Голубка резко взмахнула крыльями, и я взмыл в небо вслед за ней. Она помчалась на восток, не останавливаясь и не оглядываясь назад.
Город подпрыгивал, качался, проваливался вниз и снова вздымался вверх, рушился сам и давил все живое. Из глубин земли доносились скрип, хруст, скрежет. Как будто шипело сразу множество змей и сотни стервятников одновременно скребли клювами по известковым скалам.
Голубка уже превратилась в маленькую золотистую точку среди туч на горизонте. Несколько голубей полетели следом за ней.
Земля застыла, успокоилась, окаменела. И я услышал голоса, которых не слышал раньше, когда все вокруг гудело, скрипело и грохотало: вой умирающих волков, визг лисиц, мяуканье раздавленных рысей, крики галок, чириканье воробьев, отчаянные трели соловьев и жаворонков, пронзительный крысиный писк, рев лосей и оленей, предсмертные хрипы кабанов, – все эти звуки одновременно достигли моих ушей, ошеломили и потрясли меня. Я понял, что той, привычной жизни больше нет, что она рухнула вместе с городом бескрылых, вместе с окруженной колоннами площадью, вместе с огромным куполом, под которым я вылупился из яйца. Она исчезла вместе с белыми статуями, откуда я еще совсем недавно наблюдал за восходом солнца.
Я летел вперед, глядя на бушующее вдалеке пламя. Пыль постепенно оседала, укутывая все вокруг серым покрывалом. Я чувствовал, как пепел оседает на крыльях, забивается в глаза, в клюв. Мне хотелось искупаться, смыть с себя этот назойливый, обременительный, мешающий лететь балласт.
Появилось неприятное ощущение тяжести в легких. Я закашлялся, подавился. Может, подняться повыше? Может, там воздух почище? Но нет, пыль добралась и сюда.
Ветер несет в нашу сторону горячий смрад от полыхающих резервуаров.
Дождь. Тяжелая капля ударила меня по крылу. Капли вбирали в себя пыль и ближе к земле становились тяжелыми, как камни.
– Берегись! Тяжелый дождь! – услышал я крик летящей позади Кеи.
Я слегка приподнял маховые перья вверх, одновременно изогнув их назад, и устремился к чудом уцелевшей в этом погроме башне. Вскоре мы вместе с Кеей уселись рядом с другими птицами.
Под башней лежали разбитые, расколотые, растрескавшиеся колокола.
– Летим отсюда! – кричит возбужденная Кея. Она никак не может успокоиться.
Дождь похож на сплошную стену густой черной грязи.
– Подождем, пока не прекратится ливень, -говорю я.
Кея сжалась в комочек, теснее прижавшись ко мне. Я клювом глажу перышки на ее шее. Она наклоняет взъерошенную головку, зрачки расширяются от счастья.
Измученные, уставшие, мы с трудом отгоняем охватывающую нас сонливость.
Я жив, и Кея тоже жива. И больше не имеет значения ни гибель города, ни потеря гнезда, ни смерть близких, ни грязный дождь, ни испытанный ужас.
По земле прокатилась волна смерти, но мы возвращаемся, и вместе с нами возвращается жизнь.
Землетрясение так поразило и напугало нас, что даже те птицы, которые до сих пор никуда не улетали с насиженных мест, начали готовиться к перелету.
На месте нашего дома осталась лишь окруженная стенами яма. Устояли только растрескавшиеся, покрытые щелями стены и расшатанные, едва держащиеся на месте карнизы.
Много птиц погибло. Выжили те, кто успел взлететь, – самые осторожные, те, кто внимательно прислушивался к глухому гулу земли.
Если бы я не обратил внимания на подземные голоса и не вылетел из гнезда, не дожидаясь рассвета, то был бы уже мертв – как старый Кро, который не заметил изменений в окружающем мире, сосредоточив свое внимание на болезненных спазмах собственного сердца и желудка.
Ржаво-серая весна заполнила всю землю, сливаясь на горизонте с седыми облаками.
Я летел на восток, ведя за собой широко растянувшуюся стаю галок, ворон, грачей. Я чувствовал позади взмахи разрезающих воздух крыльев, вытянутые в полете шеи, уставшие от длительного перелета полузакрытые глаза.
Я – вожак. Они слушаются моих команд, внимают моим предостережениям, выполняют приказы, верят в силу моих крыльев, в зоркость моих глаз, в ту уверенность, с которой я выбираю путь.
Под нами простирается залитая половодьем, затопленная паводковыми водами, превратившаяся в сплошную топь земля. Мы пролетаем над серыми развалинами городов, над залитыми водой и грязью дорогами, над разъеденными ржавчиной конструкциями, которые были зачем-то возведены бескрылыми.
С этой высоты мир кажется тихим, спокойным, мертвым.
Ястребы и соколы улетают подальше, опасаясь наших клювов и криков. Даже орел, завидев нашу черную стаю, взмывает ввысь, под облака.
Косяки журавлей, гусей, уток тянутся на север, к берегам холодного моря, или на восток, к большим озерам и болотам.
Кея и Ми летят рядом, чуть позади меня, задевают меня кончиками крыльев, а когда я зову их, сразу же отвечают. Города зарастают молодой древесной порослью, зелень пробивается на серых, покрытых твердым панцирем площадях, раздвигает корнями в стороны растрескавшийся асфальт.
Я опускаюсь пониже, направляясь к домам, которые стоят на невысоких холмиках, окруженных цепочкой озер. Рядом течет река. Недавно прошел дождь, из земли кругом выползают дождевые черви, и эти маленькие розовые пятнышки заметны издалека на фоне прелой прошлогодней травы.
– Садимся! – командую я.
– Садимся!
Я снижаюсь дугой в поисках места, откуда удобнее всего наблюдать за окрестностями. В лужах на берегу плещутся маленькие рыбешки, которым неровности дна помешали вовремя отплыть вместе с отступившей волной.
Мертвый заяц, загрызенный волками. Клочья пожухлой травы. Крысиные норы в прибрежном валу. Бобровые плотины на озерах. Грачи, вороны, галки бросаются в мелкую лужу, хватая в клювы выпрыгивающих из воды рыбешек.
Черная птичья стая падает на землю, разгребает, хватает, рвет. Птицы переворачивают клювами камни, приподнимают ветки, копаются в траве в судорожных поисках чего-нибудь съедобного.
Неосторожных мышат, которые опрометчиво выползли на поверхность из влажной глубины норы, тут же разрывают на куски. Ласку, искавшую пропитание на открытом пространстве, мгновенно заклевали и съели.
– Мы хотим есть! Мы голодны! – трясут крыльями галки.
Они копают размокшую землю в поисках насекомых, дождевых червей, майских жуков, мышей-полевок, вырывают друг у друга добычу, подпрыгивают, толкаются, клюются, угрожающе топорщат перья, бьют друг друга когтями и клювами. Я бросаюсь разнимать дерущихся, издаю предостерегающие крики, как будто нам грозит опасность. Птицы смотрят на меня голодными серо-голубыми глазами, продолжая разгребать подгнившую траву. Они набрасываются на случайно вспугнутых жаб, еще не до конца проснувшихся от зимней спячки.
На крышах домов я замечаю покинутые гнезда аистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77