Вспомнилось ему также, что Мышелов прочел в тот раз команде целую лекцию о необходимости надежно привязывать свои пожитки, если хочешь быть уверенным в их сохранности, и что все, кто ходил с ним в тот рейс, подозревали, что именно так он и поступил с обворожительной морской демонессой, которая пыталась околдовать его и подчинить своей воле корабль.
Потом вдруг вспомнился один тихий вечер, когда, окончив дневную работу, капитан Мышелов решил посидеть со своими людьми и выпить вина. На него тогда накатил редкий философский стих, и он сознался: «Не доверяю я серьезным мыслям, всяким там анализам и прочей рационалистической чепухе. Когда встречаешься с проблемой, нырни в нее сразу, в самую глубину, и никогда не теряй уверенности, что найдешь решение».
Это было еще до того, как письмо Фрег заставило его взглянуть на капитана другими глазами – не только как на вожака и наставника, но и как на героя и отца – и попытаться обратить на себя его внимание. Стремясь завоевать отцовское признание, он, глупец, и выпустил на свободу злейшего врага своего отца.
Где теперь его отец?
И сможет ли он помочь ему?
Работа была завершена – последняя веревочная петля обвита вокруг камня, последний узел затянут и проверен на прочность, сумка слилась с камнем в единое целое. Не давая себе ни минуты на размышления, Пшаури обхватил тяжелый сверток обеими руками, повернулся, сделал два шага навстречу ледяному северному ветру, остановился у кратера, поднял руки над головой и изо всех сил зашвырнул камень в самое жерло. Как только его руки перестали ощущать тяжесть свертка, у него возникло отчетливое ощущение, что промедли он еще с полминуты, и чья-то рука, протянувшись с неба, вырвала бы у него драгоценный талисман.
Чтобы не потерять равновесия от резкого движения и не слететь в лавовое озеро вслед за камнем, он опустился на корточки и тут же вытянул ноги назад, оказавшись, таким образом, лежащим на животе на краю кратера. И хорошо сделал, ибо сразу же вслед за этим сзади налетел порыв ледяного ветра, который, точно крыло могучей птицы, наверняка смел бы его вниз.
Не отрываясь, следил он за падением камня-черепа с крепко-накрепко привязанной к нему сумкой. Падая, камень уменьшался, превращаясь в едва различимую черную точку. И вдруг Пшаури показалось, что у черепа раскрылись два светящихся белым пламенем глаза, один из которых подмигнул ему. Но тут черная точка исчезла в озере лавы, поверхность которого немедленно начала шипеть, пениться, содрогаться, пошла трещинами и, наконец, начала подниматься, точно где-то в недрах земли прорвало плотину. Скорость подъема лавы все увеличивалась. Сначала лава ползла наверх, потом побежала, а под конец понеслась, точно убегающее молоко. Что это могло предвещать? Спасение Серого Мышелова? Или его гибель? – если, конечно, между талисманом и человеком вообще была какая-то связь.
Поток раскаленного воздуха, который гнала перед собой стремительно поднимающаяся лава, едва не выжег ему глаза. Раздумья немедленно сменились действием. В мозгу пульсировала лишь одна мысль: «Беги, иначе никогда больше не сможешь ни о чем подумать». Взвившись в воздух, точно распрямившаяся пружина, и развернувшись в прыжке, он скачками начал спускаться по залитому лунным светом склону конусообразной горы, на которую еще совсем недавно с таким трудом взбирался. Разумеется, такой спуск был смертельно опасен, но, если он хотел выжить, выбора у него не было.
Он летел, не отрывая взгляда от каменистого склона у себя под ногами, выбирая места, куда можно без риска для жизни поставить ногу. Вдруг лунный свет стал розовым. Что-то оглушительно зашипело. В воздухе запахло серой. Раздался такой рев, точно откашливался космический лев, и ему в спину ударила жаркая волна, от которой три его прыжка слились в один и он буквально воспарил над склоном горы. Раскаленные докрасна вулканические снаряды засвистели мимо, два из них разорвались впереди, освещая его полет многочисленными осколками, точно звездопадом. Склон стал более пологим. Его скачки превратились в скольжение. Львиный рык, эхом прокатившись над ним, стих. Розовый свет побледнел и погас.
Наконец он рискнул оглянуться, ожидая увидеть сцены разрушения, но, к своему удивлению, обнаружил лишь столб отвратительно вонявшей копоти, поднимавшийся, казалось, до самого неба.
Его пробрала дрожь. К добру или к худу, а дело свое он сделал, и теперь путь его лежал домой.
