Теперь ему придется вас уволить.
— И мне не придется тратить свои драгоценные дни на такую ханжу, как мисс Хэнни? Отдайте мои деньги, и ноги моей тут больше не будет.
— Вы не понимаете ее положения.
— Я понимаю, что она состоятельная молодая особа, чей «пунктик» — благотворительность для бедных девушек, которых она одевает, как квакеров, во все серое. О реальной жизни в Уигане она, вероятно, знает столько же, сколько о луне. Но все это не имеет никакого значения, потому что после смерти отца она станет самой богатой вздорной девицей в Англии.
— Не совсем.
Тон, которым Леверетт произнес эти слова, заставил Блэара примолкнуть.
— Вы же мне только что описали империю Хэнни?
— Да, но епископ Хэнни также и лорд Хэнни. После его смерти имение должно перейти по наследству вместе с титулом. Женщина наследовать титул не может. Все — и земля, и недвижимость — достанется ближайшему наследнику мужского пола, ее кузену лорду Роуленду, который станет следующим лордом Хэнни; Шарлотта, конечно, будет хорошо устроена.
— Богата, вы хотите сказать?
— Да; но тот, за кого она выйдет замуж, будь то Джон Мэйпоул или кто-то другой, будет иметь полное право распоряжаться всем, что она унаследует.
Блэар молча следил за пчелами, с жужжанием тащившими куда-то заполненные пыльцой золотые ранцы. «Что ж, это объясняет, почему Эрншоу кружит вокруг Шарлотты Хэнни, — подумал он, — хотя тот похож скорее на таракана, чем на пчелу».
Операция, проводившаяся городским комитетом здравоохранения и санитарии на Альберт-корт — тупиковой улочке, застроенной двухэтажными домами из красного кирпича, в плане образовывавшей подобие буквы «П», — внешне напоминала боевые действия. Жильцов выгоняли из дома на улицу, в центр внутреннего двора, после чего проводившие дезинфекцию санитары в белых комбинезонах и шапочках подкатывали к дому тележку с ярко окрашенным насосом и начищенными до блеска медными канистрами. Тележка останавливалась перед каждым третьим или четвертым домом, один из санитаров становился к рукоятке насоса, а другой разматывал шланг, заскакивал на несколько мгновений во входную дверь дома и распылял вокруг себя ядовитую смесь аммиака и стрихнина. Вонь стояла удушающая, но возглавлявший операцию преподобный Чабб, с красной комитетской лентой, нацепленной поверх рясы, отдавал распоряжения подобно генералу, привыкшему не обращать внимания на дым сражения. На улице толпились лишь женщины и дети; многие из ребят, заметил Блэар, заботливо держали в руках птичьи клетки. Среди комитетских матрон в официальных красных лентах Блэар узнал миссис Смоллбоун; юбка из черной бумазеи придавала каждому ее шагу какую-то угрожающую упругость. Миссис Смоллбоун зацепила гребнем голову одного из мальчишек и подала сигнал двум другим членам комитета, моментально набросившимся на него с водой и карболовым мылом. Чабб не более чем на миг позволил себе отвлечься от занятия, на котором было сосредоточено все его внимание, лишь мимолетным взглядом дав понять, что заметил появление во дворе Леверетта и Блэара.
Блэару вспомнилось, как стригли и мыли голову в детстве ему самому, как чьи-то руки цепко, словно собаку, держали его за шею, чтобы он стоял спокойно. Обо всем этом ему напомнил запах мыла.
— Лекарство всегда бывает горьким, — проговорил Чабб.
— Если бы оно не было горьким, то не лечило бы, верно? — отозвался Блэар. — А не лучше было бы, чтобы эту операцию возглавлял врач?
— Он болен. А дезинфекция не может ждать. Если эти люди спят по пять человек в кровати, на провшивевших простынях и не желают пользоваться теми туалетами, которые обеспечивает домовладелец; если они порождают скопления миазмов, от которых распространяются холера, оспа и тиф, — тогда общество само должно принять необходимые меры. Рассадник эпидемий опасен для всех. Вспомните хотя бы о крысах, которых пускают на начинку для продаваемых на улице пирогов.
— О каких крысах?! — Блэару и думать об этом не хотелось.
— Некоторые из домов придется опечатать, оставив там серные свечи.
— А куда же денутся их жильцы?
— Дети должны быть в школе, все; там их хотя бы осмотрят как следует, — проговорил Чабб и направился в глубь улицы.
Конечно, некоторые из жильцов были одеты в какое-то тряпье и босы, ноги их покрывала короста; и некоторые из домов смотрели на улицу сломанными дверями и разбитыми оконными стеклами. Однако большинство людей, казалось, лишь рассержены тем, что их выгнали из домов, где в окнах виднелись кружевные занавески, а пороги сияли чистотой — так тщательно отскребали их камнем. Складывалось впечатление, что Чабб указывает дезинфекторам, куда идти, исключительно по собственной прихоти.
