– Да, – самодовольно сказал командир батальона, – у нас посыльные и то путаются. Как выйдут из хода сообщения, непременно приостановятся, прежде чем свернуть в правильном направлении…
И начальник штаба пошел вниз по тропинке к лошадям.
Все это время был слышен прерывающийся, неровный гул выстрелов справа, как будто этот гул шел то от нашей стороны, то откуда-то издали к нашей. Снова стал надвигаться кувыркающийся свистящий звук, и налево за деревьями грохнуло, загудело, и слышно было, как по ветвям зашумели мелкие осколки.
Савельев, наклонившись к Колбату, осматривал покрасневший его глаз, когда с противоположной стороны поляны вынырнул Гусельников. Колбат сразу оживился, заметив у него в руках котелок с кашей и свою миску. И от миски и от котелка шел пар.
– Где ты был? – спросил Савельев.
– Слазил поглядеть, куда попало. Всё по лощине долбят, а там у нас провод. Воронку выкрутило здоровую.
Савельев перешел на служебный тон и сказал:
– Быстро позавтракаете, товарищ Гусельников, и проведете Колбата. Будет работать вместо Ангары с левофланговой.
– Есть провести Колбата! – с веселой готовностью ответил Гусельников. – Сейчас выстужу ему кашу.
– Только бережно сделай – место опасное. И сам поаккуратней… – добавил Савельев.
Колбат во время разговора смотрел то на Савельева, то на Гусельникова. Он сидел среди зеленой густой травы. Трава и листья на деревьях уже подсыхали. Солнечный луч падал теперь не сбоку, а сверху и вкось на Колбатово надломленное ухо. Какая-то мелюзга толкалась в этом луче, и назойливый слепень вился над его головой. Колбат держал большую гладкую свою голову, как бы ничего не замечая, чуть-чуть косил глазом и вдруг вскидывал голову и хапал пастью, не причиняя, однако, никакого вреда слепню.
На дальнем краю поляны начальник штаба связи сел на лошадь и вместе с коноводом поехал в ту сторону, откуда не было слышно ни свистящего тяжелого полета, ни грохота, ни гула.
– Чегой-то приезжал начальник штаба? – спросил Гусельников.
Он обломал крепенький кленовый сучок и помешивал им кашу в миске Колбата, чтобы скорее остывала. Савельев раскладывал из котелка в миски кашу Аяну и Хабитусу.
– Боевая задача серьезная, – с достоинством ответил Савельев. – Вот и проверяет, чтобы связь не подкачала… – И побежал за обедом себе и Гусельникову.
Ожидая, пока простынет каша, Колбат занялся полезным делом: вытаскиванием клеща. Но клеща добыть из припухшей кожи около глаза было нелегко, и, зажав обеими лапами морду, он долго тер лоб и глаза, стараясь сбросить круглого напившегося маленького врага.
Гусельников подошел с простывшей кашей, вытащил у Колбата клеща, сказал: «Как же я его прозевал?» – и подвинул ему миску. Как и всякий заботливый вожатый, Гусельников должен был следить, чтобы у собаки не было клещей: собака может заболеть от их укуса. Гусельников уж так и привык, что, даже гладя Колбата, крепко прижимал его шерсть рукой и нащупывал, не впился ли где-нибудь клещ.
Пока Савельев и Гусельников обедали, Колбат дочиста вылизал свою миску и, подталкивая ее носом, довез до дерева, а там еще погремел ею. Гусельников вытер котелок травой, налил из своей фляжки в миску Колбата чистой воды, и Колбат жадно ее вылакал. Потом Гусельников отвязал поводок Колбата, подал команду, и они пошли направо вместе с Савельевым.
Место было незнакомое. Лес уходил вниз по склону. Постепенно деревья редели, и скоро лес кончился. Дальше склон опускался полого и открыто, под жарким уже солнцем весь заросший густой травой с крупными яркими цветами. Противоположный склон был тоже некрутой, так что вся эта лощина походила на слегка согнутую ладонь, и там, где эта цветущая и открытая ладонь переламывалась, бежала чистая, веселая струя родника.
Колбат стоял у дерева между Гусельниковым и Савельевым, когда тот же свистящий звук снова возник и стал приближаться так угрожающе, что Колбат прижал уши и поднял шерсть на загривке. Гусельников плотно прислонился к дереву, а Савельев как бы насторожился. Тяжелое и угрожающее пронеслось над их головами в лощину, и навстречу из цветущей ее середины взметнулся большой черный столб, который сейчас же опал, рассыпался и затих.
– Тебе не лучше будет усилители надеть? – сказал Савельев.
Гусельников пощупал траву и землю. Трава вверху уже подсохла, но внизу, в самой гущине, стебли были совсем влажные, и рука его почувствовала приятный холодок земли. Гусельников достал из кармана усилители – плоские подушечки, – присел и пристегнул их к подошвам сапог.
Когда нужно, чтобы земля крепче сохраняла запах следов вожатого, он надевает усилители. Запах их очень долго держится в травах, и дорогу по нему собака может найти даже на другой день.
Гусельников подтянул Колбата поближе к ноге и, согнув свое тонкое, крепкое тело и весело блеснув серыми небольшими глазами на Савельева, пошел в густую траву, а Савельев остался у опушки леса, отошел на несколько шагов и лег за куст.
Колбат рядом с Гусельниковым стал медленно пробираться в травах. Здесь всюду шла своя жизнь: сновали зеленые усатые жуки, прыгали кузнечики, под травой пробежала полевая мышь, а в темной глубокой ямке, как будто в темной ноздре, таился запах чего-то живого. Опустив морду к земле, Колбат было сунулся носом в эту ямку и нюхнул в себя так, что в ноздри ему попали песчинки, но Гусельников натянул поводок, и Колбат отвернул голову. Теперь они шли через запутанные заросли мышиного горошка. Круто изогнутые его стебли густо и цепко оплетали соседние травы, и лиловато-синие кисти его цветов свешивались там и тут. Лапы Колбата стали путаться в зарослях, и, чтобы освободить зацепившуюся заднюю лапу, он слегка подпрыгнул, за что сейчас же был легонько потянут назад Гусельниковым.

И сейчас же послышалось несколько выстрелов: справа и над головами Колбата и Гусельникова тоненько засвистели пули. Гусельников бросился ничком на заросли горошка и приказал Колбату: «Ползать!» Они ползли вместе, приминая плотные свежие кисти цветов, обрывая их и дыша нежным и терпким их ароматом, а справа слышались выстрелы, и оттуда приходило непрекращающееся посвистывание над головой.
Полоса мышиного горошка обрывалась внезапно черной большой ямой, куда Гусельников легко скользнул, некоторое время оставался еще лежать, а потом сел. Яма была такая, что Гусельников и Колбат легко в ней уместились. По краям ее свисала и отчетливо выделялась на черной взрыхленной земле светлая зелень и плотные яркие кисти мышиного горошка. Под оборванными корнями трав в темной земле извивался красный земляной червяк.
Колбат уселся рядом с Гусельниковым и привалился к нему боком. Черный нос Колбата морщился, двигался, вбирая в себя запахи деревьев и трав, мелкого лесного зверья, неподалеку расположенного муравейника и тот особенный запах, который остается в земле после разрыва снаряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28