Глава 27
Пальчики знала, что ей снится сон, потому что в пещере была радуга. Но ничего странного в этом не было, потому что семь радужных полос были не из света, а нарисованы мелом на грифельной доске. У доски стояла она сама. Шел урок: ее мать и какой-то глубокий старик, оба одетые в черные плащи с низко надвинутыми капюшонами, обучали ее искусству ублажения матросов на илтхмарских судах.
У матери вместо указки был ее колдовской жезл, а старик управлялся с помощью серебряной ложки на длинном-предлинном черенке, которую он очень ловко крутил в руках.
Но вот, чтобы подчеркнуть какую-то из добродетелей, – может быть, настойчивость? – он принялся стучать этой ложкой по пустому столу, за которым они сидели. Удары падали медленно, словно подчиняясь ритму похоронного марша, и в конце концов заворожили ее настолько, что ей стало казаться, будто в мире нет больше ничего, кроме этого звука.
Проснувшись, она поняла, что это капли воды падают с приглушенным стуком на затянутое роговой пластиной окно в покатой крыше их спальни.
Ей стало жарко, и она сбросила с себя покрывало. Слушая капель, она подумала: «Мороз кончился. Пришла оттепель».
Лежавшая рядом с ней Гейл, также раскрывшаяся во сне, в такт капели хрипло бормотала: «Фа-а-фхрд, Фа-а-фхрд, дя-дя Фа-а-фхрд».
Пальчики подумала, что капель, должно быть, предвещала возвращение рыжеволосого капитана, похитителя девичьих сердец. А еще она сказала себе, что ее родство с капитаном куда ближе, чем у Гейл или даже у Афрейт, а потому она должна вылезти из постели, выйти из дома и встретить его как подобает.
Приняв решение, она осторожно сползла с постели – почему-то ей казалось важным двигаться бесшумно, – накинула свое короткое платьице и натянула меховые сапожки, Немного поколебавшись, она прикрыла разбросавшуюся по кровати Гейл простыней и бесшумно вышла из комнаты.
Проходя мимо спальни Сиф и Афрейт, она услыхала чьи-то шаги за дверью и тут же принялась спускаться с лестницы, стараясь держаться как можно ближе к стене, чтобы не скрипели ступеньки.
Войдя в теплую кухню, она почувствовала запах разогреваемого вздрога, но тут у нее над головой, а потом и за спиной раздались шаги, и она поспешила спрятаться за банным халатом Фафхрда, висевшим на стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Потом вдруг вспомнился один тихий вечер, когда, окончив дневную работу, капитан Мышелов решил посидеть со своими людьми и выпить вина. На него тогда накатил редкий философский стих, и он сознался: «Не доверяю я серьезным мыслям, всяким там анализам и прочей рационалистической чепухе. Когда встречаешься с проблемой, нырни в нее сразу, в самую глубину, и никогда не теряй уверенности, что найдешь решение».
Это было еще до того, как письмо Фрег заставило его взглянуть на капитана другими глазами – не только как на вожака и наставника, но и как на героя и отца – и попытаться обратить на себя его внимание. Стремясь завоевать отцовское признание, он, глупец, и выпустил на свободу злейшего врага своего отца.
Где теперь его отец?
И сможет ли он помочь ему?
Работа была завершена – последняя веревочная петля обвита вокруг камня, последний узел затянут и проверен на прочность, сумка слилась с камнем в единое целое. Не давая себе ни минуты на размышления, Пшаури обхватил тяжелый сверток обеими руками, повернулся, сделал два шага навстречу ледяному северному ветру, остановился у кратера, поднял руки над головой и изо всех сил зашвырнул камень в самое жерло. Как только его руки перестали ощущать тяжесть свертка, у него возникло отчетливое ощущение, что промедли он еще с полминуты, и чья-то рука, протянувшись с неба, вырвала бы у него драгоценный талисман.
Чтобы не потерять равновесия от резкого движения и не слететь в лавовое озеро вслед за камнем, он опустился на корточки и тут же вытянул ноги назад, оказавшись, таким образом, лежащим на животе на краю кратера. И хорошо сделал, ибо сразу же вслед за этим сзади налетел порыв ледяного ветра, который, точно крыло могучей птицы, наверняка смел бы его вниз.
