Когда-нибудь оно тебя погубит», – подумала девушка и спросила:
– Что происходит потом?
Молчание тянулось очень долго. Карен слышала, как у нее над ухом тихо потрескивает электрическая лампочка. «Не отвечай, – молилась она про себя. – Не отвечай и все».
– Я становлюсь им. Даже хуже, чем он когда-либо был, и делаю то, что он делал только в своих фантазиях, – устало проговорил Беккер в пустое пространство перед собой, затем повернулся к Карен, взглядом умоляя ее о прошении.
Карен поднялась с колен и прижала его голову к груди. Беккер обнял ее, будто искал в ней спасения пли отпущения грехов.
– Ты хороший человек, Джон, – сказала Карен, ясно понимая, что это слишком неадекватное понятие в применении к Беккеру.
– Не всегда, – поправил он.
– Люди, которых ты...
– Убил, – сказал за девушку Беккер.
– ... были ублюдками, недостойными жить на свете. Все они были убийцами и без сожаления расправились бы с тобой, дай ты им такую возможность. У тебя не было иного выбора. Они не оставили тебе выбора.
– Они не оставили мне выбора, или я сам себе не оставил выбора?
– Ты не виноват. Ты делал то, что должен был сделать, – твердо сказала Карен. Однако она далеко не была в этом уверена.
– Боюсь, что...
– Ты никогда и пальцем никого не тронул, за исключением тех случаев, когда вынужден был обороняться. За всю свою жизнь ты не причинил вреда ни одному невинному человеку. Ты просто не можешь этого сделать, я знаю.
– Нет, ты ошибаешься. Я не причинил никому вреда только потому, что до сих пор мне всегда удавалось...
– Что тебе удавалось?
– Обратное превращение в самого себя. В следующий раз оно, возможно, мне не удастся. Что тогда?
«Ему отчаянно нужна помощь, а мне нечего ему предложить», – думала Карен, не зная, что ей дальше делать. Потом, ей показалось, она нашла выход.
– Преступные мысли еще не делают тебя преступником, – сказала она. – Зло таится во всех нас. У всех нас бывают дурные мысли, но мы им не следуем, и это главное. Человека судят не «а дурные намерения, а за дурные дела.
– Ты меня не понимаешь, – печально проговорил Беккер, и Карен наконец осознала, чего он добивался от нее: он не просил о прощении или отпущении грехов, он просто хотел, чтобы его поняли.
– Я тебя не понимаю, – призналась она.
– Я надеялся, хоть ты меня поймешь.
Карен покачала головой.
– Нет, Джон, я не такая, какой ты представляешь меня себе. Я даже не такая, какой кажусь самой себе. Ты ошибся, я ничуть не похожа на тебя. У меня нет твоего дара...
– Это не дар...
– ... дара разделять чужую боль. Я боюсь только своих страхов, но не твоих – они мне чужды.
– Прости, – сказал Беккер.
– Тебе не за что извиняться, скорее, это мне надо... – возразила Карен, но Беккер не позволил ей договорить.
– Прости, – повторил он, – я пытался подогнать тебя под себя. Это было нечестно по отношению к тебе.
– Просто тебе нужен кто-то... кто-то близкий тебе по духу. Мне очень хотелось бы быть этим человеком, но... что поделаешь, Джон, мне этого не дано, – тихо закончила Карен.
Беккер некоторое время обнимал ее в тишине. Когда он разжал руки, Карен стащила через голову длинную футболку, которая заменяла ей ночную рубашку.
Беккер посмотрел ей в глаза и медленно улыбнулся.
Карен ласково погладила его по голове, затем привлекла к себе. Губы Беккера коснулись ее обнаженной кожи. Он поцеловал ее в пупок и потянулся к груди. Застонав, Карен прижалась к нему.
Это все обман, лишь обман, подумала она, но это было единственное, что она могла дать Беккеру.
Бахуд спустился на лифте с тридцать четвертого этажа в подвал с пятью промежуточными остановками. Жильцы дома хотя и редко, но все же пользовались лифтом днем, и Бахуд специально устроил эксперимент, чтобы узнать за какое время он может очутиться в подвале. Путь от квартиры Майры до подвала даже в худшем случае не превышал двух минут. Это было очень быстро. В подвале он направился к кладовой.
Пройдя новую подстанцию электроснабжения здания, он миновал недействующую мусоросжигательную печь и задержался перед входом в кладовую, куда жильцы дома складывали вещи, слишком громоздкие, чтобы хранить их в квартирах.
Дверь была заперта на смехотворно простой замок, годившийся только, чтобы отпугивать бродяг, ищущих теплое местечко для ночлега, но абсолютно бесполезный против профессионала. Бахуд справился с ним меньше чем за десять секунд.
