Я встретил людей лишь на четвертый день скитаний, на ферме Куаолинга. Дом
был разрушен, но на другом конце поля стояло небольшое строение из-за
которого тянулась вверх струйка дыма. Минуть пять я стоял на опушке,
наблюдая за ним, но люлди, если они там и были, находились с другой стороны
строения. На всякий случай я повесил свое оружие на сук росшего на опушке
дерева и не спеша пошел к строению прямо по посадкам Гла-У, инстинктивно
стараясь не наступать на молодые растения, хотя теперь в этом не было
никакого смысла. Сразу же на другой стороне поля послышалось недовольное
верещание кибера-культиватора, но приближаться ко мне он не стал. А из-за
угла строения вышла молодая женщина с карабином в руках.
Я узнал ее еще издали. Это была Ньяра, жена Куалинга. Теперь вдова. Она
меня тоже узнала и медленно опустила карабин, смотрела, как я иду через
поле. Стояла удивительная тишина, только кибер-культиватор заливался
вдалеке недовольными трелями и не замолк даже тогда, когда я ступил на
ровную землю перед строениенм.
- Ты бы хоть выключила его, что-ли, - сказал я, подходя к Ньяре.
- Пусть верещит. Все не так тоскливо, - сказала она. Потом спросила: - Ты
из поселка?
- Да.
- Ну ми что там?
- А там ничего больше нет. Только Станция одна и осталась.
- А чего же ты ушел?
- Долго объяснять. Потом.
- Есть хочешь?
- Да.
- Ну пошли, покормлю.
Она повернулась и скрылась за углом строения. Я пошел следом. На
вытоптанной площадке был сооружен очаг из кирпичей, в нем горел костер, над
костром висело на палке два котелка.
- Ты одна? - спросил я, подходя к очагу. Она нагнулась над огнем, сдвинула
крышку с одного из котелков и помешала варево. Ответила не сразу:
- Нет. Ребятишки где-то бегают.
- Здоровы?
- А чего им сделается? Облако-то на юг ушло. Ты садись вон на бревно, тебя
же ветром шатает.
Я сел, снял защитный шлем и положил его на землю у ног. Наверное, я
действительно неважно выглядел - за трое суток с дезактивантом я потерял
килограммов пятнадцать, а это тяжело даже для здорового. Но зато я был жив.
- Так и жили все время?
- Так и жили. Куда нам деваться-то? Как дом пожгли, мы сюда вот
перебрались. Не так уж и плохо.
- Кто-нибудь заходит?
- Как рвануло - ты первый. Раньше-то заходили, а теперь, похоже, вообще
никого не осталось. Связь молчит.
Связь молчала и у меня на Станции. Со спутником, конечно, ничего не
случилось, но все ведь было завязано на ретранслятор и коммуникационный
центр в поселке. За эти дни никто, видимо, еще не сообразил перестроить
аппарату для прямой связи. Да не все и смогли бы это сделать. А ведь это
скверно, подумал я в который уже раз, без связи никого не удастся собрать.
Послышались детские голоса, и из-за противоположного угла строения
показались двое мальчишек лет трех и пяти. Увидев меня, они замолчали и
застыли на месте.
- Ну чего встали? Идите руки мыть, - сказала им Ньяра и обернулась ко мне.
- Тебя испугались.
Дети гуськом, постоянно оглядываясь на меня, прошли к двери и скрылись
внутри. Тотчас же оттуда послышался их возбужденный громкий шепот.
- А вода откуда? - спросил я.
- Не знаю. Давно ведь строили. Течет из кранов - и хорошо.
- А ты проверяла - может она теперь заражена?
- Чем? И как? Все в доме осталось. Да и все равно другой взять неоткуда.
- А что дальше-то делать думаешь?
- А я ничего об этом не думаю, - она закусила губу, немного помолчала. - О
чем тут думать? Если бы не эти вот, - кивнула она в сторону показавшихся из
двери ребятишек, - так и вообще незачем было бы думать.
Она отвернулась, наклонилась над костром и безо всякой нужды снова стала
помешивать ложкой в котелке. Неудачный она очаг соорудила, да и котелки над
ним неудачно висят. На одной палке толстенной, шатаются, снимать неудобно.
Надо бы все это подправить, подумал я, но потом спохватился: ни к чему.
Бежать отсюда надо, бежать, а не устраивать тут жизнь.
Мы поели - на улице, сидя на бревне перед очагом. Не знаю уж, что она такое
приготовила, но было вкусно. И мало. Последние дни, с тех пор, как я ушел
со Станции, я питался лишь концетратами да всякими фруктами из садов, и все
это мне порядком осточертело. Нормальная горячая похлебка была в самый раз,
но я постеснялся попросить добавки, тем более, что варила она без рассчета
на меня. Потом Ньяра стала мыть просуду, а ребятишки куда-то убежали. Она
отнесла все в дом, вышла, села на бревно рядом со мной и разрыдалась.
Не умею я утешать. Да и смысла в этом абсолютно не вижу. Хотя, если честно,
потребовалось бы мне сейчас ее успокоить, если бы ну жизнь, что ли,
зависела бы от этого - я бы успокоил. И слова бы нашел, вспомнил бы самые
нужные, и интонацию, и тембр голоса - все бы подобрал и утешил. Не зря же
практическую психологию изучал, в конце-то концов. Но так мне гадко было
даже подумать об этом, что я сидел рядом и молчал, как пень. Кто-то из
древних сказал, что нет человека, который не совершал бы в жизни мерзких
поступков, но тот, кто сможет осознать тяжесть содеянного, посмотреть на
себя со стороны, устыдиться и раскаяться, тот, мол, выйдет очищенным,
нравственно выросшим и все такое прочее. Может, это и правда. Только до
некоторого предела. А за этим пределом уже ни очищения, ни нравственного
роста ожидать не приходится, и остается только одно - зачерстветь душою,
чтобы ничего не чувствовать. Я-то, наверное, предел этот давно превзошел, и
возврат уже невозможен, да только мерзко мне в тот день был так, что куда
там всем физическим мукам, куда там всем этим последствиям дезактиванта...
Действовать, действовать мне надо, нельзя расслабляться и останавливаться,
потому что обратной дороги с тех самых пор, как сделан был первый шаг, уже
не было, потому что ни тут, ни там - нигде уже не будет мне прощения и
успокоения, если я расслаблюсь и упущу из рук инициативу.
Но если бы мог я предвидеть эти минуты наедине с Ньярой еще в то время,
когда собирался на Сэлх, я ни за что не согласился бы прилететь сюда.
Я сходил через поле за своим оставленным излучателем, туда и обратно прямо
по молодым всходам Гла-У, втаптывая их в землю назло верещащему киберу и
всему миру заодно. Потом не удержался, разобрал очаг и переложил его
получше, так, чтобы удобно было готовить и не мешал бы ветер. Как следует
закрепил рогатины по краям. Сделал крючья, на которые вешать котелки,
длинный крюк, чтобы их снимать. Ньяра больше не плакала - сидела и молча
смотрела, как я работаю. Я уходил внутрь строения - в нем, оказывается,
раньше была мастерская - возращался снова, а она сидела все так же, не
шевелясь, и не говорила мне ни слова.
А потом солнце стало клониться к горизонту, и когда тень от ближайших
деревьев коснулась стены, она внезапно очнулась, сбросила с себя апатию и
встала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48