Вам ни к чему утруждать себя.
Эдвард мрачно усмехнулся:
– Я вернусь вечером. Если вы будете думать так же, я уйду.
Дворецкому нечего было на это сказать, разве что повторить то, что он уже сказал, поэтому он просто кивнул и бросил взгляд на своего сына.
Эдвард вышел из дома быстрой походкой, на ходу забрав из холла свой камзол.
Выходя, он оглянулся и вновь посмотрел на часы. Он терпеть не мог опаздывать.
Дом куртизанки был небольшим, но элегантным и расположен он был в той части города, где могли позволить себе жилье только наиболее успешные представительницы этой профессии.
По улице то и дело проезжали экипажи и всадники, хотя поток был не особенно плотным, и потому подъезжающий экипаж или всадника можно было заметить издали. Горничная Соланж Тремблей, выглянув из окна спальни своей хозяйки на верхнем этаже, увидела карету без опознавательных знаков как раз вовремя. Ускользнуть из дома было непросто, учитывая характер хозяйки, которая вечно требовала от своей служанки сделать три дела сразу. Но горничной было не занимать хитрости. Низко опустив голову, она прошла немного вверх по улице, пересекла ее и, обогнув неприметный экипаж, остановилась у двери.
– Ну?
Черные шторы на окнах были задернуты, так что она не могла видеть того, кто к ней обращался. Впрочем, ей было все равно, как он выглядит. Он платил, и платил щедро – и это все, что ей было от него нужно.
– Они не собираются уезжать.
– Понятно.
В голосе его было что-то зловещее. Она даже поежилась.
Из окна показалась рука в перчатке, сжимавшая маленький мешочек с монетами. Горничная приняла плату и быстро присела в реверансе, хотя сомневалась в том, что он увидит его.
– Большое спасибо, месье.
С теми, кто тебе платит, надо быть вежливым. Можно спорить с домохозяйкой, но для мадемуазель Тремблей у нее были только улыбки. Если ее выгонят с работы из-за несоблюдения субординации, Эспри она больше будет не нужна, и она сразу потеряет оба жалованья.
Она торопливо пошла назад. Надо успеть вернуться домой прежде, чем кто-то заметит ее отсутствие.
Эспри наблюдал за женщиной до тех пор, пока она не исчезла за калиткой, ведущей к служебному входу. Она никогда не оглядывалась, и ему это нравилось в ней. Так трудно в наши дни найти хорошего помощника.
Откинувшись на спинку, он постучал по крыше. Кучер присвистнул, и карета тронулась с места. Маргарита вернулась в Париж. Он ждал этого, и именно по этой причине он заплатил горничной, чтобы та устроилась на работу к Соланж. И было это давно – много лет назад. Он мудро поступил, держа ее в запасе столько лет, отделываясь сравнительно небольшой платой. Он знал, что однажды его расходы окупятся сполна.
Ничто не должно изменить хода событий, которому был дан старт два десятилетия назад. Никому он не позволит сделать это.
И в особенности Маргарите Байо.
В доме Коринн было тихо как в склепе. Часы пробили пять.
Эдвард сидел за ее секретером и молча трудился. То и дело он посматривал на кровать, чтобы проверить, как она дышит. Он вернулся к ней в дом в начале пятого и обнаружил, что у нее сильнейший жар. Все трое слуг валились с ног. Лакей целый день носился туда и обратно с ведрами воды, а экономка обтирала Коринн влажной прохладной тряпкой до тех пор, пока руки не отказались ей повиноваться. Когда пришел Эдвард, никто и не думал возражать против его помощи: напротив, старики были счастливы отдать Коринн на его попечение. Он, в свою очередь, тоже успел кое-что: много часов он провел за изучением медицинских трактатов, в которых рассказывалось, как следует ухаживать за больными в том состоянии, в котором пребывала Коринн.
Первым делом он перенес ее в гостевую комнату. Там мадам Фуше сменила ей ночную рубашку, а Эдвард перестелил постель чистым бельем. Он приказал, чтобы Коринн еще раз искупали в ванне, и чтобы ее подмышки, ступни и затылок натерли спиртом пополам с водой. Теперь от нее несло как от пьяницы, но зато температура у нее значительно понизилась. Ее спеленали как дитя, и он уложил ее в уютную кровать на свежие простыни.
В благодарность за старание стариков Фуше отпустили пораньше. Их сыну Тьерри на вид было примерно столько же лет, сколько Эдварду (Эдварду исполнилось тридцать три), и он остался работать. Теперь, когда в доме бодрствовали только два человека, наступила гулкая тишина, особенно заметная после всей той суеты, что только что закончилась. И эта тишина и покой как ничто другое способствовали размышлениям. Но сколько бы Эдвард ни размышлял над тем, как так вышло, что он принимал столь деятельное участие в жизни Коринн, вопросов все равно оставалось больше, чем ответов.
