– И что же я за человек такой? Ведь всего сутки назад была с Чарли. Пусть даже мы и не собирались заниматься любовью, пусть все получилось само собой. Но ведь получилось! А теперь? Теперь я сижу с другим, и надо же, чтобы этот другой оказался его напарником!»
Кензи встряхнулась. «Нечего распускаться! – молча прикрикнула она на себя. – Не в чем мне каяться. Чарли остался в прошлом. И нельзя, чтобы это прошлое воздействовало на будущее».
– По-моему, крепких напитков здесь не подают, – откуда-то издалека донесся до нее голос Ханнеса. – Как насчет вина?
– Извини, – встрепенулась Кензи и разгладила перед собой скатерть. – Задумалась.
– А что такое? – Он обеспокоенно посмотрел на нее.
– Да нет, все в порядке, – улыбнулась Кензи. – Вино – это прекрасно.
Заказав бутылку вина урожая 1982 года, Ханнес повернулся к ней:
– Да, кстати. От профессора Тиндеманса факс пришел?
Кензи хлопнула себя рукой по лбу.
– Совсем забыла. – Она вытащила из сумки длинный продолговатый конверт и протянула его Ханнесу. – Вот ксерокопия.
Словно раздумывая, не прочитать ли сразу, Ханнес несколько секунд смотрел на конверт, но потом все же его отложил.
– Не возражаешь, если прочитаю утром? Не хочется портить вечер.
Его низкий голос обволакивал ее, обдавал теплом, так что Кензи почувствовала, как у нее внутри все полыхает.
От ответа ее спасло появление официанта. Церемонно продемонстрировав гостям наклейку на бутылке, он ловко вытащил пробку и плеснул несколько капель в бокал Ханнеса. Тот покрутил его в пальцах, принюхался, сделал глоток и важно кивнул:
– Отлично.
Официант наполнил бокалы доверху и сразу отошел.
– Тост, – заявил Ханнес.
Кензи выжидательно посмотрела на него.
– За нас, – мягко закончил он.
Она почувствовала, что заливается краской.
– За... нас, – прошептала Кензи, чокаясь с ним.
Атмосфера была перенасыщена эротической энергией, казалось, вот-вот между ними проскочит искра и все вокруг загорится.
Кензи отставила бокал.
– Чудесное вино, – хрипло выдавила она.
– Пожалуй. – Ханнес пристально посмотрел на нее. – Но компания еще лучше. Высший класс.
– Пять против одного, – рассмеялась Кензи, – ты это всем своим знакомым говоришь?
Ханнес задумчиво поигрывал бокалом.
– Не увлекайся. Можешь проиграть.
– Следует ли понимать тебя так, – улыбнулась Кензи, – что ты пригласил меня нынче вечером, чтобы соблазнить?
– Не отрицаю, – кивнул он. – И еще, чтобы узнать получше. В прошлый раз нам так толком и не удалось поговорить.
– Что ж, начинай.
– Да? А я-то собирался больше слушать, чем говорить.
– Не пойдет, – снова засмеялась Кензи. – Выкладывай. Помнится, ты говорил, что отец у тебя дипломат?
Ханнес согласно кивнул.
– А как ты оказался в Интерполе?
– Это длинная история.
– Ну и что? Я никуда не тороплюсь.
– Ну что ж, – глубоко вздохнул Ханнес. – Только с самого начала предупреждаю: счастливого конца в этой истории не будет.
– Такие концы бывают, как правило, только в литературе да в кино. – Кензи пристально посмотрела на него.
– Пожалуй.
– Не знаю даже, с чего начать, – сказал Ханнес, продолжая поигрывать бокалом.
– С чего начать? А почему бы не с самого начала?
– Действительно.
Кензи ловила каждое его слово. Жизнь, что разворачивалась перед ней, так походила на ее собственную, что аж дух захватывало. Правда, обнаружились два крупных различия. Во-первых, у нее было трое братьев, а Ханнес – единственный ребенок в семье. А во-вторых, если ее в детстве перевозили из одного военного городка в другой, то он мотался с родителями по столицам.
– На самом деле это не так романтично, как может показаться, – заметил Ханнес. – То есть, конечно, поначалу интересно, особенно когда попадаешь в какую-нибудь экзотическую страну. Словом, мир я повидал: Бангкок, Найроби, Вашингтон, Лондон, Москва, Мехико...
Ханнес отпил немного вина.
– Беда посольской жизни заключается в ее замкнутости. Это очень тесный мирок. С местной публикой почти не общаешься – только посольские и их семьи, ну и еще официальные лица. Что же касается меня, то стоило только завести приятелей, как отца тут же перебрасывали в другую часть света.
Ханнес задумчиво улыбнулся.
– Но знаешь, чего мне не хватало... не хватало больше всего?
Кензи покачала головой.
– Дома. Места, куда можно вернуться.