В кладовую набили множество вещей. Казалось, еще немного, и они, высадив дверь, вывалятся наружу. Здесь хранились старые велосипеды и детские коляски, владельцы которых давно выросли и пожалели их выбросить; несколько комплектов гантелей для силовой гимнастики, один до сих пор в заводской упаковке; настольные лампы, стулья, буфет, протертые матрасы, предметы обстановки всевозможных стилей и эпох. Плюс к этому здесь собралось столько старых дорожных сундуков, что их хватило бы на небольшой магазинчик дорожных принадлежностей.
Позади двух из них Бахуд и нашел свою винтовку, укрытую древними, побитыми молью шторами.
Это был «ремингтон»-700 – снайперская винтовка, находящаяся на вооружении современной армии Соединенных Штатов, со складной подставкой-треногой и съемным оптическим прицелом «леопольд М8-36Х» с двойным перекрестьем. Кейс с винтовкой передал Бахуду в Бруклине нервный ливанец, обращавшийся с винтовочным футляром так осторожно, словно он был наполнен нитроглицерином. Телескопический прицел – чудо современной оптической техники, обеспечивающий миллиметровую точность попадания, – Бахуд приобрел отдельно в одном из оружейных магазинов Манхеттена.
Один раз он испытал эффективность оружия в вечных сумерках болот Джерси. Несмотря на плохое освещение, он видел в прицел свою мишень – тыковку размером в половину человеческой головы, – так же отчетливо, словно она была в пяти метрах от него, хотя в действительности находилась на расстоянии четырехсот метров. Первым выстрелом он разнес тыкву в клочья, вторым – мгновением позже разбил все еще крутившийся в воздухе оранжевый кусок. Разложить треногу и подготовить винтовку к стрельбе заняло у него тридцать секунд. Неторопливо собрать и упаковать детали в футляр – полторы минуты. В день убийства ему, конечно, не понадобится упаковывать винтовку. Он оставит ее в квартире Голдсмитов вместе с трупом Говарда, так как первейшая заповедь наемного убийцы гласит – не медли, любое промедление может стоить жизни.
Бахуд мельком взглянул на винтовку, только чтобы убедиться, что к ней никто не прикасался в его отсутствие. За винтовочным футляром стоял мятый бумажный мешок, в котором лежали электрический фонарик и пластиковый пакет. Бахуд вытащил из пакета спецовку слесаря-сантехника – новый, темно-коричневый комбинезон на молнии спереди и с красной вязью имени «Джин», вышитого на нагрудном кармане, – и натянул ее поверх одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Что происходит потом?
Молчание тянулось очень долго. Карен слышала, как у нее над ухом тихо потрескивает электрическая лампочка. «Не отвечай, – молилась она про себя. – Не отвечай и все».
– Я становлюсь им. Даже хуже, чем он когда-либо был, и делаю то, что он делал только в своих фантазиях, – устало проговорил Беккер в пустое пространство перед собой, затем повернулся к Карен, взглядом умоляя ее о прошении.
Карен поднялась с колен и прижала его голову к груди. Беккер обнял ее, будто искал в ней спасения пли отпущения грехов.
– Ты хороший человек, Джон, – сказала Карен, ясно понимая, что это слишком неадекватное понятие в применении к Беккеру.
– Не всегда, – поправил он.
– Люди, которых ты...
– Убил, – сказал за девушку Беккер.
– ... были ублюдками, недостойными жить на свете. Все они были убийцами и без сожаления расправились бы с тобой, дай ты им такую возможность. У тебя не было иного выбора. Они не оставили тебе выбора.
– Они не оставили мне выбора, или я сам себе не оставил выбора?
– Ты не виноват. Ты делал то, что должен был сделать, – твердо сказала Карен. Однако она далеко не была в этом уверена.
– Боюсь, что...
– Ты никогда и пальцем никого не тронул, за исключением тех случаев, когда вынужден был обороняться. За всю свою жизнь ты не причинил вреда ни одному невинному человеку. Ты просто не можешь этого сделать, я знаю.
– Нет, ты ошибаешься. Я не причинил никому вреда только потому, что до сих пор мне всегда удавалось...
– Что тебе удавалось?
– Обратное превращение в самого себя. В следующий раз оно, возможно, мне не удастся. Что тогда?
«Ему отчаянно нужна помощь, а мне нечего ему предложить», – думала Карен, не зная, что ей дальше делать. Потом, ей показалось, она нашла выход.
– Преступные мысли еще не делают тебя преступником, – сказала она. – Зло таится во всех нас. У всех нас бывают дурные мысли, но мы им не следуем, и это главное. Человека судят не «а дурные намерения, а за дурные дела.
– Ты меня не понимаешь, – печально проговорил Беккер, и Карен наконец осознала, чего он добивался от нее: он не просил о прощении или отпущении грехов, он просто хотел, чтобы его поняли.
– Я тебя не понимаю, – призналась она.
