" Ничто не могло быть более опасным во времена политической нестабильности, при случае он стал бы очень подходящим кандидатом на роль козла отпущения. Наполеон сам слышал о неблагоразумном поведении Нея и приветствовал его весьма сухо. Расстроенный, Ней вернулся в свое поместье, и о нем ничего не было слышно в течение нескольких недель. Если бы только он там и оставался!..
Наполеон переменил место постоянной резиденции с дворца Тюильри на Елисейские поля. Поскольку Мария Луиза и его сын не вернулись, нормальная жизнь двора была невозможна, и он приберег большой дворец до лучших дней, используя его только для приемов и церковных служб, которые в то время пунктуально посещал. Помимо подготовки армии, он был занят укреплением Парижа и снабжением крепостей на границе.
Генералу Груши было присвоено звание маршала за его труды по подавлению оппозиции герцога Ангулемского на юге. Из недавно произведенных маршалов очень немногие, если вообще кто-либо, верил в Наполеона. Бертье, глава его штаба во всех успешных кампаниях, последовал за Людовиком XVIII в изгнание. Макдональд, Сен-Сир и Массена были в отставке. Другие служили ему с трудом, осознавая риск, которому подвергались. В целом можно было сказать, что офицеры высшего звена были меньше всех рады возрождению империи. Наполеон доверял более всего тем офицерам, которые держались поближе к шеренгам и колоннам солдат. Он уволил многих высших офицеров и закрыл доступ на службу для бывших эмигрантов.
Среди генералов, которых он избрал для руководства своими разношерстными военными частями, было несколько способных людей. Генерал д'Эрлон дрался в Йене и Фридланде72, а Сульт и Массена прекрасно служили в Испании73; генерал Рейль был ветераном Итальянской кампании74, командовал дивизионом гвардии при Ваграме75, а в конце 1812-го был главнокомандующим армии Португалии; генерал Жерар, один из героев Русской кампании, командовал военными корпусами во время сражений во Франции; Вандамм, Рапп и Лобау были в равной степени опытными и отважными полководцами. Всё же, будучи преданными и надежными, они менее оптимистично смотрели на исход данной войны, чем офицеры низших чинов; они были лучше знакомы с политической ситуацией в Европе и принадлежали к узкому кругу людей, знающих о способности Наполеона совершать чудовищные ошибки.
Солдаты запаса постепенно присоединялись к своим полкам. Реакция на мобилизацию Национальной гвардии была разной в различных регионах. По крайней мере, половина людей страны уходила в армию по доброй воле, часто покупая собственное оружие и форму. Однако в некоторых районах эта мера вызвала крайнее недовольство, и многие пытались избежать службы. В Бретани и Вандее76, где роялисты грозили вновь подняться, сочли за благо вообще никого не призывать.
Хотя в Париже было по-прежнему спокойно, боязнь войны и вторжения вызвала недовольство почти во всей Франции, и во многих районах начались мятежи и беспорядки. Тысячи трехцветных флагов были сброшены в течение апреля, многие со шпилей церквей, поскольку духовенство не испытывало любви к Наполеону. Заявления правительства сдирали со стен, и в Пуатье был разбит бюст императора. В Амьене было напечатано и распространено среди потенциальных солдат Национальной гвардии следующее заявление: "Кто привел Бонапарта? Армия. Тогда пусть армия и защищает его. Его враги - наши друзья. Нечего нас вооружать, чтобы мы защищали исчадие ада". Во время смотра Национальной гвардии в Сент-Омере один из ополченцев сбросил и растоптал флаг; командующий, опасаясь мятежа, не осмелился предпринять ничего, кроме задержания бунтаря на четыре часа в полицейском участке. Во многих местах проливалась кровь. Особенно опасно было в Марселе. Торговля там была прекращена, порт простаивал, и бедноте грозил голод. Наполеон питал отвращение к этому великому городу, где, помимо всего прочего, Национальная гвардия оставалась верной Людовику XVIII. Патрульные этой гвардии однажды вечером открыли огонь по нескольким армейским офицерам, которые выкрикивали: "Vive l'Empereur!" В другом месте за-бросали камнями кафе, когда там находились офицеры. Во многих городах на юге и на западе выказывалась жестокая враждебность даже по отношению к солдатам регулярной армии. Многие несчастные молодые люди, без охоты подчиняясь призыву на военную службу, были избиты или еще как-то пострадали в предвещение страшного исхода событий и их кульминации при Ватерлоо.