Это Кензи понимала хорошо. «Вот так же и со мной было в детстве, – подумала она. – У нас тоже никогда не было дома. И стоило только более или менее устроиться, как отца переводили в другую воинскую часть. При такой жизни сколько-нибудь прочной дружбы действительно не заведешь, Ханнес прав».
– ...естественно, родители рассчитывали, что я пойду по стопам отца, – продолжал Ханнес. Глаза у него вдруг подернулись дымкой, он словно перенесся в далекое прошлое. – А попросту говоря, они хотели, чтобы и я сделался дипломатом.
– А получилось по-другому, – сказала Кензи.
– Да, получилось вот так.
Ханнес допил вино, отставил бокал и, поймав взгляд официанта, знаком велел ему подойти. Пока тот снова наполнял бокалы, за столом стояло молчание.
Дождавшись, когда официант отойдет, Ханнес продолжал:
– Странно все же. Мечтаешь об одном, а выходит нечто совсем другое.
Кензи кивнула.
– Возьми хотя бы меня. У родителей были свои планы, но сам я всегда хотел стать художником.
– Неужели? – воскликнула Кензи, пораженная еще одним совпадением в судьбе.
– Да, представь себе, – улыбнулся Ханнес. – С тех самых пор, как я научился держать в руках карандаш, все время что-то чертил. Или рисовал. Все говорили, что у меня талант. И будущее казалось само собой разумеющимся.
– Постой, постой, – улыбнулась Кензи. – Так ты собирался снять мансарду в Париже? Рисовать до потери пульса... спорить в прокуренных кафе об искусстве... устраивать выставки...
– ...и дождаться признания, – печально закончил Ханнес.
– Думаешь, у тебя действительно получалось?
– По-моему, да.
Ханнес насмешливо поднял бокал в собственную честь и, не отставляя его, принялся вертеть в пальцах.
– А однажды утром я проснулся, и мне все стало ясно. Видишь ли, Кензи, кое-что у меня действительно получалось. И получалось неплохо. – Он помолчал. – Но всего лишь неплохо.
– И ты поступил в Интерпол.
– Не сразу. Сначала я занялся политологией.
– Ага, трудолюбивый парнишка пошел все же по отцовской дорожке.
– Вот именно.
– А потом остановился.
– И опять-таки твоя правда.
Кензи показалось, что у Ханнеса на мгновение затуманился взгляд, словно он гнал прочь какие-то дорогие воспоминания.
– Послушай-ка, – тон Ханнеса изменился.
Кензи стремительно склонилась к нему и взяла за руку. Он сильно, до боли, сжал ее пальцы.
– Мир – поганая штука. Какую бы уединенную жизнь ты ни вел, как бы уверенно себя ни чувствовал, все это только иллюзия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Кензи встряхнулась. «Нечего распускаться! – молча прикрикнула она на себя. – Не в чем мне каяться. Чарли остался в прошлом. И нельзя, чтобы это прошлое воздействовало на будущее».
– По-моему, крепких напитков здесь не подают, – откуда-то издалека донесся до нее голос Ханнеса. – Как насчет вина?
– Извини, – встрепенулась Кензи и разгладила перед собой скатерть. – Задумалась.
– А что такое? – Он обеспокоенно посмотрел на нее.
– Да нет, все в порядке, – улыбнулась Кензи. – Вино – это прекрасно.
Заказав бутылку вина урожая 1982 года, Ханнес повернулся к ней:
– Да, кстати. От профессора Тиндеманса факс пришел?
Кензи хлопнула себя рукой по лбу.
– Совсем забыла. – Она вытащила из сумки длинный продолговатый конверт и протянула его Ханнесу. – Вот ксерокопия.
Словно раздумывая, не прочитать ли сразу, Ханнес несколько секунд смотрел на конверт, но потом все же его отложил.
– Не возражаешь, если прочитаю утром? Не хочется портить вечер.
Его низкий голос обволакивал ее, обдавал теплом, так что Кензи почувствовала, как у нее внутри все полыхает.
От ответа ее спасло появление официанта. Церемонно продемонстрировав гостям наклейку на бутылке, он ловко вытащил пробку и плеснул несколько капель в бокал Ханнеса. Тот покрутил его в пальцах, принюхался, сделал глоток и важно кивнул:
– Отлично.
Официант наполнил бокалы доверху и сразу отошел.
– Тост, – заявил Ханнес.
Кензи выжидательно посмотрела на него.
– За нас, – мягко закончил он.
Она почувствовала, что заливается краской.
– За... нас, – прошептала Кензи, чокаясь с ним.
Атмосфера была перенасыщена эротической энергией, казалось, вот-вот между ними проскочит искра и все вокруг загорится.
Кензи отставила бокал.
– Чудесное вино, – хрипло выдавила она.
– Пожалуй. – Ханнес пристально посмотрел на нее. – Но компания еще лучше. Высший класс.
– Пять против одного, – рассмеялась Кензи, – ты это всем своим знакомым говоришь?
Ханнес задумчиво поигрывал бокалом.
– Не увлекайся. Можешь проиграть.
