Кузнецам пришлось укрыться в горах, где они нечаянно обнаружили магнитный железняк и думать забыли о войне. С упоением ковали железные, а не медные, мягкие и по-дурному блестящие хохоряшки.
Сотон под шумок взял Булган в наложницы и стал править трясущимися от неверия в победу руками. Жителям Юртауна он рассказал собственную версию случившегося. По ней получалось, что именно он, Сотон, при поддержке дадагов наголову разбил бухиритов, вот только родного брата не успел уберечь.
– Убили миленького Чончика подлые предатели бухириты! – притворно рыдал он.
– Успели укрыться в горах, – поддерживал новоявленного хана Сотона глава рудознатцев, а ныне и кузнецов Дадага.
А на небе Эсеге в очередной раз поссорился с Маланом и в пылу борьбы нечаянно протрезвел. Глянул на землю до противности трезвым рассудком и заметил, что сынуля, кровиночка, забрался по чужой воле в какую-то глушь и живёт там позорной жизнью с безобразной шолмасы невероятной веры «спыть». По трезвянке мигом понял, что Меза Бумджид опоила Шаргая напитком забвения, задурила мозги и украла память, но одного добиться не сумела – лишить невинности. Пятнадцатилетний хан покуда не познал женщину (хотя и принимал за таковую безобразную шолмасы). Зато подрос, перестал быть сопляком и превратился в стройного красивого юношу. Лишь иногда по старой привычке носом шмыгал.
Эсеге Малан призвал младшенького – Яшил Сагана. Яша прицелился и навернул старшего брата метеоритом по башке. От такого небесного знамения Джору мигом прочухался, избавился от затмения, огляделся и увидел, что живёт не во дворце со слугами и красавицами жёнами, а лежит в грязном логове, на вонючей подстилке из прошлогодней черемши, со страхоидальной Мезой Бумджид.
– Где тут северная страна Лин? – вскричал внезапно прозревший Чонавич.
– А вокруг, – принялась по привычке врать-заливать Меза.
– И это – север?
– Ну не юг же.
– Тогда где дворец, слуги невероломные и жёны верные?
– Сидишь ты в хоромах среброкованых, в зале царски-им на троне златом!
– Сижу я в вонючем болоте на кочке гнилостной. А где слуги невероломные?
– Вкруг тебя скачут…
– И препротивно квакают! А где жёны верные?
– Я и есть твоя жена любимая!
– Наложила ты мне, жена, дерьма уши полные, – не верил Джору. Взял Бумджид за косу из хвоста коровьего, раскрутил да и забросил в колючие кусты боярышниковые.
Меза запуталась в колючках, закричала не по-людски, чем себя окончательно выдала. Эсегов протёр глаза, почесал затылок и наткнулся на застрявший в волосах метеор – привет от батяни. Пристально оглядел его и понял, что никакой это не метеорит, а самый что ни на есть очир, имеющий сто углов и тысячу зубцов, – волшебное оружие, каким дураков в чувство приводят. Похуже, правда, чем у Хохосо (кто это такой, он не помнил, но интуитивно догадывался, что бывают очиры и получше), важно другое: и такой невзрачный способен вернуться к хозяину в руки или, брошенный в тучу, вызвать дождь. Сунул колючий булыжник за пазуху да подался восвояси – на берег Иркута. Не век же тут с Бумджид куковать.
На берегу лодка его догнила совсем, даже сесть нельзя – исчезло дно, одни борта над водой торчали. Кабы дыра была, её бы Джору чем-либо заткнул и, пусть даже и на дырявой лодке, попытался двинуться вверх по течению, но когда затыкать нечего, то и дёргаться понапрасну – зря время терять. Плот для возвращения не годился: плоты против течения не ходят. Придётся возвращаться домой пешком, понял богатур.
Ох и долгой бы показалась ему дорога: семь вёрст до небес переться, да всё пёхом, а горы высокие, туманные, снежные и лесистые – всякие, но непременно трудные для похода… Не знал Шаргай, что батяня уже позаботился о кровиночке.
А Малан нынче всё продумал, не хотелось, чтобы вышло как в прошлый раз, когда полную тару выкинул. По приказу старшего тенгри пастух Добёдой пригнал в тронный зал золотого коня из небесного стада. Чтобы задница малолетнего Шаргая не оббилась о конский хребет и не стала черней папашкиной, придумал специальное мягкое седло. Коню на шею повесил волшебный колокольчик – сынок звон услышит и быстро найдёт подарочек. А чтобы жеребец слушался нового хозяина (скакун никого, кроме пастуха, не признавал: грыз и лягал одновременно), привязал к седлу волшебную плётку.