— Откуда он знает, на какие дома кидаться? — спросил Блэар Леверетта.
— Очень просто, — прошептал Леверетт. — Он никогда не осмелится ворваться в дом шахтера. Потому что тогда шахтеры в ответ ворвутся в городскую ратушу. А в отношении тех, кто здесь живет, могут сказать, что тут всего два туалета на две сотни жителей.
— Этого вполне достаточно, если есть дисциплина и порядок. — Чабб успел вернуться. — Посмотрите, во что они одеты. Сплошные лохмотья, да еще почти наверняка с насекомыми. По мне, эти тряпки надо бы сжечь.
— Жаль, что нельзя сжечь, как еретиков, самих жителей, — проговорил Блэар.
— Это, практика папистов. Здешние края издавна считаются их оплотом, тут живут самые упрямые и несгибаемые. Епископ ведь говорил вам, что и семья Хэнни когда-то, очень давно, была католической. И, конечно, среди шахтеров есть ирландцы — ирландцы и свиньи.
— Они что, нераздельны?
— Грязь и распущенность всегда идут рядом. Запущенность и нищета вызывают болезни. Не сомневаюсь, мистер Блэар, что в странствиях по выгребным ямам всего мира вы не могли не заметить, что дурной запах уже сам по себе заразен. Уверен, со временем эти люди оценят усилия, которые мы предпринимаем для их же блага.
— Мэйпоул тоже этим занимался?
— Какое-то время он был членом комитета.
Тележка двинулась дальше, оставив после себя в воздухе едкий запах с кислым привкусом, оседавший на губах.
— Преподобный, вы прирожденный миссионер. Вы хотели сказать, что Мэйпоул ушел из комитета?
— Он не привык подчиняться. Молод был. Вместо того чтобы уничтожать грязь, он ей помогал.
— Вы имеете в виду «Дом для женщин»?
— «Дом для женщин, падших впервые», — многозначительно поправил Блэара Чабб. — Как будто в Уигане есть женщины, которые пали только в первый раз. Спасать падшую женщину — дело крайне опасное даже для человека с самым твердым характером. Интерес молодого священника к такого рода занятию не может не вызывать подозрений. Слишком уж часто человеческие слабости прячутся под маской филантропии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
— И мне не придется тратить свои драгоценные дни на такую ханжу, как мисс Хэнни? Отдайте мои деньги, и ноги моей тут больше не будет.
— Вы не понимаете ее положения.
— Я понимаю, что она состоятельная молодая особа, чей «пунктик» — благотворительность для бедных девушек, которых она одевает, как квакеров, во все серое. О реальной жизни в Уигане она, вероятно, знает столько же, сколько о луне. Но все это не имеет никакого значения, потому что после смерти отца она станет самой богатой вздорной девицей в Англии.
— Не совсем.
Тон, которым Леверетт произнес эти слова, заставил Блэара примолкнуть.
— Вы же мне только что описали империю Хэнни?
— Да, но епископ Хэнни также и лорд Хэнни. После его смерти имение должно перейти по наследству вместе с титулом. Женщина наследовать титул не может. Все — и земля, и недвижимость — достанется ближайшему наследнику мужского пола, ее кузену лорду Роуленду, который станет следующим лордом Хэнни; Шарлотта, конечно, будет хорошо устроена.
— Богата, вы хотите сказать?
— Да; но тот, за кого она выйдет замуж, будь то Джон Мэйпоул или кто-то другой, будет иметь полное право распоряжаться всем, что она унаследует.
Блэар молча следил за пчелами, с жужжанием тащившими куда-то заполненные пыльцой золотые ранцы. «Что ж, это объясняет, почему Эрншоу кружит вокруг Шарлотты Хэнни, — подумал он, — хотя тот похож скорее на таракана, чем на пчелу».