– Я надеялся, хоть ты меня поймешь.
Карен покачала головой.
– Нет, Джон, я не такая, какой ты представляешь меня себе. Я даже не такая, какой кажусь самой себе. Ты ошибся, я ничуть не похожа на тебя. У меня нет твоего дара...
– Это не дар...
– ... дара разделять чужую боль. Я боюсь только своих страхов, но не твоих – они мне чужды.
– Прости, – сказал Беккер.
– Тебе не за что извиняться, скорее, это мне надо... – возразила Карен, но Беккер не позволил ей договорить.
– Прости, – повторил он, – я пытался подогнать тебя под себя. Это было нечестно по отношению к тебе.
– Просто тебе нужен кто-то... кто-то близкий тебе по духу. Мне очень хотелось бы быть этим человеком, но... что поделаешь, Джон, мне этого не дано, – тихо закончила Карен.
Беккер некоторое время обнимал ее в тишине. Когда он разжал руки, Карен стащила через голову длинную футболку, которая заменяла ей ночную рубашку.
Беккер посмотрел ей в глаза и медленно улыбнулся.
Карен ласково погладила его по голове, затем привлекла к себе. Губы Беккера коснулись ее обнаженной кожи. Он поцеловал ее в пупок и потянулся к груди. Застонав, Карен прижалась к нему.
Это все обман, лишь обман, подумала она, но это было единственное, что она могла дать Беккеру.
Бахуд спустился на лифте с тридцать четвертого этажа в подвал с пятью промежуточными остановками. Жильцы дома хотя и редко, но все же пользовались лифтом днем, и Бахуд специально устроил эксперимент, чтобы узнать за какое время он может очутиться в подвале. Путь от квартиры Майры до подвала даже в худшем случае не превышал двух минут. Это было очень быстро. В подвале он направился к кладовой.
Пройдя новую подстанцию электроснабжения здания, он миновал недействующую мусоросжигательную печь и задержался перед входом в кладовую, куда жильцы дома складывали вещи, слишком громоздкие, чтобы хранить их в квартирах.
Дверь была заперта на смехотворно простой замок, годившийся только, чтобы отпугивать бродяг, ищущих теплое местечко для ночлега, но абсолютно бесполезный против профессионала. Бахуд справился с ним меньше чем за десять секунд.
В кладовую набили множество вещей. Казалось, еще немного, и они, высадив дверь, вывалятся наружу. Здесь хранились старые велосипеды и детские коляски, владельцы которых давно выросли и пожалели их выбросить; несколько комплектов гантелей для силовой гимнастики, один до сих пор в заводской упаковке; настольные лампы, стулья, буфет, протертые матрасы, предметы обстановки всевозможных стилей и эпох. Плюс к этому здесь собралось столько старых дорожных сундуков, что их хватило бы на небольшой магазинчик дорожных принадлежностей.
Позади двух из них Бахуд и нашел свою винтовку, укрытую древними, побитыми молью шторами.
Это был «ремингтон»-700 – снайперская винтовка, находящаяся на вооружении современной армии Соединенных Штатов, со складной подставкой-треногой и съемным оптическим прицелом «леопольд М8-36Х» с двойным перекрестьем. Кейс с винтовкой передал Бахуду в Бруклине нервный ливанец, обращавшийся с винтовочным футляром так осторожно, словно он был наполнен нитроглицерином. Телескопический прицел – чудо современной оптической техники, обеспечивающий миллиметровую точность попадания, – Бахуд приобрел отдельно в одном из оружейных магазинов Манхеттена.
Один раз он испытал эффективность оружия в вечных сумерках болот Джерси. Несмотря на плохое освещение, он видел в прицел свою мишень – тыковку размером в половину человеческой головы, – так же отчетливо, словно она была в пяти метрах от него, хотя в действительности находилась на расстоянии четырехсот метров. Первым выстрелом он разнес тыкву в клочья, вторым – мгновением позже разбил все еще крутившийся в воздухе оранжевый кусок. Разложить треногу и подготовить винтовку к стрельбе заняло у него тридцать секунд. Неторопливо собрать и упаковать детали в футляр – полторы минуты. В день убийства ему, конечно, не понадобится упаковывать винтовку. Он оставит ее в квартире Голдсмитов вместе с трупом Говарда, так как первейшая заповедь наемного убийцы гласит – не медли, любое промедление может стоить жизни.
Бахуд мельком взглянул на винтовку, только чтобы убедиться, что к ней никто не прикасался в его отсутствие. За винтовочным футляром стоял мятый бумажный мешок, в котором лежали электрический фонарик и пластиковый пакет. Бахуд вытащил из пакета спецовку слесаря-сантехника – новый, темно-коричневый комбинезон на молнии спереди и с красной вязью имени «Джин», вышитого на нагрудном кармане, – и натянул ее поверх одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91