Следствие ведут ЗнаТоКи – 23

«Знатоки возвращаются. Третейский судья (Десять лет спустя)»: Олимп, АСТ; Москва; 2002
ISBN 5-17-012682-4, 5-8195-0765-7
Ольга Лаврова, Александр Лавров
Мафия
Мчится по осенним прос­торам поезд Хабаровск – Москва. Вдоль состава из вагона в вагон идет Коваль. Плац­картную тесноту минует с полным безразличием, в купейных вагонах время от времени приостанавлива­ется, скашивает глаза на открытые почти повсеместно двери. Ему интересно, как ведут себя пассажиры в разных вагонах.
Шага на три впереди Коваля дви­жется дюжий парень, когда надо, расчищая дорогу. Позади, соблюдая ту же дистанцию – второй. Парней отличает решительная и вместе с тем настороженная повадка. Между со­бой эти трое не обмениваются ни словом, но чувствуется, что они со­ставляют некоторую общность, центр которой – Коваль.
Вернувшись в свой вагон, они про­ходят мимо Ардабьева, который при­лип к окну. Передний парень мускули­стой рукой отжимает его, буркнув:
– Извиняюсь.
– Пожалуйста, пожалуйста, – сторонится тот с доброжелательной улыбкой; причина ее, конечно, в собственном настроении, а не в симпатии, которую парень не способен внушить.
Коваль со спутниками сворачивает в ближайшее купе, ложится на нижнюю полку.
Между тем поезд начинает тормозить и останавливается на какой-то промежуточной станции.
Первым на перрон соскакивает Ардабьев, бежит к киоску «Союзпечать», покупает все подряд журналы и газеты. Потом спешит к бабам, торгующим яблоками и зеленью. Здесь тоже набирает всего жадно, неумеренно, едва удерживая в руках. Он полон нетерпеливой, взвинченной радостью свободы.
Выходит размяться и Коваль с сопровождением. Скучающе изучает ассортимент привокзального базарчика. Суета Ардабьева вызывает у него иронически-сочувственное внимание.
«С первого пути отправляется поезд Хабаровск – Мос­ква. Повторяю – с первого пути…» – хрипит репродуктор.
Ардабьев подбегает к поезду, когда тот уже трогается. Со своей ношей ему трудно взобраться на ступеньки. Хоть покупки бросай, а бросить жалко.
Коваль с парнями на площадке. Парни, посмеиваясь, наблюдают за Ардабьевым, но Коваль делает знак, они моментально спрыгивают и враз, как перышко, подсаживают Ардабьева в вагон.
– Спасибо, ребята, спасибо! – сияя, благодарит тот.
В купе он сваливает покупки на койку, на столик.
– Ешьте, пожалуйста… угощайтесь… и вы тоже… попробуйте, – одаривает он попутчиков.
– Почем брали? – надкусывает яблоко мужичок про­винциального обличья.
– Не знаю, – смеется Ардабьев – и снова в коридор, к окну: проводить уплывающий назад перрон с киосками и торгующими бабами.
Коваль становится рядом. По обе стороны занимают позицию сопровождающие. Коваль взглядом отодвигает ближайшего, спрашивает:
– От хозяина?
Ардабьев теряется, не сразу кивает.
– Где отбывали?
Ардабьев рад бы не касаться этой темы, но в собесед­нике есть мягкая властность, заставляющая подчиняться.
– Есть такие две реки: Верхняя Тунгузка, Нижняя Тунгузка.
– Случалось по служебным делам… Дома ждут?
– Жена, – и тут неудержимая счастливая улыбка за­ливает лицо Ардабьева, просветляет глаза. – Жена… – повторяет он, растроганный чуть не до слез, и, стесняясь волнения, отворачивается.
…И вот он уже сидит в купе Коваля и рассказывает:
– Прибыл я в лагерь хилый, назначили библиотека­рем. Ох и били меня! «Давай детектив!» А я им какую-нибудь «Белую березу» или «Мать». Ну и… Потом работал со всеми, все-таки лучше. Четыре года трубил…
– По какой статье?
– Об этом не хочу, – уклоняется Ардабьев. Взгляд его и здесь все тянется к окну, на волю, и сами собой выговариваются стихотворные строки:
О край дождей и непогоды,
Кочующая тишина,
Ковригой хлеба…
Ардабьев спотыкается – забыл. Коваль без запинки подхватывает:
Ковригой хлебною под сводом
Надломлена твоя луна.
И добавляет:
– Есенин.
Двое возбужденных парней – высокий и коротышка – наблюдают сквозь стеклянную стенку почты, как люди получают пенсию.
Первым в этой небольшой очереди стоит мужчина весьма преклонных лет. Он кладет деньги в кошелек, кошелек в карман и потихоньку выходит на улицу.
Парни дают ему немного отдалиться, нагоняют и заступают дорогу.
– Деньги! – остервенело требует высокий и показы­вает лезвие ножа.
Улица не оживленная, но и не пустынная, и старик, пожалуй, не столько испуган, сколько поражен наглос­тью парней. Они действуют напропалую, не заботясь даже о собственной безопасности, и готовы, кажется, на все.
Пенсионер какие-то секунды мешкает исполнить требование, оглядывается в надежде на помощь. Коротышка с собачьим рыком стискивает его руку, охранительно прикрывавшую карман, выхватывает кошелек, и граби­тели быстро отходят, скрываются за углом.
Они входят в дискотеку и топают прямиком в туалет.
Здесь в одной из кабинок торгует розничный прода­вец наркотиков.
Грабители расталкивают небольшую, выстроившуюся к нему очередь.
– Боря! – Высокий протягивает кошелек пенсионера торговцу.
Тот, вынимая содержимое, констатирует:
– Две дозы, – он возвращает пустой кошелек и при­соединяет к нему шприцы разового пользования.
У Бори есть и уколоться, и покурить. Курят в открытую, со шприцами скрываются в кабинах.
Двое подростков выбираются из разгоряченной толпы танцующих и тоже направляются в уборную.
Один из них, видно бывалый, отсчитывает торговцу нужную сумму. Его спутник со жгучим любопытством и опаской следит за происходящим и, когда приятель, засучивая рукав, ныряет в кабину, застревает возле Бори.
– Будешь? – спрашивает тот.
Подросток отрицательно трясет головой.
– Это лучше, чем с девочкой.
– Я вообще уколов боюсь, – смущается подросток.
Торговец покатывается со смеху.
– Тогда покури травку, – подает сигарету.
– Бабок нет.
– Для почину – бесплатно, – и соблазнитель щелка­ет зажигалкой.
Подросток нерешительно затягивается.
Трое молодчиков постарше сушат в стороне руки. Руки крепкие, лица непроницаемые. Чем-то неуловимым напоминают сопровождающих Коваля.
Спокойно надевают повязки дружинников, объявля­ют громко:
– Милиция!
Помещение сразу пустеет.
Торговец лихорадочно спускает что-то в унитаз. Один из молодчиков подпирает плечом дверь, чтобы не поме­шали, другой сорвав задвижку, открывает кабинку с уколовшимся, но видит, что на него можно не обращать внимания.
Принимаются за Борю.
– На кого работаешь?
Боря молчит.
– Он опасается, думает, из милиции.
– Объясни, что мы хорошие люди.
Боря – тощий и расслабленный, потому что сам си­дит на игле, – не сопротивляется, только заслоняет лицо. Его бьют под ребра так, что он переламывается и валится на пол. Поднимают.
– Ну?
Продолжает молчать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21