Париж на тот момент растерял весь свой энтузиазм, все воодушевление. Владельцы магазинов разорялись, если только они случайно не продавали оружие или седла, и глубокое разочарование было вызвано длительным отсутствием императрицы и ее сына. Простые люди, которым не на что было рассчитывать и приходилось брать, что дают, начинали понимать, что политики снова их надули, что им лгали и просили их поддержки, прикрывась пустыми обещаниями; но, поскольку всегда лучше смеяться, чем плакать, они развлекались едкими шутками и веселыми песенками, многие из которых были о том, как к одному человеку отказалась вернуться жена.
Продолжительное отсутствие Марии Луизы и короля Рима говорило французам лишь о том, что император находился в двусмысленном и незащищенном положении. Сам Наполеон, несмотря на неутешительные новости, привезенные из Вены де Монроном, не оставлял надежды на их возращение и продолжал попытки секретных переговоров. Коленкур нашел добровольного эмиссара в лице барона де Стассара, который ранее оказывал услуги Марии Луизе и ныне состоял при дворе ее отца. Барон, находясь в Париже и готовый вернуться в Вену, выехал 17 апреля с письмами к императору Францу и Меттерниху. В письме к Францу Наполеон вновь просил о возвращении своей жены, или, если не ее, то, по крайней мере, возвращения сына, которого, по его мнению, забирать у него было бы незаконно. Однако барон не смог доставить письма: по приезде в Линц его заставили отдать их, и они легли на стол Конгресса.
Через неделю или две за Стассаром последовал мсье де Сен-Леон, назначенный Фуше для передачи письма Меттерниху с просьбами, касающимися Наполеона. Предположительно, Фуше также задействовал его в собственной секретной комбинации в пользу герцога Орлеанского. Коленкур дал новому посланнику письма к Меттерниху и Талейрану, убеждая их целиком положиться на его сведения. То, что Сен-Леон должен при этом сказать, было указано в письме Наполеона к Коленкуру от 22 апреля: "Я уполномочиваю вас предоставить князю Беневентскому [Талейрану] уверения в том, что его владения будут сохранены, если он поведет себя как француз и окажет мне некоторые услуги. Мсье де Сен-Леон также может предложить мсье Меттерниху выплату от одного до десяти миллионов, если Австрия выйдет из коалиции и будет проводить политику, более соответствующую ее подлинным интересам и семейным связям, которые нас объ-единяют".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Наполеон переменил место постоянной резиденции с дворца Тюильри на Елисейские поля. Поскольку Мария Луиза и его сын не вернулись, нормальная жизнь двора была невозможна, и он приберег большой дворец до лучших дней, используя его только для приемов и церковных служб, которые в то время пунктуально посещал. Помимо подготовки армии, он был занят укреплением Парижа и снабжением крепостей на границе.
Генералу Груши было присвоено звание маршала за его труды по подавлению оппозиции герцога Ангулемского на юге. Из недавно произведенных маршалов очень немногие, если вообще кто-либо, верил в Наполеона. Бертье, глава его штаба во всех успешных кампаниях, последовал за Людовиком XVIII в изгнание. Макдональд, Сен-Сир и Массена были в отставке. Другие служили ему с трудом, осознавая риск, которому подвергались. В целом можно было сказать, что офицеры высшего звена были меньше всех рады возрождению империи. Наполеон доверял более всего тем офицерам, которые держались поближе к шеренгам и колоннам солдат. Он уволил многих высших офицеров и закрыл доступ на службу для бывших эмигрантов.
Среди генералов, которых он избрал для руководства своими разношерстными военными частями, было несколько способных людей. Генерал д'Эрлон дрался в Йене и Фридланде72, а Сульт и Массена прекрасно служили в Испании73; генерал Рейль был ветераном Итальянской кампании74, командовал дивизионом гвардии при Ваграме75, а в конце 1812-го был главнокомандующим армии Португалии; генерал Жерар, один из героев Русской кампании, командовал военными корпусами во время сражений во Франции; Вандамм, Рапп и Лобау были в равной степени опытными и отважными полководцами. Всё же, будучи преданными и надежными, они менее оптимистично смотрели на исход данной войны, чем офицеры низших чинов; они были лучше знакомы с политической ситуацией в Европе и принадлежали к узкому кругу людей, знающих о способности Наполеона совершать чудовищные ошибки.
