутствием.
Леди Мария не у себя в покоях. Позже я встречаю ее в садах, где она, закутавшись в отороченный мехом бархатный плащ, выгуливает своих собачек. Ее фрейлины плетутся позади.
– Миледи Джейн, – говорит она, протягивая мне руку. Она держится заметно холоднее, чем во время прошлой нашей встречи. Выражая ей свое почтение, я догадываюсь, что леди Анна наверняка успела передать ей мои слова, сказанные в церкви. – Надеюсь, вы уже выздоровели, – продолжает леди Мария ледяным тоном.
– Я выздоровела, ваше высочество. И надеюсь вскоре возобновить занятия.
– Вы очень хорошо образованны, дитя мое, – замечает она. – Но ваше образование не идет вам во благо. И те, кто вас обучает, за многое должны ответить. Помните, пагубна не только нехватка знаний, но и нехватка скромности.
Мне хотелось бы высказать ей все, что я думаю, но я не осмеливаюсь, помня батюшкин наказ. И я смиренно склоняю голову:
– Я покорная кузина вашего высочества.
Но сказанного не вернешь, и до нашего отъезда отношения остаются натянутыми. Да, я повела себя непростительно грубо. Даже если правда была на моей стороне, то следовало придержать язык. Не знаю, что за демон владеет мною в последнее время. Никогда ранее я не отстаивала свое мнение с такой страстью, но теперь мои чувства многократно обострились и я сама себя не узнаю! Миссис Эллен говорит, что это связано с моим возрастом и что я должна научиться умерять свой пыл и держать язык за зубами.
– Не забывай, что в споре всегда две стороны, – поучает она.
– Но если дело касается веры, то только одна, – упорствую я. – Есть только один путь к Богу, и я в этом уверена.
Брэдгейт-холл, август 1551 года.
Снова нагрянула пагуба, известная под названием «потница», что случается чуть ли не каждое лето. В Лондоне люди умирают на смердящих улицах. Состоятельные подданные короля спешат укрыться в загородных поместьях, дабы избежать заражения. И мы уехали в Брэдгейт, где мои родители проводят длинные летние дни на охоте и в развлечениях. У нас гостит мачеха миледи – Екатерина Уиллоуби, герцогиня Суффолкская.
За несколько лет до моего рождения, в тот день, когда Анна Болейн произвела на свет леди Елизавету, мой дедушка, Чарльз Брэндон, герцог Суффолк, взял в жены эту Екатерину Уиллоуби. Тогда она была ослепительная красавица, наполовину испанка, – ее мать служила фрейлиной при Екатерине Арагонской – всего четырнадцати лет. Моему деду было сорок восемь, но он влюбился без памяти. Позднее новая герцогиня стала фрейлиной Екатерины Парр, вот почему я с ней и познакомилась, и убежденной протестанткой. Прежде чем мой дед умер, она успела родить ему двоих сыновей, Генри и Чарльза, моих дядей.
Теперь герцогиня в Брэдгейте, и в глубокой скорби. Оба ее маленьких сына, недолго поносив наследный титул герцогов Суффолкских, умерли от потницы. Она рыдает на руках у моей матушки в гостиной и не может найти слов, чтобы рассказать о постигшем ее горе.
– Они умерли чуть ли не в один день, – всхлипывает она наконец.
Мои родители переглядываются поверх ее вздрагивающих плеч. Эта новость, как бы ни была ужасна, но имеет для них большое значение, ибо теперь моя матушка – единственная наследница своего отца, и раз так, то к ней переходит его состояние и титул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121