Мы все взглянули на него с удивлением, с ужасом, даже Мэгги.
«Но, Боб, что вы говорите, ведь уже столько лет…» Он спохватился, рассмеялся, он превратил все в шутку. Но в это мгновение обнаружилась его бесчувственность, его неискоренимая бесчеловечность, неизлечимая черствость его сердца. Мне следовало быть внимательнее и проявлять больше недоверия, но, начиная с того момента, как Боб стал шпионить для Си, с ним уже ничего нельзя было поделать. Но даже теперь я не могу свыкнуться с тем, что Фа и Би никогда больше… Я помню, что, когда я ушел от Мэрией, я просыпался ночью в панике, в холодном поту при мысли, что не буду больше ежедневно видеть своих двух мальчиков, это было для меня как удар кинжалом прямо в сердце, я был парализован болью, которая, казалось, никогда не утихнет, и, однако, в то время я посещал их два или три раза в неделю».
Что-то остановило поток его мыслей, он посмотрел на часы, уже два часа он направляет «Кариби» в открытое море, пора поворачивать назад, он хотел вернуться до наступления ночи, в темноте нельзя было найти дорогу, на море не было ни одного бакена. Он высвободил шкот большого паруса, подтянул гик, поставил яхту по ветру, «Кариби» сразу набрала скорость, гик вырвало вправо, Севилла отвязал шкот фока и закрепил его на кнехте правого борта.
— Я могу тебе помочь с фоком, — крикнула ему Арлетт с носа.
Он сделал отрицательный жест рукой, ослабил шкот большого паруса и тоже закрепил его.
— Я изжарилась, — сказала Арлетт с наигранной веселостью, прыгая в кубрик. — Я сейчас оденусь.
Она исчезла в кабине и минуту спустя появилась вновь в полосатом купальнике. Прижалась плечом к плечу Севиллы и сказала тихо:
— Я так и не смогла заставить себя читать, у меня дикая тоска, кроме потери тебя, я не знаю, что бы еще могло меня так мучить. Ты помнишь, как мы были счастливы, когда купили дом, а теперь все испорчено, все погублено, я не могу в это поверить, мне кажется, эти дни вернутся снова, как кадры киноленты, которую сматывают, и у нас опять будет лаборатория, Фа и Би в бассейне, будем изучать свисты. Мне кажется, что я потеряла своих детей и с ними смысл жизни, мне все время хочется плакать.
Он положил ей правую руку на затылок и прижал ее голову к своей шее.
— Да, — сказал он, — без Фа и Би нам нечего делать. Это ужасно. После восьми лет изысканий оказаться с пустыми руками и только ворошить воспоминания. Два бедных безработных на груде денег.
Он горько улыбнулся. «Кариби» плыла к дому, который они когда-то любили, эти четыре часа на море были всего лишь короткой передышкой, они возвращались к своей опустошенной жизни, без дельфинов, без лаборатории, без цели.
— Послушай, — сказал Севилла, — так можно сойти с ума, так нельзя продолжать. Мы уедем. Я подумал, что тебе будет приятно познакомиться с Испанией. Завтра я позвоню в агентство, мы сможем вылететь в конце недели.
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ, ВАШИНГТОН, Д.С. ПРОФЕССОРУ Г.С.СЕВИЛЛЕ
Хуатвей Айлэнд
Флорида-Кис
Флорида
Мы вынуждены информировать Вас о том, что решением государственного департамента от 24 августа 1972 года Ваш паспорт, а также паспорт миссис Г.С.Севиллы аннулированы.
БЕСЕДА Г.С.С, ПОСЕТИТЕЛЯ И ЗАКЛЮЧЕННОГО С.Б. 476, ТЮРЬМА СИНГ-СИНГ, 22 ДЕКАБРЯ 1972 ГОДА.
Дело Р. А. 74.612. Секретно.
Посетитель. Если бы мне разрешили, я, конечно, давно пришел бы вас навестить.
Заключенный. Должен вам сказать, что я удивлен удобствами и тишиной, при которых происходит наша встреча. Это совершенно необычно.
Посетитель. Думаю, что наш разговор хотят записать.
Заключенный. Ваши дедуктивные способности, как мне кажется, ничуть не пострадали.
Посетитель. Дело не в дедукции, а в привычке. Вы хорошо выглядите.
Заключенный. Нельзя упрекнуть нас в том, что мы ведем беспорядочную жизнь.
Посетитель. Как настроение?
Заключенный. Худшее уже позади.
Посетитель. Были трудные моменты?
Заключенный. В первое время — да, и немало, с другими заключенными. Они не одобряли моих взглядов. Вы представить себе не можете, до какой степени консервативна преступная среда.
Посетитель. Что же происходило?
Заключенный. Они расценивали мой отказ служить во Вьетнаме как проявление трусости. Для них я был «Нервной Нелли». Мне пришлось драться.
Посетитель. А потом?
Заключенный. Каждый получил по восемь суток карцера. Я сказал, что начал первый. Мой противник тоже. Здесь, как вы знаете, у нас высокое представление о чести.