Но как коня на землю доставить? Просто сбросить нельзя: убиться может. Жалко скотину. И решил Эсеге спустить жеребца на верёвке, это надёжнее. Порыскал глазами, ища вервие простое, левый глаз наткнулся на канат, каким пьяного божка вязала супруга Юрен Эхе, когда тот сильно уж начинал буянить и угрожать страшными не только для землянина, но даже для обитателей как верхнего, так и нижнего мира словами: «Всех убью, один останусь!» Канат висел в тронном зале на золотом гвозде и состоял из девяноста восьми узлов – столько раз пьяный Эсеге рвал путы.
Боги мстительны, обид не забывают хотя бы из-за своей сверхъестественной способности к всеведению. Для достижения целей (как правило, эгоистичных и связанных опять же таки с местью – человеку ли, роду-племени или природному явлению: обидятся, скажем, на третий закон Ньютона – зачем да зачем действию равно противодействие, да ещё и направленное в сторону, противоположную божьей воле?) они готовы использовать любые средства. И пускай потом приходится оправдываться: средства-де были достаточно хороши, жаль, исполнители подкачали. Они упорны, но неизобретательны. Открытия совершаются людьми, а боги их новаторством пользуются. Когда позаимствовать не у кого, вынуждены придумывать сами – нужда-с…
Малан никогда не видел, как люди грузят крупных животных в трюмы. Ему бы по-людски пропустить верёвку вокруг ног коня и завязать узлом на спине, но… боги неизобретательны. Он сделал петлю, как на аркане (петлю видел раньше), и накинул коню на шею (люди именно так используют аркан). Откинул крышку мусоропровода, стал пихать скакуна в зияющую бездну. Конь из небесного стада спускаться в срединный мир не хотел: боялся. Любой смертный сообразил бы завязать скотине глаза или накинуть мешок на голову – страх бы и прошёл, а бессмертный пёр буром. Принялся толкать в круп, не зная поговорки «Не подходи к быку спереди, а к коню – сзади». Звезданул его жеребец с силой в одну лошадиную промеж глазонек. Эсеге на этот раз без ссоры оторвался от Малана, закатился под трон и мотал там башкой, как китайский болванчик:
– Охо-хонюшки, больно-то как!
Задница-Малан, не сойдя с места, бездумно продолжал выполнять план: спихнуть вниз испуганного коня. Рук, чтобы толкать, он временно лишился, потому просто пнул животину под зад. Конь рухнул в дырку и полетел вниз. Это только пустая слава, что полетел, на самом-то деле камнем рухнул вниз, но тут верёвка натянулась и наверняка оторвала бы голову скакуна, кабы, на счастье, не оказалась рваной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Сотон под шумок взял Булган в наложницы и стал править трясущимися от неверия в победу руками. Жителям Юртауна он рассказал собственную версию случившегося. По ней получалось, что именно он, Сотон, при поддержке дадагов наголову разбил бухиритов, вот только родного брата не успел уберечь.
– Убили миленького Чончика подлые предатели бухириты! – притворно рыдал он.
– Успели укрыться в горах, – поддерживал новоявленного хана Сотона глава рудознатцев, а ныне и кузнецов Дадага.
А на небе Эсеге в очередной раз поссорился с Маланом и в пылу борьбы нечаянно протрезвел. Глянул на землю до противности трезвым рассудком и заметил, что сынуля, кровиночка, забрался по чужой воле в какую-то глушь и живёт там позорной жизнью с безобразной шолмасы невероятной веры «спыть». По трезвянке мигом понял, что Меза Бумджид опоила Шаргая напитком забвения, задурила мозги и украла память, но одного добиться не сумела – лишить невинности. Пятнадцатилетний хан покуда не познал женщину (хотя и принимал за таковую безобразную шолмасы). Зато подрос, перестал быть сопляком и превратился в стройного красивого юношу. Лишь иногда по старой привычке носом шмыгал.
Эсеге Малан призвал младшенького – Яшил Сагана. Яша прицелился и навернул старшего брата метеоритом по башке. От такого небесного знамения Джору мигом прочухался, избавился от затмения, огляделся и увидел, что живёт не во дворце со слугами и красавицами жёнами, а лежит в грязном логове, на вонючей подстилке из прошлогодней черемши, со страхоидальной Мезой Бумджид.
– Где тут северная страна Лин? – вскричал внезапно прозревший Чонавич.
– А вокруг, – принялась по привычке врать-заливать Меза.
– И это – север?
– Ну не юг же.
– Тогда где дворец, слуги невероломные и жёны верные?
– Сидишь ты в хоромах среброкованых, в зале царски-им на троне златом!
– Сижу я в вонючем болоте на кочке гнилостной. А где слуги невероломные?
– Вкруг тебя скачут…
– И препротивно квакают! А где жёны верные?
– Я и есть твоя жена любимая!
– Наложила ты мне, жена, дерьма уши полные, – не верил Джору. Взял Бумджид за косу из хвоста коровьего, раскрутил да и забросил в колючие кусты боярышниковые.
