— Чейн покачал головой. — До нее дошли слухи. Есть несколько вассалов, которые хотят, чтобы Рохан отказался от нее ради другой жены или, по крайней мере, взял любовницу, которая даст ему наследника.
— А она так глупа, что слушает это. Чейн, она никогда не откажется от него, а он никогда не отпустит ее.
— Все знают, какая она жена. Но ведь тебе известно, кого Рохан считает своим наследником, не так ли? А это значит, что мне нельзя и рта раскрыть. Если я буду защищать Сьонед, они решат, будто я хочу, чтобы следующим принцем стал Мааркен. Но пусть меня заберут черти, если я заикнусь о новой жене или любовнице!
— Наверно, можно что-то придумать. Я не уверена, что Мааркен выдержит это бремя. Он стал таким хрупким с тех пор, как умер Яни. — Она до сих пор помнила, как Мааркен ходил по Радзину в поисках брата и вскакивал по ночам, зовя его…
Чейн что-то чертил на песке.
— Ему не нужна корона Пустыни. Он такой же, как я, Тобин. Мы умеем управлять Радзином, но становимся в тупик, когда речь идет о делах всего государства.
— Я не совсем согласна с тобой, но в чем-то ты прав. Вы оба были бы несчастны, живя вдали от моря. Мааркен долго привыкал ко двору Ллейна, хотя очень любит старого принца. Меат передал мне с солнечным лучом, что стоило выделить Мааркену комнату с окнами на залив, как ему сразу стало легче.
— А куда еще мы могли отправить его? Более безопасного места нет на всем континенте. Нравится нам это или нет, но он наследник Рохана.
— Никто не осмелится покуситься на жизнь Мааркена!
— До тех пор, пока он под охраной Ллейна. А будь он здесь, что бы остановило Ролстру или меридов? Нежные чувства по отношению ко мне? Ты знаешь, они их не испытывают. Грэйперл — единственное подходящее место для Мааркена, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы защитить себя. — Он слегка улыбнулся. — Даже если он плохо чувствует себя при путешествии по воде. Разве можно было этого ожидать?
— Андраде считает, что можно было. И он занимается с Меатом и Эоли. — Ее руки стиснули горсть песка. — Проклятый Ролстра!
— А Рохан хочет приблизиться к границам владений Янте… — Чейн покачал головой. — Любимая, сколько раз я говорил тебе, что твой брат глупец?
— Я знаю его лучше, чем ты. Он настолько глуп, что вцепится в глотку каждому, кто хоть слово скажет против Сьонед. Ты уверен, что мы ничего не можем сделать, чтобы успокоить вассалов? Они вот-вот скажут об этом ей прямо в лицо.
— Пусть только попробуют, — мрачно заявил он. — Остается рассчитывать на здравый смысл Рохана и на то, что он сумеет удержать Сьонед от неразумных поступков. — Чейн прищурился, посмотрел на полыхавшее в рассветных лучах море и порывисто вскочил. — Вижу паруса и бирюзовый флаг. Наконец-то приплыл корабль из Сира!
— От принца Ястри? Чего он хочет? И почему прислал корабль?
— Ему нужны лошади, что же еще? А корабль означает, что они нужны ему срочно. Я только мелкий атри, любимая, торгую тем, в чем разбираюсь, и оставляю хитрую политику другим. — Он помог жене подняться на ноги. — Как только мы закончим торговаться о цене лошадей, я тут же отправлю посла Ястри к тебе. Ты слышишь в словах людей такое, чего я не слышу никогда.
— Мелкий атри, — иронически повторила она. — Полководец Пустыни, вскормленный десятью поколениями пиратов, и прожженный конский барышник…
— Самая подходящая пара для такого исчадия драконов, как ты, верно?
***
Сьонед стояла у окна, любуясь песком и небом. Она никогда не видела так много красок, как здесь, в Пустыне. Когда она выходила замуж за Рохана, то не ожидала такой щедрости и не мечтала, что ее дар фарадима найдет здесь оттенки, которых не попадалось нигде в мире. Дом в Речном Потоке помнился ей в голубых и зеленых тонах, полным цветов и ярко раскрашенных птиц. Закаты в Крепости Богини потрясали каждого, кто их видел. Она бродила по солнечным полям и тенистому лесу, впитывая в себя щедрые краски природы. Но прожив в Пустыне уже шесть лет, наблюдая за сменой времен года, она все еще была под впечатлением редкостных цветов этой суровой земли. Каждый рассвет в Долгих Песках вносил легкие изменения в сочетание голубого, красного и желтого; иногда полоски облаков на предрассветном небе были похожи на несомые ветром снопы пшеницы, окрашенные в тысячи разных цветов. Яркое солнце в полдень являло ей слабые серебряные и бледно-золотые тона песка, красноватую темноту, укрывшуюся за скалами, и белизну такой чистоты, которая слепила глаза. Вечер — особенно весной и осенью — создавал розовый свет и странные зеленоватые тени, переходившие у дюн в ярко-красные и с наступлением ночи охватывавшие Стронгхолд таинственной теплотой. А звезды… она всегда думала о них как о маленьких точках, сияющих на небе, но только в Пустыне почувствовала их краски: алые, голубые, ярко-оранжевые, заставляющие вспыхивать ее чувства. Больше всего она любила цвета этих звезд.