Посетитель. Я думаю, что после этого к вам стали относиться гораздо лучше.
Заключенный. Да. Меня считали уже не трусом, а просто психом. А к психам здесь относятся неплохо.
Посетитель. Поговорим о наших письмах. Я получил их от вас двадцать семь.
Заключенный. По моим подсчетам, я как рал столько и отправил Следовательно, ни одно не затерялось.
Посетитель. И ни в одном цензура ничего не вымарала.
Заключенный. В ваших тоже.
Посетитель. Тем лучше. Мы живем в свободной стране.
Заключенный. Я имею полную возможность поздравлять себя с этим каждый день. Удалось ли вам узнать, почему аннулировали ваш паспорт?
Посетитель. Да. Хотя мои связи с политически подозрительными личностями подвергались критике, я не представляю собой угрозы государственной безопасности, я всегда был лояльным по отношению к своей стране. Однако в случае моего выезда за границу нет возможности обеспечить меня соответствующей охраной.
Заключенный. Браво! Таким образом, все было сделано в ваших интересах. Довели ли вы до сведения общественности этот отказ в выдаче выездной визы?
Посетитель. Нет. Голдстейн мне отсоветовал.
Заключенный. Может быть, он был не прав.
Посетитель. Не знаю. Голдстейн вел себя потрясающе. Он неистовствовал, как лев. Никто и ничто не заставляло его так лезть вон из кожи ради меня. Голдстейн думает, что публичное сообщение об аннулировании паспорта — это оружие, которое мы должны держать про запас.
Заключенный. Голдстейн не советовал вам отказаться от ваших связей с политически подозрительными личностями?
Посетитель. Он не делал к этому ни малейшей попытки.
Заключенный. Я признателен ему за это. Ноя должен вам сказать, однако…
Посетитель. Не говорите ничего. Вы наговорите глупостей.
Заключенный. Хорошо, я умолкаю. Хочу вам заметить, что вы тоже неплохо выглядите.
Посетитель. Мы пережили очень тяжелый момент, когда у нас отняли Фа и Би. Это длилось два месяца. Потом я купил одного дельфина, вернее, дельфинку и организовал частную лабораторию на свои средства.
Заключенный. Где вы поместили вашу дельфинку?
Посетитель. На острове, где стоит дом, внизу у меня есть маленькая пристань.
Заключенный. Она не огорожена?
Посетитель. У меня натянута сетка между двумя молами, закрепленная внизу и вверху. Но это почти бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
«Но, Боб, что вы говорите, ведь уже столько лет…» Он спохватился, рассмеялся, он превратил все в шутку. Но в это мгновение обнаружилась его бесчувственность, его неискоренимая бесчеловечность, неизлечимая черствость его сердца. Мне следовало быть внимательнее и проявлять больше недоверия, но, начиная с того момента, как Боб стал шпионить для Си, с ним уже ничего нельзя было поделать. Но даже теперь я не могу свыкнуться с тем, что Фа и Би никогда больше… Я помню, что, когда я ушел от Мэрией, я просыпался ночью в панике, в холодном поту при мысли, что не буду больше ежедневно видеть своих двух мальчиков, это было для меня как удар кинжалом прямо в сердце, я был парализован болью, которая, казалось, никогда не утихнет, и, однако, в то время я посещал их два или три раза в неделю».
Что-то остановило поток его мыслей, он посмотрел на часы, уже два часа он направляет «Кариби» в открытое море, пора поворачивать назад, он хотел вернуться до наступления ночи, в темноте нельзя было найти дорогу, на море не было ни одного бакена. Он высвободил шкот большого паруса, подтянул гик, поставил яхту по ветру, «Кариби» сразу набрала скорость, гик вырвало вправо, Севилла отвязал шкот фока и закрепил его на кнехте правого борта.
— Я могу тебе помочь с фоком, — крикнула ему Арлетт с носа.
Он сделал отрицательный жест рукой, ослабил шкот большого паруса и тоже закрепил его.
— Я изжарилась, — сказала Арлетт с наигранной веселостью, прыгая в кубрик. — Я сейчас оденусь.
Она исчезла в кабине и минуту спустя появилась вновь в полосатом купальнике. Прижалась плечом к плечу Севиллы и сказала тихо:
— Я так и не смогла заставить себя читать, у меня дикая тоска, кроме потери тебя, я не знаю, что бы еще могло меня так мучить. Ты помнишь, как мы были счастливы, когда купили дом, а теперь все испорчено, все погублено, я не могу в это поверить, мне кажется, эти дни вернутся снова, как кадры киноленты, которую сматывают, и у нас опять будет лаборатория, Фа и Би в бассейне, будем изучать свисты. Мне кажется, что я потеряла своих детей и с ними смысл жизни, мне все время хочется плакать.
Он положил ей правую руку на затылок и прижал ее голову к своей шее.