Меза запуталась в колючках, закричала не по-людски, чем себя окончательно выдала. Эсегов протёр глаза, почесал затылок и наткнулся на застрявший в волосах метеор – привет от батяни. Пристально оглядел его и понял, что никакой это не метеорит, а самый что ни на есть очир, имеющий сто углов и тысячу зубцов, – волшебное оружие, каким дураков в чувство приводят. Похуже, правда, чем у Хохосо (кто это такой, он не помнил, но интуитивно догадывался, что бывают очиры и получше), важно другое: и такой невзрачный способен вернуться к хозяину в руки или, брошенный в тучу, вызвать дождь. Сунул колючий булыжник за пазуху да подался восвояси – на берег Иркута. Не век же тут с Бумджид куковать.
На берегу лодка его догнила совсем, даже сесть нельзя – исчезло дно, одни борта над водой торчали. Кабы дыра была, её бы Джору чем-либо заткнул и, пусть даже и на дырявой лодке, попытался двинуться вверх по течению, но когда затыкать нечего, то и дёргаться понапрасну – зря время терять. Плот для возвращения не годился: плоты против течения не ходят. Придётся возвращаться домой пешком, понял богатур.
Ох и долгой бы показалась ему дорога: семь вёрст до небес переться, да всё пёхом, а горы высокие, туманные, снежные и лесистые – всякие, но непременно трудные для похода… Не знал Шаргай, что батяня уже позаботился о кровиночке.
А Малан нынче всё продумал, не хотелось, чтобы вышло как в прошлый раз, когда полную тару выкинул. По приказу старшего тенгри пастух Добёдой пригнал в тронный зал золотого коня из небесного стада. Чтобы задница малолетнего Шаргая не оббилась о конский хребет и не стала черней папашкиной, придумал специальное мягкое седло. Коню на шею повесил волшебный колокольчик – сынок звон услышит и быстро найдёт подарочек. А чтобы жеребец слушался нового хозяина (скакун никого, кроме пастуха, не признавал: грыз и лягал одновременно), привязал к седлу волшебную плётку.
Но как коня на землю доставить? Просто сбросить нельзя: убиться может. Жалко скотину. И решил Эсеге спустить жеребца на верёвке, это надёжнее. Порыскал глазами, ища вервие простое, левый глаз наткнулся на канат, каким пьяного божка вязала супруга Юрен Эхе, когда тот сильно уж начинал буянить и угрожать страшными не только для землянина, но даже для обитателей как верхнего, так и нижнего мира словами: «Всех убью, один останусь!» Канат висел в тронном зале на золотом гвозде и состоял из девяноста восьми узлов – столько раз пьяный Эсеге рвал путы.
Боги мстительны, обид не забывают хотя бы из-за своей сверхъестественной способности к всеведению. Для достижения целей (как правило, эгоистичных и связанных опять же таки с местью – человеку ли, роду-племени или природному явлению: обидятся, скажем, на третий закон Ньютона – зачем да зачем действию равно противодействие, да ещё и направленное в сторону, противоположную божьей воле?) они готовы использовать любые средства. И пускай потом приходится оправдываться: средства-де были достаточно хороши, жаль, исполнители подкачали. Они упорны, но неизобретательны. Открытия совершаются людьми, а боги их новаторством пользуются. Когда позаимствовать не у кого, вынуждены придумывать сами – нужда-с…
Малан никогда не видел, как люди грузят крупных животных в трюмы. Ему бы по-людски пропустить верёвку вокруг ног коня и завязать узлом на спине, но… боги неизобретательны. Он сделал петлю, как на аркане (петлю видел раньше), и накинул коню на шею (люди именно так используют аркан). Откинул крышку мусоропровода, стал пихать скакуна в зияющую бездну. Конь из небесного стада спускаться в срединный мир не хотел: боялся. Любой смертный сообразил бы завязать скотине глаза или накинуть мешок на голову – страх бы и прошёл, а бессмертный пёр буром. Принялся толкать в круп, не зная поговорки «Не подходи к быку спереди, а к коню – сзади». Звезданул его жеребец с силой в одну лошадиную промеж глазонек. Эсеге на этот раз без ссоры оторвался от Малана, закатился под трон и мотал там башкой, как китайский болванчик:
– Охо-хонюшки, больно-то как!
Задница-Малан, не сойдя с места, бездумно продолжал выполнять план: спихнуть вниз испуганного коня. Рук, чтобы толкать, он временно лишился, потому просто пнул животину под зад. Конь рухнул в дырку и полетел вниз. Это только пустая слава, что полетел, на самом-то деле камнем рухнул вниз, но тут верёвка натянулась и наверняка оторвала бы голову скакуна, кабы, на счастье, не оказалась рваной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109