С этими словами он проводил его до
черного входа, где некогда его встретил, и отпустил на все
четыре стороны.
Руки он ему не подал, так далеко его симпатия не
простиралась. Он ему никогда так и не протянул руки. Он вообще
всегда избегал прикасаться к нему, испытывая нечто вроде
благоговейного отвращения, словно боялся заразиться, осквернить
себя. Он лишь коротко попрощался. А Гренуй кивнул, и
отвернулся, и пошел прочь. На улице не было ни души.
22
Бальдини смотрел ему вслед, пока он ковылял вниз по мосту
к Острову, маленький, скрюченный, с рюкзаком, похожим на горб;
со спины он выглядел как старик. На той стороне реки, у здания
Парламента, где переулок делает поворот, Бальдини потерял его
из виду и испытал чрезвычайное облегчение.
Этот парень никогда ему не навился, никогда, теперь он мог
наконец себе в этом признаться. Все время, пока он терпел его
под своей крышей, пока он его грабил, у него было нехорошо на
душе. Он чувствовал себя человеком безупречной нравственности,
который впервые совершает нечто запретное, играет в какую-то
игру недозволенными средствами. Конечно, риск разоблачения был
ничтожным, а шансы на успех - огромными, но столь же велика
была и нервозность, и муки совести. И в самом деле, в течение
всех этих лет не проходило дня, когда бы его не преследовала
неприятная мысль, что каким-то образом ему придется
расплачиваться за то, что он связался с этим человеком. "Только
бы пронесло! - снова и снова боязливо молился он. - Только бы
мне удалось воспользоваться успехом этой отчаянной авантюры, не
оплачивая ее непомерными процентами с барыша! Только бы
удалось! Вообще-то я поступаю дурно, но Господь посмотрит на
это сквозь пальцы, конечно, Он так и сделает! В течение всей
моей жизни Он достаточно часто испытывал меня, без всякого
права, так что будет только справедливо, если на сей раз Он
проявит снисходительность. Да и в чем мое преступление, если
это вообще преступление? Самое большее - в том, что я несколько
нарушил устав цеха , эксплуатируя чудесную одаренность
какого-то неуча и выдавая его способности за мои собственные.
Самое большое - в том, что я слегка сбился с пути традиционной
ремесленной добродетели. Самое большее - в том, что сегодня я
совершаю то, что вчера еще проклинал. Разве это преступление?
Другие всю жизнь обманывают. А я немного жульничал всего
несколько лет. Да и то потому, что подвернулся такой небывалый
случай. Может, и случая не было, может, сам Господь послал ко
мне в дом этого волшебника, чтобы вознаградить меня за
унижения, которые я претерпел от Пелисье и его сообщников.
Может, кара Божья ожидает вовсе не меня, а Пелисье! Это весьма
и весьма возможно! А чем же еще Господь сумел бы покарать
Пелисье, как не моим возвышением? Следовательно, мое счастье
есть орудие промысла Божия, и я не только имею право, я обязан
его принять как таковое, без стыда и раскаяния..."
Так зачастую размышлял Бальдини в прошедшие годы, по
утрам, спускаясь по узкой лестнице в лавку, по вечерам,
поднимаясь наверх с содержимым кассы и пересчитывая тяжелые
золотые и серебряные монеты в своем сундуке, и по ночам, лежа
рядом с храпящим скелетом супруги и не будучи в силах уснуть
просто от страха за свое счастье.
Но теперь наконец мрачные мысли исчезнут. Жуткий гость
ушел и не вернется никогда. А богатство осталось, и будущее
было обеспечено. Бальдини положил руку на грудь и под тканью
сюртука нащупал на сердце маленькую книжицу. В ней были
записаны шестьсот формул - больше, чем когда-либо смогли бы
реализовать целые поколения парфюмеров. Если сегодня он
потеряет все, то только с помощью этой чудесной книжицы в
течение одного года он снова разбогатеет Воистину, можно ли
требовать большего!
Утреннее солнце, отражаясь в черепичных крышах домов на
противоположной стороне, бросало теплый желтый свет на его
лицо. Бальдини все еще смотрел на улицу, ведущую на юг, к
дворцу Парламента - как все-таки приятно, что Гренуя и след
простыл! - и его переполняло чувство благодарности. Он решил,
что сегодня же совершит паломничество на другой берег, в
Нотр-Дам бросит золотую монету в церковную кружку, затеплит три
свечи и на коленях возблагодарит Господа пославшего ему столько
счастья и избавившего от возмездия.
Но потом ему что-то опять глупейшим образом помешало,
потому что пополудни, когда он совсем уж собрался идти в
церковь, разнесся слух, что англичане объявили войну Франции.
Само по себе это не слишком его обеспокоило. Но поскольку как
раз на днях он хотел отправить в Лондон партию духов, он
отложил посещение храма, вместо этого он пошел в город
разузнать новости, а оттуда на свою мануфактуру в
Сент-Антуанском предместье, чтобы пока что задержать отправку
лондонской партии товара. Ночью в постели перед сном ему пришла
в голову гениальная идея: ввиду предстоящих боевых действий в
войне за колонии Нового Света ввести в моду духи под названием
"Гордость Квебека" с терпким героическим ароматом, успех
которых - он ничуть в этом не сомневался - возместит ему убытки
от несостоявшейся английской сделки. С такими сладкими мыслями
в своей старой глупой голове, которую он с облегчением откинул
на подушку, с удовольствием ощущая под ней твердость книжицы с
формулами, мэтр Бальдини заснул, чтобы никогда больше не
проснуться.
Дело в том, что ночью произошла небольшая катастрофа,
каковая спустя приличествующее случаю время дала повод королю
издать приказ о постепенном сносе всех домов на всех мостах
города Парижа; без видимой причины обвалился мост Менял - с
западной стороны между третьей и четвертой опорой. Два дома
обрушились в реку так стремительно и внезапно, что никого из
обитателей нельзя было спасти. К счастью, погибло всего два
человека, а именно Джузеппе Бальдини и его жена Тереза.
Прислуга дома не ночевала - кого отпустили, а кто отлучился
самовольно. Шенье, который лишь под утро в легком подпитии
явился домой - точнее, хотел явиться, потому что дома-то уже не
было, - пережил нервный шок. Он тридцать лет подряд лелеял
надежду, что Бальдини, не имевший ни детей, ни родственников,
составит завещание в его пользу. И вот все исчезло в один миг -
все наследство целиком, дом, фирма, сырье, мастерская, сам
Бальдини - и даже сао завещание, в котором, вероятно, был пункт
о собственности на мануфактуру!
Найти не удалось ничего - ни трупов, ни сундука с
деньгами, ни книжицы с шестьюстами формулами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69