Шютте вытянулся и громоподобно приветствовал его.
Тот поднял усталое лицо с остренькой черной бородкой, молча кивнул.
Удаляясь, он продолжал постукивать пальцами о стенку. Если переборка в каком-нибудь месте кончалась, он не обращал на это внимания, продолжая выстукивать свою дробь в воздухе.
Когда, три раза обойдя палубу, человек этот наконец заметил, что у перил стоит не кто иной, как Тросс, он остановился.
— О, мистер Тросс! Не могу отделаться от ощущения нереальности всего, что происходит со мной, с нами…
— Тем не менее это вполне реально, — отозвался Тросс. — И вполне реально следом за нами идет караван кораблей во главе с «Голштинией» с людьми и грузами. Через десять дней они будут здесь.
— Я часто вспоминаю о нашем разговоре на закате… и стихи вашего поэта. Почему вы сказали тогда: «В сто тысяч солнц закат пылал»?
— Потому что, профессор, вижу две стороны применения вашего открытия… Не только вездесущее топливо, но и вездесущий огонь…
— Он не может быть вездесущим, мистер Тросс, пока я один владею «воздушной спичкой». Меня не так-то легко заменить. Ведь потому я и здесь, в этой экспедиции, которую хочу контролировать.
— Вы не сможете контролировать всех действий Вельта. Если бы вы, проф, доверились мне, я сумел бы укрыть и вас, и ваш секрет от любых глаз.
— Вы хотите, чтобы я открыл его вам?
— О нет! Я не специалист.
— Я бы очень хотел довериться вам, Тросс, но… мне нужно сделать для этого последнее усилие. Ведь вы доверенное лицо мистера Вельта. Не так ли?
— Очевидно, мистер Вельт уже сделал то усилие, которое вы лишь хотите сделать.
— И он доверился вам?
— Потому я и беседую с вами на его яхте, близ его острова, очень далеко от него…
— Но можем ли мы с мистером Вельтом доверять одному и тому же лицу? — вкрадчиво спросил Бернштейн.
— Вы сможете это сделать, если будете знать больше мистера Вельта.
— Я бы этого очень хотел.
— Поверьте для начала в то, что у меня найдется средство сделать вас недосягаемым для всех.
— Для всех? Но я-то хочу служить всему человечеству!..
— Человечеству вы и будете служить, это я вам гарантирую.
— Как имя поэта, который писал о закате?
— Маяковский.
— Поляк?
— Нет, русский.
— Вот как? — удивился Бернштейн и проницательно посмотрел на Тросса, потом вежливо раскланялся с ним и снова пошел по палубе.
Тросс настороженно смотрел ему вслед. Профессор, заложив одну руку за спину, другой задевая за все попадающиеся предметы, продолжал свой путь, опустив в глубокой задумчивости лохматую голову.
Ганс Шютте наблюдал за Бернштейном и Троссом, который остался стоять на своем месте.
— Обрабатываешь? — усмехнулся Шютте. — Ну, давай, давай, обрабатывай, обрабатывай. Это по твоей, а не по моей части.
До Ганса Шютте донесся раскатистый хохот матросов. — Он резко обернулся и прислушался.
— Пусть проглочу я морского ежа и он начнет во мне кувыркаться, если я не второй раз в жизни отправлюсь в такой проклятый рейс! Первый раз моим единственным пассажиром тоже был профессор. Он нанял мой моторный бот в Ливерпуле для увеселительной прогулки. Уплывали мы очень весело, тайком, ночью… и увеселялись до самой Арктики…
Ганс приблизился на несколько шагов:
— Эй, дядя Эд! Что вы тут врете про Арктику и ливерпульского профессора?
— Пусть язык мой заржавеет, как старый якорь, если вру, мистер Шютте! Мне очень не хотелось отправляться в рейс с одним-единственным пассажиром. Я знал, что у моего отца, старого шкипера, именно такой рейс и был последним. Однако мистер Вонельк заплатил мне вперед хорошую сумму, на которую можно было купить не одну бочку рому. А я в конце концов свободный моряк… свободный от лишних денег.
— Вонельк? — переспросил Шютте. — Англичанин?
— Нет, американец. Но он незадолго перед тем получил английское подданство. Кажется, как он говорил, это было нелегко. Будь я колесом на ухабистой дороге, если тут обошлось без дипломатических нот! Этот профессор Вонельк был ценной штучкой, что-то он знал такое, о чем стоило спорить дипломатам. В конце концов его уступили, как племенную лошадь.
— Вонельк? — глубокомысленно повторил Ганс. — Куда же вы его прокатили на боте?
— Я же вам говорю, сэр, в Арктику. До первой хорошей льдины… Пришлось ее искать на севере Баренцева моря, чуть ли не у самых берегов Земли Франца-Иосифа. Там были уже советские воды, и мне было не по себе. Но когда мы увидели наконец ледяные поля, тут-то и началось самое необыкновенное. Пусть у меня вырастут вместо рук ласты, если мой пассажир не решил уподобиться тюленю! Он потребовал, чтобы я его высадил на льдину. Я готов был лопнуть от изумления, как глубоководная рыба на воздухе. Он забрал радиостанцию, которую захватил из Ливерпуля, теплую палатку, немного продуктов и все-таки перебрался на наиболее симпатичную льдину, согнав с нее огромного тюленя. На обратном пути я видел на горизонте советский ледокол…
— Словом, с вашей помощью он удрал от своих боссов, — усмехнулся Ганс. — У меня тоже был такой случай. Только посмешнее. Все затеял шельма-японец! Чтобы устроить побег одному слабоумному и безобидному человеку, он заставил меня с ним вместе вынести на носилках свинью…
— Свинью, мистер Шютте? — заинтересовались матросы.
— Ну, это было чуть не сто лет назад. Только тогда этот японец смог сыграть на жалости Ганса. Теперь такой номер ни у кого не вышел бы!
— Расскажите, мистер Шютте, про свинью.
— Еще чего захотели! Не стану я с вами про свинство рассуждать. Что вы тут расселись, лодыри? Развесили уши?
Подошедший профессор обратился к Гансу:
— Не скажете ли вы мне, уважаемый герр Шютте, какое название носит эта земля на горизонте?
Все стали всматриваться.
— Пусть меня похоронят на суше, если это не тот самый проклятый остров, о котором рассказывал, мне еще отец! — сказал Эд.
— Аренида, — сказал Ганс.
— Аренида! — закричали матросы и кок.
— Аренида! — прошептал профессор Бернштейн.
Смотрел на остров и мистер Тросс, но не выражал своих чувств.
Плеск разбивающихся о борт волн и мерное дыхание судовых машин стали необыкновенно отчетливыми. Люди на яхте молча смотрели на поднимающийся, из моря остров.
Матросы смотрели с любопытством, кок — с некоторым страхом, боцман — недоброжелательно, профессор — с нетерпением, а Ганс Шютте — с усмешкой. Он подумал. «Вот она, та печка, откуда начнет танцевать новая война!»
О чем думал непроницаемый мистер Тросс, никто не знал.
Через некоторое время дымчатые контуры начали превращаться в бесформенную массу, похожую на опухоль.
По мере приближения яхты из воды стали медленно вырастать голые скалы желтовато-ржавого цвета. С этих скал поднимался странный фиолетовый дым. Немного поодаль он стелился по морю, сливаясь с его синевой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139