Операция, проводившаяся городским комитетом здравоохранения и санитарии на Альберт-корт — тупиковой улочке, застроенной двухэтажными домами из красного кирпича, в плане образовывавшей подобие буквы «П», — внешне напоминала боевые действия. Жильцов выгоняли из дома на улицу, в центр внутреннего двора, после чего проводившие дезинфекцию санитары в белых комбинезонах и шапочках подкатывали к дому тележку с ярко окрашенным насосом и начищенными до блеска медными канистрами. Тележка останавливалась перед каждым третьим или четвертым домом, один из санитаров становился к рукоятке насоса, а другой разматывал шланг, заскакивал на несколько мгновений во входную дверь дома и распылял вокруг себя ядовитую смесь аммиака и стрихнина. Вонь стояла удушающая, но возглавлявший операцию преподобный Чабб, с красной комитетской лентой, нацепленной поверх рясы, отдавал распоряжения подобно генералу, привыкшему не обращать внимания на дым сражения. На улице толпились лишь женщины и дети; многие из ребят, заметил Блэар, заботливо держали в руках птичьи клетки. Среди комитетских матрон в официальных красных лентах Блэар узнал миссис Смоллбоун; юбка из черной бумазеи придавала каждому ее шагу какую-то угрожающую упругость. Миссис Смоллбоун зацепила гребнем голову одного из мальчишек и подала сигнал двум другим членам комитета, моментально набросившимся на него с водой и карболовым мылом. Чабб не более чем на миг позволил себе отвлечься от занятия, на котором было сосредоточено все его внимание, лишь мимолетным взглядом дав понять, что заметил появление во дворе Леверетта и Блэара.
Блэару вспомнилось, как стригли и мыли голову в детстве ему самому, как чьи-то руки цепко, словно собаку, держали его за шею, чтобы он стоял спокойно. Обо всем этом ему напомнил запах мыла.
— Лекарство всегда бывает горьким, — проговорил Чабб.
— Если бы оно не было горьким, то не лечило бы, верно? — отозвался Блэар. — А не лучше было бы, чтобы эту операцию возглавлял врач?
— Он болен. А дезинфекция не может ждать. Если эти люди спят по пять человек в кровати, на провшивевших простынях и не желают пользоваться теми туалетами, которые обеспечивает домовладелец; если они порождают скопления миазмов, от которых распространяются холера, оспа и тиф, — тогда общество само должно принять необходимые меры. Рассадник эпидемий опасен для всех. Вспомните хотя бы о крысах, которых пускают на начинку для продаваемых на улице пирогов.
— О каких крысах?! — Блэару и думать об этом не хотелось.
— Некоторые из домов придется опечатать, оставив там серные свечи.
— А куда же денутся их жильцы?
— Дети должны быть в школе, все; там их хотя бы осмотрят как следует, — проговорил Чабб и направился в глубь улицы.
Конечно, некоторые из жильцов были одеты в какое-то тряпье и босы, ноги их покрывала короста; и некоторые из домов смотрели на улицу сломанными дверями и разбитыми оконными стеклами. Однако большинство людей, казалось, лишь рассержены тем, что их выгнали из домов, где в окнах виднелись кружевные занавески, а пороги сияли чистотой — так тщательно отскребали их камнем. Складывалось впечатление, что Чабб указывает дезинфекторам, куда идти, исключительно по собственной прихоти.
— Откуда он знает, на какие дома кидаться? — спросил Блэар Леверетта.
— Очень просто, — прошептал Леверетт. — Он никогда не осмелится ворваться в дом шахтера. Потому что тогда шахтеры в ответ ворвутся в городскую ратушу. А в отношении тех, кто здесь живет, могут сказать, что тут всего два туалета на две сотни жителей.
— Этого вполне достаточно, если есть дисциплина и порядок. — Чабб успел вернуться. — Посмотрите, во что они одеты. Сплошные лохмотья, да еще почти наверняка с насекомыми. По мне, эти тряпки надо бы сжечь.
— Жаль, что нельзя сжечь, как еретиков, самих жителей, — проговорил Блэар.
— Это, практика папистов. Здешние края издавна считаются их оплотом, тут живут самые упрямые и несгибаемые. Епископ ведь говорил вам, что и семья Хэнни когда-то, очень давно, была католической. И, конечно, среди шахтеров есть ирландцы — ирландцы и свиньи.
— Они что, нераздельны?
— Грязь и распущенность всегда идут рядом. Запущенность и нищета вызывают болезни. Не сомневаюсь, мистер Блэар, что в странствиях по выгребным ямам всего мира вы не могли не заметить, что дурной запах уже сам по себе заразен. Уверен, со временем эти люди оценят усилия, которые мы предпринимаем для их же блага.
— Мэйпоул тоже этим занимался?
— Какое-то время он был членом комитета.
Тележка двинулась дальше, оставив после себя в воздухе едкий запах с кислым привкусом, оседавший на губах.
— Преподобный, вы прирожденный миссионер. Вы хотели сказать, что Мэйпоул ушел из комитета?
— Он не привык подчиняться. Молод был. Вместо того чтобы уничтожать грязь, он ей помогал.
— Вы имеете в виду «Дом для женщин»?
— «Дом для женщин, падших впервые», — многозначительно поправил Блэара Чабб. — Как будто в Уигане есть женщины, которые пали только в первый раз. Спасать падшую женщину — дело крайне опасное даже для человека с самым твердым характером. Интерес молодого священника к такого рода занятию не может не вызывать подозрений. Слишком уж часто человеческие слабости прячутся под маской филантропии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123