Солдаты запаса постепенно присоединялись к своим полкам. Реакция на мобилизацию Национальной гвардии была разной в различных регионах. По крайней мере, половина людей страны уходила в армию по доброй воле, часто покупая собственное оружие и форму. Однако в некоторых районах эта мера вызвала крайнее недовольство, и многие пытались избежать службы. В Бретани и Вандее76, где роялисты грозили вновь подняться, сочли за благо вообще никого не призывать.
Хотя в Париже было по-прежнему спокойно, боязнь войны и вторжения вызвала недовольство почти во всей Франции, и во многих районах начались мятежи и беспорядки. Тысячи трехцветных флагов были сброшены в течение апреля, многие со шпилей церквей, поскольку духовенство не испытывало любви к Наполеону. Заявления правительства сдирали со стен, и в Пуатье был разбит бюст императора. В Амьене было напечатано и распространено среди потенциальных солдат Национальной гвардии следующее заявление: "Кто привел Бонапарта? Армия. Тогда пусть армия и защищает его. Его враги - наши друзья. Нечего нас вооружать, чтобы мы защищали исчадие ада". Во время смотра Национальной гвардии в Сент-Омере один из ополченцев сбросил и растоптал флаг; командующий, опасаясь мятежа, не осмелился предпринять ничего, кроме задержания бунтаря на четыре часа в полицейском участке. Во многих местах проливалась кровь. Особенно опасно было в Марселе. Торговля там была прекращена, порт простаивал, и бедноте грозил голод. Наполеон питал отвращение к этому великому городу, где, помимо всего прочего, Национальная гвардия оставалась верной Людовику XVIII. Патрульные этой гвардии однажды вечером открыли огонь по нескольким армейским офицерам, которые выкрикивали: "Vive l'Empereur!" В другом месте за-бросали камнями кафе, когда там находились офицеры. Во многих городах на юге и на западе выказывалась жестокая враждебность даже по отношению к солдатам регулярной армии. Многие несчастные молодые люди, без охоты подчиняясь призыву на военную службу, были избиты или еще как-то пострадали в предвещение страшного исхода событий и их кульминации при Ватерлоо.
Париж на тот момент растерял весь свой энтузиазм, все воодушевление. Владельцы магазинов разорялись, если только они случайно не продавали оружие или седла, и глубокое разочарование было вызвано длительным отсутствием императрицы и ее сына. Простые люди, которым не на что было рассчитывать и приходилось брать, что дают, начинали понимать, что политики снова их надули, что им лгали и просили их поддержки, прикрывась пустыми обещаниями; но, поскольку всегда лучше смеяться, чем плакать, они развлекались едкими шутками и веселыми песенками, многие из которых были о том, как к одному человеку отказалась вернуться жена.
Продолжительное отсутствие Марии Луизы и короля Рима говорило французам лишь о том, что император находился в двусмысленном и незащищенном положении. Сам Наполеон, несмотря на неутешительные новости, привезенные из Вены де Монроном, не оставлял надежды на их возращение и продолжал попытки секретных переговоров. Коленкур нашел добровольного эмиссара в лице барона де Стассара, который ранее оказывал услуги Марии Луизе и ныне состоял при дворе ее отца. Барон, находясь в Париже и готовый вернуться в Вену, выехал 17 апреля с письмами к императору Францу и Меттерниху. В письме к Францу Наполеон вновь просил о возвращении своей жены, или, если не ее, то, по крайней мере, возвращения сына, которого, по его мнению, забирать у него было бы незаконно. Однако барон не смог доставить письма: по приезде в Линц его заставили отдать их, и они легли на стол Конгресса.
Через неделю или две за Стассаром последовал мсье де Сен-Леон, назначенный Фуше для передачи письма Меттерниху с просьбами, касающимися Наполеона. Предположительно, Фуше также задействовал его в собственной секретной комбинации в пользу герцога Орлеанского. Коленкур дал новому посланнику письма к Меттерниху и Талейрану, убеждая их целиком положиться на его сведения. То, что Сен-Леон должен при этом сказать, было указано в письме Наполеона к Коленкуру от 22 апреля: "Я уполномочиваю вас предоставить князю Беневентскому [Талейрану] уверения в том, что его владения будут сохранены, если он поведет себя как француз и окажет мне некоторые услуги. Мсье де Сен-Леон также может предложить мсье Меттерниху выплату от одного до десяти миллионов, если Австрия выйдет из коалиции и будет проводить политику, более соответствующую ее подлинным интересам и семейным связям, которые нас объ-единяют".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72