Большинство людей считало Пустыню безжизненной. Если не считать крошечных оазисов, тут не было ни деревьев, ни травы, ни цветов. Здесь не пели птицы, не было кишевших рыбой рек, возделанной земли, фруктов, спеющих среди листвы. Это место не было похоже ни на одно из тех, в которых она жила прежде. Но жизнь здесь была, и Сьонед чувствовала ее своим даром фарадима. Жизнь Пустыни заключалась в переливах миллионов красок.
Кто-то вошел в комнату; она повернулась и улыбнулась при виде живых красок, обладателем которых был ее племянник Тилаль. Сьонед подошла к мальчику и надела шапку на его темные кудри.
— Это завершит твой наряд. Пойди поглядись в зеркало.
У Тилаля широко открылись глаза. — О! Ты внесла в цвета Речного Потока цвета милорда!
— Однажды на твоей тунике рыцаря будет такое же сочетание: голубой и серебряный цвета Рохана и твои собственные — черный и зеленый. Конечно, если это понравится твоему отцу.
— Мама упадет в обморок, — лукаво усмехнувшись, ответил Тилаль.
Сьонед безуспешно пыталась справиться с улыбкой. Чтобы скрыть недостаток уважения к своей невестке, она отвернулась к окну и поглядела во двор. Лошади были оседланы, воины наполняли бурдюки, а Оствель ходил между ними и сверял наличие вещей со списком. Вид его напомнил Сьонед о другом. Она повернулась к мальчику.
— Оствель передал тебе кошелек, который прислала мать? Я не сомневаюсь, что ты найдешь, на что их потратить, но помни: кое-что надо оставить для Риаллы.
— Я взял только половину. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить новые струны для лютни Оствеля.
Сьонед округляла брови. Оствель долго не прикасался к лютне, и вовсе не потому, что струны на ней были старыми, горестно подумала она. Было невозможно уговорить его сыграть. Камигвен больше не могла слышать его…
— Я обещал ему научить играть Рияна, — гордо закончил Тилаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
— А она так глупа, что слушает это. Чейн, она никогда не откажется от него, а он никогда не отпустит ее.
— Все знают, какая она жена. Но ведь тебе известно, кого Рохан считает своим наследником, не так ли? А это значит, что мне нельзя и рта раскрыть. Если я буду защищать Сьонед, они решат, будто я хочу, чтобы следующим принцем стал Мааркен. Но пусть меня заберут черти, если я заикнусь о новой жене или любовнице!
— Наверно, можно что-то придумать. Я не уверена, что Мааркен выдержит это бремя. Он стал таким хрупким с тех пор, как умер Яни. — Она до сих пор помнила, как Мааркен ходил по Радзину в поисках брата и вскакивал по ночам, зовя его…
Чейн что-то чертил на песке.
— Ему не нужна корона Пустыни. Он такой же, как я, Тобин. Мы умеем управлять Радзином, но становимся в тупик, когда речь идет о делах всего государства.
— Я не совсем согласна с тобой, но в чем-то ты прав. Вы оба были бы несчастны, живя вдали от моря. Мааркен долго привыкал ко двору Ллейна, хотя очень любит старого принца. Меат передал мне с солнечным лучом, что стоило выделить Мааркену комнату с окнами на залив, как ему сразу стало легче.
— А куда еще мы могли отправить его? Более безопасного места нет на всем континенте. Нравится нам это или нет, но он наследник Рохана.
— Никто не осмелится покуситься на жизнь Мааркена!
— До тех пор, пока он под охраной Ллейна. А будь он здесь, что бы остановило Ролстру или меридов? Нежные чувства по отношению ко мне? Ты знаешь, они их не испытывают. Грэйперл — единственное подходящее место для Мааркена, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы защитить себя. — Он слегка улыбнулся. — Даже если он плохо чувствует себя при путешествии по воде. Разве можно было этого ожидать?
— Андраде считает, что можно было. И он занимается с Меатом и Эоли. — Ее руки стиснули горсть песка. — Проклятый Ролстра!
— А Рохан хочет приблизиться к границам владений Янте… — Чейн покачал головой. — Любимая, сколько раз я говорил тебе, что твой брат глупец?
