— Нет, — ответил он. — Но благодаря своей настойчивости она стала частью моей жизни.
— Тогда почему же вы уехали?
— У меня кончились лекарства и деньги, и поэтому пришлось отправиться на побережье. Но средства, которые должны были ожидать меня в местной колониальной администрации, оказались использованы на празднества по случаю прибытия из Лондона одного высокопоставленного лица, которое и помогло спровоцировать войну. Деньги мне особенно были нужны еще и потому, что я потратил весь Библейский фонд на своих носильщиков — людей, которые несли мой багаж, припасы и инструменты. Они шли за мной туда же, куда шел я сам, и при этом несли каждый по девяносто фунтов груза. В общем, в итоге ответственность за растрату свалили на меня, что сделало меня на Золотом Береге хуже чем преступником.
— Паршивой овцой?
— Совершенно верно. Вот потому-то я и оказался здесь: чтобы вернуть свои деньги, доставить удовольствие своему патрону, выполнить эту маленькую миссию и восстановиться в своем прежнем качестве.
— А где же девочка?
— Осталась с арабом.
— Вы тоже могли бы остаться.
Минуту-другую Блэар сидел молча, сосредоточенно рассматривая содержимое своей чашки: к этому моменту джина в ней было уже больше, чем чая.
— Если белый человек в Африке начинает скользить по наклонной, он скатывается вниз очень быстро.
— Вы же искали золото, — возразила Роза. — И должны быть богатым человеком. Что стало с вашим состоянием?
— Оно пошло на оплату присмотра за девочкой. Араб ничего не сделает даром, но как бизнесмен он относительно честен. — Блэар посмотрел Розе прямо в глаза. — Ну а теперь расскажите мне о Джоне Мэйпоуле.
— Преподобный совершенно не чувствовал, когда следует остановиться. Он набрасывался на нас, и когда мы шли на работу, и когда мы с нее возвращались. Утверждал, будто хочет таким образом разделить наше бремя. Но нас он только злил, и чем дальше, тем больше. Приходишь с работы, а он уже торчит у двери.
— Особенно у вашей двери, — заметил Блэар.
— Я ему говорила, чтобы он от меня отстал, что я встречаюсь с Биллом Джейксоном. Поначалу Билл ничего не понял, потом они как-то поладили друг с другом. Мэйпоул был ребенком. Вот почему его постоянно так тянуло на морализаторство: он просто не знал в жизни ничего другого.
— Вы с ним часто виделись?
— Нет. Я католичка. И не хожу ни в его церковь, ни в его благотворительные клубы.
— Но он стремился видеться с вами. Когда его видели в последний раз, за день до пожара, он встречал вас на мосту Скольз. Вы тогда с ним долго гуляли?
— Я шла домой, он меня проводил.
— Вы ему тоже что-то говорили. Что именно?
— Наверное, поддразнивала. Его было легко раздразнить.
— Разговаривая с вами, он сорвал с себя воротничок рясы. Вы не помните почему?
— Я вообще не помню, чтобы он сделал что-то подобное. Вот взрыв на шахте, это я помню. Земля закачалась. Дым повалил. Этот взрыв, наверное, и вышиб у меня из памяти все связанное с мистером Мэйпоулом.
— Когда вы встретились с Мэйпоулом в последний раз, вы просто шли домой?
— Я ждала Билла.
— Вам не доводилось видеть, как Билл дерется? Впечатляющее зрелище.
— Потрясно он мочалит, правда?!
— Потрясно мочалит?
— Ага, — подтвердила Роза.
Блэар попытался вообразить, как может Роза наблюдать за подобной дракой, слушать удары деревянных подошв по обнаженной плоти, спокойно смотреть на лужи крови, болеть за Билла. Интересно, как они потом вместе отмечают его победы? И какой любопытный подбор слов: «потрясно мочалит». «А еще говорят, будто дикари живут только в Африке», — подумал он.
— Билл Джейксон никогда не угрожал Мэйпоулу?
— Нет. Преподобный хотел только спасти мою душу, в остальном я его не интересовала.
— Это вы мне уже много раз говорили. — Блэар повернул фотографию на столе так, чтобы Розе было ее лучше видно. — Но здесь, на снимке, изображена не душа.
Роза изучающе посмотрела на фотографию.
— Я тогда здорово отмылась, а когда пришла в студию, они намазали мне лицо какой-то дрянью. Вот я и выгляжу как отъевшаяся на картошке ирландская крестьянка.
— С этой лопатой в руках вы выглядите довольно свирепой. Даже опасной.
— Послушайте, я никогда не трогала ни единого волоска на голове преподобного Мэйпоула. И понятия не имею, зачем ему могла понадобиться моя фотография.
— А мне снимок нравится. Даже лопата нравится. Она тут смотрится куда интереснее, чем зонтик.
— Ради того, чтобы познакомиться с девушкой, которая вертит в руках лопату, настоящий джентльмен и улицы не пересечет.
— Я вот пересек джунгли и познакомился с женщинами, которые украшают губы золотыми пластинками.
— Целовали хоть одну?
— Нет.
— Вот видите!
Прогоревшие угли просели, выстрелив в дымоход столбом искр. Роза сидела, молча уставившись на угасающий огонь. «Слишком она хрупка, чтобы катать тяжелые стальные вагонетки», — подумал Блэар. Когда Роза была спокойна, лицо ее казалось утонченным, но, стоило ей только немного возбудиться, оно сразу же принимало какое-то дикое выражение. Интересно, что может ждать от жизни подобное создание? Джин, дети, побои мужа — такого, как Билл? Сейчас она переживала лучшее в своей жизни время — период расцвета, который промелькнет в одно мгновение, — и явно намеревалась взять от него максимум возможного.
— Мне надо идти, Билл и Фло ждут, — проговорила она. — По-моему, Биллу вы очень не нравитесь.
— Против Мэйпоула он ничего не имел.
— Билл любит, чтобы все делалось так, как он хочет. Мэйпоул позволял ему командовать.
— Ну они же играли в одной команде.
— Можно подумать, сам Господь установил правила регби, лишь бы послушать молитвы Мэйпоула.
— О чем он говорил в своих проповедях перед девушками?
— Про целомудрие, про высшую любовь. Про то, что каждая мать должна быть такой, как дева Мария. Что любая девушка, запятнавшая свою честь, на самом деле Мария Магдалина. Мне кажется, у него никогда в жизни не было настоящей женщины.
— Я, конечно, не джентльмен…
— Ну, это сразу видно.
— …Но у меня ощущение, что такому человеку, каким был Мэйпоул, наиболее привлекательной должна была казаться женщина, нуждавшаяся в спасении.
— Возможно.
— Он никогда не называл вас «Розой Шарона»?
— Кто вам это сказал? — Вопрос был задан так нарочито небрежно, как бы между прочим, что сразу же обращал на себя внимание, подобно полуобкусанному ногтю или досадному промаху.
— Называл он вас так?
— Нет.
— Вы сказали, что у него никогда не было настоящей женщины. Мисс Хэнни, его невесту, вы таковой не считаете?
— Нет.
— Вы с ней знакомы?
— Мне легче на Луну слетать, чем познакомиться с кем-нибудь из семейства Хэнни. Но Луну я все же видела, и свое мнение о ней у меня есть. А вы знаете его невесту?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123