Не отрываясь, следил он за падением камня-черепа с крепко-накрепко привязанной к нему сумкой. Падая, камень уменьшался, превращаясь в едва различимую черную точку. И вдруг Пшаури показалось, что у черепа раскрылись два светящихся белым пламенем глаза, один из которых подмигнул ему. Но тут черная точка исчезла в озере лавы, поверхность которого немедленно начала шипеть, пениться, содрогаться, пошла трещинами и, наконец, начала подниматься, точно где-то в недрах земли прорвало плотину. Скорость подъема лавы все увеличивалась. Сначала лава ползла наверх, потом побежала, а под конец понеслась, точно убегающее молоко. Что это могло предвещать? Спасение Серого Мышелова? Или его гибель? – если, конечно, между талисманом и человеком вообще была какая-то связь.
Поток раскаленного воздуха, который гнала перед собой стремительно поднимающаяся лава, едва не выжег ему глаза. Раздумья немедленно сменились действием. В мозгу пульсировала лишь одна мысль: «Беги, иначе никогда больше не сможешь ни о чем подумать». Взвившись в воздух, точно распрямившаяся пружина, и развернувшись в прыжке, он скачками начал спускаться по залитому лунным светом склону конусообразной горы, на которую еще совсем недавно с таким трудом взбирался. Разумеется, такой спуск был смертельно опасен, но, если он хотел выжить, выбора у него не было.
Он летел, не отрывая взгляда от каменистого склона у себя под ногами, выбирая места, куда можно без риска для жизни поставить ногу. Вдруг лунный свет стал розовым. Что-то оглушительно зашипело. В воздухе запахло серой. Раздался такой рев, точно откашливался космический лев, и ему в спину ударила жаркая волна, от которой три его прыжка слились в один и он буквально воспарил над склоном горы. Раскаленные докрасна вулканические снаряды засвистели мимо, два из них разорвались впереди, освещая его полет многочисленными осколками, точно звездопадом. Склон стал более пологим. Его скачки превратились в скольжение. Львиный рык, эхом прокатившись над ним, стих. Розовый свет побледнел и погас.
Наконец он рискнул оглянуться, ожидая увидеть сцены разрушения, но, к своему удивлению, обнаружил лишь столб отвратительно вонявшей копоти, поднимавшийся, казалось, до самого неба.
Его пробрала дрожь. К добру или к худу, а дело свое он сделал, и теперь путь его лежал домой.
Глава 27
Пальчики знала, что ей снится сон, потому что в пещере была радуга. Но ничего странного в этом не было, потому что семь радужных полос были не из света, а нарисованы мелом на грифельной доске. У доски стояла она сама. Шел урок: ее мать и какой-то глубокий старик, оба одетые в черные плащи с низко надвинутыми капюшонами, обучали ее искусству ублажения матросов на илтхмарских судах.
У матери вместо указки был ее колдовской жезл, а старик управлялся с помощью серебряной ложки на длинном-предлинном черенке, которую он очень ловко крутил в руках.
Но вот, чтобы подчеркнуть какую-то из добродетелей, – может быть, настойчивость? – он принялся стучать этой ложкой по пустому столу, за которым они сидели. Удары падали медленно, словно подчиняясь ритму похоронного марша, и в конце концов заворожили ее настолько, что ей стало казаться, будто в мире нет больше ничего, кроме этого звука.
Проснувшись, она поняла, что это капли воды падают с приглушенным стуком на затянутое роговой пластиной окно в покатой крыше их спальни.
Ей стало жарко, и она сбросила с себя покрывало. Слушая капель, она подумала: «Мороз кончился. Пришла оттепель».
Лежавшая рядом с ней Гейл, также раскрывшаяся во сне, в такт капели хрипло бормотала: «Фа-а-фхрд, Фа-а-фхрд, дя-дя Фа-а-фхрд».
Пальчики подумала, что капель, должно быть, предвещала возвращение рыжеволосого капитана, похитителя девичьих сердец. А еще она сказала себе, что ее родство с капитаном куда ближе, чем у Гейл или даже у Афрейт, а потому она должна вылезти из постели, выйти из дома и встретить его как подобает.
Приняв решение, она осторожно сползла с постели – почему-то ей казалось важным двигаться бесшумно, – накинула свое короткое платьице и натянула меховые сапожки, Немного поколебавшись, она прикрыла разбросавшуюся по кровати Гейл простыней и бесшумно вышла из комнаты.
Проходя мимо спальни Сиф и Афрейт, она услыхала чьи-то шаги за дверью и тут же принялась спускаться с лестницы, стараясь держаться как можно ближе к стене, чтобы не скрипели ступеньки.
Войдя в теплую кухню, она почувствовала запах разогреваемого вздрога, но тут у нее над головой, а потом и за спиной раздались шаги, и она поспешила спрятаться за банным халатом Фафхрда, висевшим на стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92