– Следует ли понимать тебя так, – улыбнулась Кензи, – что ты пригласил меня нынче вечером, чтобы соблазнить?
– Не отрицаю, – кивнул он. – И еще, чтобы узнать получше. В прошлый раз нам так толком и не удалось поговорить.
– Что ж, начинай.
– Да? А я-то собирался больше слушать, чем говорить.
– Не пойдет, – снова засмеялась Кензи. – Выкладывай. Помнится, ты говорил, что отец у тебя дипломат?
Ханнес согласно кивнул.
– А как ты оказался в Интерполе?
– Это длинная история.
– Ну и что? Я никуда не тороплюсь.
– Ну что ж, – глубоко вздохнул Ханнес. – Только с самого начала предупреждаю: счастливого конца в этой истории не будет.
– Такие концы бывают, как правило, только в литературе да в кино. – Кензи пристально посмотрела на него.
– Пожалуй.
– Не знаю даже, с чего начать, – сказал Ханнес, продолжая поигрывать бокалом.
– С чего начать? А почему бы не с самого начала?
– Действительно.
Кензи ловила каждое его слово. Жизнь, что разворачивалась перед ней, так походила на ее собственную, что аж дух захватывало. Правда, обнаружились два крупных различия. Во-первых, у нее было трое братьев, а Ханнес – единственный ребенок в семье. А во-вторых, если ее в детстве перевозили из одного военного городка в другой, то он мотался с родителями по столицам.
– На самом деле это не так романтично, как может показаться, – заметил Ханнес. – То есть, конечно, поначалу интересно, особенно когда попадаешь в какую-нибудь экзотическую страну. Словом, мир я повидал: Бангкок, Найроби, Вашингтон, Лондон, Москва, Мехико...
Ханнес отпил немного вина.
– Беда посольской жизни заключается в ее замкнутости. Это очень тесный мирок. С местной публикой почти не общаешься – только посольские и их семьи, ну и еще официальные лица. Что же касается меня, то стоило только завести приятелей, как отца тут же перебрасывали в другую часть света.
Ханнес задумчиво улыбнулся.
– Но знаешь, чего мне не хватало... не хватало больше всего?
Кензи покачала головой.
– Дома. Места, куда можно вернуться.
Это Кензи понимала хорошо. «Вот так же и со мной было в детстве, – подумала она. – У нас тоже никогда не было дома. И стоило только более или менее устроиться, как отца переводили в другую воинскую часть. При такой жизни сколько-нибудь прочной дружбы действительно не заведешь, Ханнес прав».
– ...естественно, родители рассчитывали, что я пойду по стопам отца, – продолжал Ханнес. Глаза у него вдруг подернулись дымкой, он словно перенесся в далекое прошлое. – А попросту говоря, они хотели, чтобы и я сделался дипломатом.
– А получилось по-другому, – сказала Кензи.
– Да, получилось вот так.
Ханнес допил вино, отставил бокал и, поймав взгляд официанта, знаком велел ему подойти. Пока тот снова наполнял бокалы, за столом стояло молчание.
Дождавшись, когда официант отойдет, Ханнес продолжал:
– Странно все же. Мечтаешь об одном, а выходит нечто совсем другое.
Кензи кивнула.
– Возьми хотя бы меня. У родителей были свои планы, но сам я всегда хотел стать художником.
– Неужели? – воскликнула Кензи, пораженная еще одним совпадением в судьбе.
– Да, представь себе, – улыбнулся Ханнес. – С тех самых пор, как я научился держать в руках карандаш, все время что-то чертил. Или рисовал. Все говорили, что у меня талант. И будущее казалось само собой разумеющимся.
– Постой, постой, – улыбнулась Кензи. – Так ты собирался снять мансарду в Париже? Рисовать до потери пульса... спорить в прокуренных кафе об искусстве... устраивать выставки...
– ...и дождаться признания, – печально закончил Ханнес.
– Думаешь, у тебя действительно получалось?
– По-моему, да.
Ханнес насмешливо поднял бокал в собственную честь и, не отставляя его, принялся вертеть в пальцах.
– А однажды утром я проснулся, и мне все стало ясно. Видишь ли, Кензи, кое-что у меня действительно получалось. И получалось неплохо. – Он помолчал. – Но всего лишь неплохо.
– И ты поступил в Интерпол.
– Не сразу. Сначала я занялся политологией.
– Ага, трудолюбивый парнишка пошел все же по отцовской дорожке.
– Вот именно.
– А потом остановился.
– И опять-таки твоя правда.
Кензи показалось, что у Ханнеса на мгновение затуманился взгляд, словно он гнал прочь какие-то дорогие воспоминания.
– Послушай-ка, – тон Ханнеса изменился.
Кензи стремительно склонилась к нему и взяла за руку. Он сильно, до боли, сжал ее пальцы.
– Мир – поганая штука. Какую бы уединенную жизнь ты ни вел, как бы уверенно себя ни чувствовал, все это только иллюзия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146