— Да, — сказал он, — без Фа и Би нам нечего делать. Это ужасно. После восьми лет изысканий оказаться с пустыми руками и только ворошить воспоминания. Два бедных безработных на груде денег.
Он горько улыбнулся. «Кариби» плыла к дому, который они когда-то любили, эти четыре часа на море были всего лишь короткой передышкой, они возвращались к своей опустошенной жизни, без дельфинов, без лаборатории, без цели.
— Послушай, — сказал Севилла, — так можно сойти с ума, так нельзя продолжать. Мы уедем. Я подумал, что тебе будет приятно познакомиться с Испанией. Завтра я позвоню в агентство, мы сможем вылететь в конце недели.
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ, ВАШИНГТОН, Д.С. ПРОФЕССОРУ Г.С.СЕВИЛЛЕ
Хуатвей Айлэнд
Флорида-Кис
Флорида
Мы вынуждены информировать Вас о том, что решением государственного департамента от 24 августа 1972 года Ваш паспорт, а также паспорт миссис Г.С.Севиллы аннулированы.
БЕСЕДА Г.С.С, ПОСЕТИТЕЛЯ И ЗАКЛЮЧЕННОГО С.Б. 476, ТЮРЬМА СИНГ-СИНГ, 22 ДЕКАБРЯ 1972 ГОДА.
Дело Р. А. 74.612. Секретно.
Посетитель. Если бы мне разрешили, я, конечно, давно пришел бы вас навестить.
Заключенный. Должен вам сказать, что я удивлен удобствами и тишиной, при которых происходит наша встреча. Это совершенно необычно.
Посетитель. Думаю, что наш разговор хотят записать.
Заключенный. Ваши дедуктивные способности, как мне кажется, ничуть не пострадали.
Посетитель. Дело не в дедукции, а в привычке. Вы хорошо выглядите.
Заключенный. Нельзя упрекнуть нас в том, что мы ведем беспорядочную жизнь.
Посетитель. Как настроение?
Заключенный. Худшее уже позади.
Посетитель. Были трудные моменты?
Заключенный. В первое время — да, и немало, с другими заключенными. Они не одобряли моих взглядов. Вы представить себе не можете, до какой степени консервативна преступная среда.
Посетитель. Что же происходило?
Заключенный. Они расценивали мой отказ служить во Вьетнаме как проявление трусости. Для них я был «Нервной Нелли». Мне пришлось драться.
Посетитель. А потом?
Заключенный. Каждый получил по восемь суток карцера. Я сказал, что начал первый. Мой противник тоже. Здесь, как вы знаете, у нас высокое представление о чести.
Посетитель. Я думаю, что после этого к вам стали относиться гораздо лучше.
Заключенный. Да. Меня считали уже не трусом, а просто психом. А к психам здесь относятся неплохо.
Посетитель. Поговорим о наших письмах. Я получил их от вас двадцать семь.
Заключенный. По моим подсчетам, я как рал столько и отправил Следовательно, ни одно не затерялось.
Посетитель. И ни в одном цензура ничего не вымарала.
Заключенный. В ваших тоже.
Посетитель. Тем лучше. Мы живем в свободной стране.
Заключенный. Я имею полную возможность поздравлять себя с этим каждый день. Удалось ли вам узнать, почему аннулировали ваш паспорт?
Посетитель. Да. Хотя мои связи с политически подозрительными личностями подвергались критике, я не представляю собой угрозы государственной безопасности, я всегда был лояльным по отношению к своей стране. Однако в случае моего выезда за границу нет возможности обеспечить меня соответствующей охраной.
Заключенный. Браво! Таким образом, все было сделано в ваших интересах. Довели ли вы до сведения общественности этот отказ в выдаче выездной визы?
Посетитель. Нет. Голдстейн мне отсоветовал.
Заключенный. Может быть, он был не прав.
Посетитель. Не знаю. Голдстейн вел себя потрясающе. Он неистовствовал, как лев. Никто и ничто не заставляло его так лезть вон из кожи ради меня. Голдстейн думает, что публичное сообщение об аннулировании паспорта — это оружие, которое мы должны держать про запас.
Заключенный. Голдстейн не советовал вам отказаться от ваших связей с политически подозрительными личностями?
Посетитель. Он не делал к этому ни малейшей попытки.
Заключенный. Я признателен ему за это. Ноя должен вам сказать, однако…
Посетитель. Не говорите ничего. Вы наговорите глупостей.
Заключенный. Хорошо, я умолкаю. Хочу вам заметить, что вы тоже неплохо выглядите.
Посетитель. Мы пережили очень тяжелый момент, когда у нас отняли Фа и Би. Это длилось два месяца. Потом я купил одного дельфина, вернее, дельфинку и организовал частную лабораторию на свои средства.
Заключенный. Где вы поместили вашу дельфинку?
Посетитель. На острове, где стоит дом, внизу у меня есть маленькая пристань.
Заключенный. Она не огорожена?
Посетитель. У меня натянута сетка между двумя молами, закрепленная внизу и вверху. Но это почти бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99