И потому, когда в дверь настойчиво постучали, Эдвард почувствовал облегчение. Как раз сейчас ему очень нужно было отвлечься.
Он замер с занесенным над бумагой пером, напрягая слух. Еще через мгновение он услышал голоса. Но разобрать слова он не мог. Эдвард предположил, что с-визитом явился Дежардан, что он вот-вот войдет в комнату. Но шагов слышно не было, и поэтому Эдвард встал со стула и направился через открытую дверь в галерею. Оттуда он посмотрел вниз, на небольшой холл. Тьерри стоял у парадной двери и говорил с кем-то, кто стоял за дверью. Наконец слуга вернулся в дом и закрыл дверь.
Эдвардом овладело любопытство. Желая узнать, кто еще присутствует в жизни Коринн, он обогнул лестничную площадку и зашел в гостиную второго этажа. Он подошел к окну и отодвинул штору. Оттуда он мог увидеть улицу, на которую фасадом выходил дом.
Мужчина отвязывал коня от столба. Движения у него были скупые и ловкие. Покрой и качество наряда этого господина говорили о богатстве и привилегированном положении, как, впрочем, и стать его скакуна. Откуда он знает Коринн?
Куинн замер перед тем, как поставить ногу в стремя. Он через плечо взглянул на дом и поднял глаза вверх, встретившись взглядом с Эдвардом. Во всей его позе чувствовалась напряженность, Эдвард явственно ощущал ее, несмотря на разделявшее их расстояние.
На секунду Эдвард подумал о том, не отступить ли ему в глубь комнаты. В конце концов, он не имел права вторгаться в жизнь Коринн. Они никем друг другу не приходились, они и знакомы были совсем недавно. Когда она очнется, вполне вероятно, возмутится той наглости, с которой он присвоил себе право распоряжаться в ее доме, да и ею самой, пользуясь ее беспомощностью.
Но та часть его самого, что пряталась глубоко внутри, восстала против здравого смысла и приличий. Тот мужчина, что жил в нем, до сих пор никак себя не проявляя, считал, что имеет право на Коринн Маршан и должен дать понять другим, что эта женщина принадлежит ему. Она будет принадлежать ему, он этого добьется, и в этом его желании таилась причина всех тех безумных поступков, что он совершил с тех пор, как встретил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Эдвард мрачно усмехнулся:
– Я вернусь вечером. Если вы будете думать так же, я уйду.
Дворецкому нечего было на это сказать, разве что повторить то, что он уже сказал, поэтому он просто кивнул и бросил взгляд на своего сына.
Эдвард вышел из дома быстрой походкой, на ходу забрав из холла свой камзол.
Выходя, он оглянулся и вновь посмотрел на часы. Он терпеть не мог опаздывать.
Дом куртизанки был небольшим, но элегантным и расположен он был в той части города, где могли позволить себе жилье только наиболее успешные представительницы этой профессии.
По улице то и дело проезжали экипажи и всадники, хотя поток был не особенно плотным, и потому подъезжающий экипаж или всадника можно было заметить издали. Горничная Соланж Тремблей, выглянув из окна спальни своей хозяйки на верхнем этаже, увидела карету без опознавательных знаков как раз вовремя. Ускользнуть из дома было непросто, учитывая характер хозяйки, которая вечно требовала от своей служанки сделать три дела сразу. Но горничной было не занимать хитрости. Низко опустив голову, она прошла немного вверх по улице, пересекла ее и, обогнув неприметный экипаж, остановилась у двери.
– Ну?
Черные шторы на окнах были задернуты, так что она не могла видеть того, кто к ней обращался. Впрочем, ей было все равно, как он выглядит. Он платил, и платил щедро – и это все, что ей было от него нужно.
– Они не собираются уезжать.
– Понятно.
В голосе его было что-то зловещее. Она даже поежилась.
Из окна показалась рука в перчатке, сжимавшая маленький мешочек с монетами. Горничная приняла плату и быстро присела в реверансе, хотя сомневалась в том, что он увидит его.
– Большое спасибо, месье.
С теми, кто тебе платит, надо быть вежливым. Можно спорить с домохозяйкой, но для мадемуазель Тремблей у нее были только улыбки. Если ее выгонят с работы из-за несоблюдения субординации, Эспри она больше будет не нужна, и она сразу потеряет оба жалованья.
Она торопливо пошла назад. Надо успеть вернуться домой прежде, чем кто-то заметит ее отсутствие.
Эспри наблюдал за женщиной до тех пор, пока она не исчезла за калиткой, ведущей к служебному входу. Она никогда не оглядывалась, и ему это нравилось в ней. Так трудно в наши дни найти хорошего помощника.