— Я знаю его лучше, чем ты. Он настолько глуп, что вцепится в глотку каждому, кто хоть слово скажет против Сьонед. Ты уверен, что мы ничего не можем сделать, чтобы успокоить вассалов? Они вот-вот скажут об этом ей прямо в лицо.
— Пусть только попробуют, — мрачно заявил он. — Остается рассчитывать на здравый смысл Рохана и на то, что он сумеет удержать Сьонед от неразумных поступков. — Чейн прищурился, посмотрел на полыхавшее в рассветных лучах море и порывисто вскочил. — Вижу паруса и бирюзовый флаг. Наконец-то приплыл корабль из Сира!
— От принца Ястри? Чего он хочет? И почему прислал корабль?
— Ему нужны лошади, что же еще? А корабль означает, что они нужны ему срочно. Я только мелкий атри, любимая, торгую тем, в чем разбираюсь, и оставляю хитрую политику другим. — Он помог жене подняться на ноги. — Как только мы закончим торговаться о цене лошадей, я тут же отправлю посла Ястри к тебе. Ты слышишь в словах людей такое, чего я не слышу никогда.
— Мелкий атри, — иронически повторила она. — Полководец Пустыни, вскормленный десятью поколениями пиратов, и прожженный конский барышник…
— Самая подходящая пара для такого исчадия драконов, как ты, верно?
***
Сьонед стояла у окна, любуясь песком и небом. Она никогда не видела так много красок, как здесь, в Пустыне. Когда она выходила замуж за Рохана, то не ожидала такой щедрости и не мечтала, что ее дар фарадима найдет здесь оттенки, которых не попадалось нигде в мире. Дом в Речном Потоке помнился ей в голубых и зеленых тонах, полным цветов и ярко раскрашенных птиц. Закаты в Крепости Богини потрясали каждого, кто их видел. Она бродила по солнечным полям и тенистому лесу, впитывая в себя щедрые краски природы. Но прожив в Пустыне уже шесть лет, наблюдая за сменой времен года, она все еще была под впечатлением редкостных цветов этой суровой земли. Каждый рассвет в Долгих Песках вносил легкие изменения в сочетание голубого, красного и желтого; иногда полоски облаков на предрассветном небе были похожи на несомые ветром снопы пшеницы, окрашенные в тысячи разных цветов. Яркое солнце в полдень являло ей слабые серебряные и бледно-золотые тона песка, красноватую темноту, укрывшуюся за скалами, и белизну такой чистоты, которая слепила глаза. Вечер — особенно весной и осенью — создавал розовый свет и странные зеленоватые тени, переходившие у дюн в ярко-красные и с наступлением ночи охватывавшие Стронгхолд таинственной теплотой. А звезды… она всегда думала о них как о маленьких точках, сияющих на небе, но только в Пустыне почувствовала их краски: алые, голубые, ярко-оранжевые, заставляющие вспыхивать ее чувства. Больше всего она любила цвета этих звезд.
Большинство людей считало Пустыню безжизненной. Если не считать крошечных оазисов, тут не было ни деревьев, ни травы, ни цветов. Здесь не пели птицы, не было кишевших рыбой рек, возделанной земли, фруктов, спеющих среди листвы. Это место не было похоже ни на одно из тех, в которых она жила прежде. Но жизнь здесь была, и Сьонед чувствовала ее своим даром фарадима. Жизнь Пустыни заключалась в переливах миллионов красок.
Кто-то вошел в комнату; она повернулась и улыбнулась при виде живых красок, обладателем которых был ее племянник Тилаль. Сьонед подошла к мальчику и надела шапку на его темные кудри.
— Это завершит твой наряд. Пойди поглядись в зеркало.
У Тилаля широко открылись глаза. — О! Ты внесла в цвета Речного Потока цвета милорда!
— Однажды на твоей тунике рыцаря будет такое же сочетание: голубой и серебряный цвета Рохана и твои собственные — черный и зеленый. Конечно, если это понравится твоему отцу.
— Мама упадет в обморок, — лукаво усмехнувшись, ответил Тилаль.
Сьонед безуспешно пыталась справиться с улыбкой. Чтобы скрыть недостаток уважения к своей невестке, она отвернулась к окну и поглядела во двор. Лошади были оседланы, воины наполняли бурдюки, а Оствель ходил между ними и сверял наличие вещей со списком. Вид его напомнил Сьонед о другом. Она повернулась к мальчику.
— Оствель передал тебе кошелек, который прислала мать? Я не сомневаюсь, что ты найдешь, на что их потратить, но помни: кое-что надо оставить для Риаллы.
— Я взял только половину. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить новые струны для лютни Оствеля.
Сьонед округляла брови. Оствель долго не прикасался к лютне, и вовсе не потому, что струны на ней были старыми, горестно подумала она. Было невозможно уговорить его сыграть. Камигвен больше не могла слышать его…
— Я обещал ему научить играть Рияна, — гордо закончил Тилаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168