Откинувшись на спинку, он постучал по крыше. Кучер присвистнул, и карета тронулась с места. Маргарита вернулась в Париж. Он ждал этого, и именно по этой причине он заплатил горничной, чтобы та устроилась на работу к Соланж. И было это давно – много лет назад. Он мудро поступил, держа ее в запасе столько лет, отделываясь сравнительно небольшой платой. Он знал, что однажды его расходы окупятся сполна.
Ничто не должно изменить хода событий, которому был дан старт два десятилетия назад. Никому он не позволит сделать это.
И в особенности Маргарите Байо.
В доме Коринн было тихо как в склепе. Часы пробили пять.
Эдвард сидел за ее секретером и молча трудился. То и дело он посматривал на кровать, чтобы проверить, как она дышит. Он вернулся к ней в дом в начале пятого и обнаружил, что у нее сильнейший жар. Все трое слуг валились с ног. Лакей целый день носился туда и обратно с ведрами воды, а экономка обтирала Коринн влажной прохладной тряпкой до тех пор, пока руки не отказались ей повиноваться. Когда пришел Эдвард, никто и не думал возражать против его помощи: напротив, старики были счастливы отдать Коринн на его попечение. Он, в свою очередь, тоже успел кое-что: много часов он провел за изучением медицинских трактатов, в которых рассказывалось, как следует ухаживать за больными в том состоянии, в котором пребывала Коринн.
Первым делом он перенес ее в гостевую комнату. Там мадам Фуше сменила ей ночную рубашку, а Эдвард перестелил постель чистым бельем. Он приказал, чтобы Коринн еще раз искупали в ванне, и чтобы ее подмышки, ступни и затылок натерли спиртом пополам с водой. Теперь от нее несло как от пьяницы, но зато температура у нее значительно понизилась. Ее спеленали как дитя, и он уложил ее в уютную кровать на свежие простыни.
В благодарность за старание стариков Фуше отпустили пораньше. Их сыну Тьерри на вид было примерно столько же лет, сколько Эдварду (Эдварду исполнилось тридцать три), и он остался работать. Теперь, когда в доме бодрствовали только два человека, наступила гулкая тишина, особенно заметная после всей той суеты, что только что закончилась. И эта тишина и покой как ничто другое способствовали размышлениям. Но сколько бы Эдвард ни размышлял над тем, как так вышло, что он принимал столь деятельное участие в жизни Коринн, вопросов все равно оставалось больше, чем ответов.
И потому, когда в дверь настойчиво постучали, Эдвард почувствовал облегчение. Как раз сейчас ему очень нужно было отвлечься.
Он замер с занесенным над бумагой пером, напрягая слух. Еще через мгновение он услышал голоса. Но разобрать слова он не мог. Эдвард предположил, что с-визитом явился Дежардан, что он вот-вот войдет в комнату. Но шагов слышно не было, и поэтому Эдвард встал со стула и направился через открытую дверь в галерею. Оттуда он посмотрел вниз, на небольшой холл. Тьерри стоял у парадной двери и говорил с кем-то, кто стоял за дверью. Наконец слуга вернулся в дом и закрыл дверь.
Эдвардом овладело любопытство. Желая узнать, кто еще присутствует в жизни Коринн, он обогнул лестничную площадку и зашел в гостиную второго этажа. Он подошел к окну и отодвинул штору. Оттуда он мог увидеть улицу, на которую фасадом выходил дом.
Мужчина отвязывал коня от столба. Движения у него были скупые и ловкие. Покрой и качество наряда этого господина говорили о богатстве и привилегированном положении, как, впрочем, и стать его скакуна. Откуда он знает Коринн?
Куинн замер перед тем, как поставить ногу в стремя. Он через плечо взглянул на дом и поднял глаза вверх, встретившись взглядом с Эдвардом. Во всей его позе чувствовалась напряженность, Эдвард явственно ощущал ее, несмотря на разделявшее их расстояние.
На секунду Эдвард подумал о том, не отступить ли ему в глубь комнаты. В конце концов, он не имел права вторгаться в жизнь Коринн. Они никем друг другу не приходились, они и знакомы были совсем недавно. Когда она очнется, вполне вероятно, возмутится той наглости, с которой он присвоил себе право распоряжаться в ее доме, да и ею самой, пользуясь ее беспомощностью.
Но та часть его самого, что пряталась глубоко внутри, восстала против здравого смысла и приличий. Тот мужчина, что жил в нем, до сих пор никак себя не проявляя, считал, что имеет право на Коринн Маршан и должен дать понять другим, что эта женщина принадлежит ему. Она будет принадлежать ему, он этого добьется, и в этом его желании таилась причина всех тех безумных поступков, что он совершил с тех пор, как встретил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72