Отдышавшись, осмотрелся.
В южной части горизонта темнел какой-то горный массив. Горы? Что бы это могли быть за горы?..
От устья Лены вдоль побережья протянулась тундра, низкая, болотистая, безлесная, — арктическая степь. Горы к западу от Лены могли встретиться только на Таймырском полуострове.
Стало быть, Таймыр?..
Ого! Куда, однако, занесло его!
Но если так, то горы на юге, несомненно, плато Бырранга.
Перешагнуть бы это плато, а там уж не так далеко и до русских поселений…
«Относительно недалеко, — тотчас же поправил себя Ветлугин. — Понятно, не пятьдесят и не сто верст. Немногим больше!»
Сейчас он не хотел прикидывать, сколько именно верст. После чудесного избавления от почти неминуемой гибели все казалось близко, просто, легко осуществимо. На ногах будто выросли сказочные семимильные сапоги!
Отдышавшись, Ветлугин двинулся на юг.
По-видимому, он знал, что на лето нганасаны (по-тогдашнему самоеды) прикочевывают к Таймырскому озеру.
Задача состояла в том, чтобы добраться до летних стоянок самоедов и вместе с ними уйти к границе леса. Успеет ли он сделать это? Или запоздает, отстанет от самоедов?
Отстать — значит умереть!
Сотни верст пустынной тундры отделяли путешественника от ближайшего поселения. А самым грозным препятствием на пути вставало затянутое туманом безлюдное плато Бырранга.
Этот период жизни, надо думать, представлялся ему впоследствии очень смутно, в виде вереницы однообразных каменных ущелий с осыпающимся галечником и известняком. Он брел по ним, иногда останавливаясь и с тревогой осматриваясь.
Короткая таймырская осень кончалась. Снег белел теперь не только во впадинах, но кое-где и на склонах. Небо, куда ни глянь, было темнее скал: свинцово-серое, почти черное, очень мрачное. Оно как бы провисло под тяжестью еще не выпавшего снега. Лишь далеко впереди, на юге, светлела узкая полоска над горизонтом.
В спину дул ветер, будто подталкивая, торопя. Но и без того путник знал, что зима нагоняет его, идет за ним по пятам.
С огромным трудом давался каждый новый подъем. Каменистые горы поднимались к югу как бы ступенями, напоминая лестницу гигантов. Быстро неслись над головой низкие тучи, все чаще просеиваясь снегом.
Он шел и шел, опустив плечи, помогая себе взмахами рук, будто плыл.
Первое время Ветлугин, по-видимому, охотился в горах. Потом запас пороха кончился.
Однако спички Ветлугин берег. Они с особой тщательностью были запрятаны в герметически закрывавшейся металлической спичечнице, и путешественник не позволял себе расходовать больше одной в день.
Последнюю спичку использовал при разжигании костра, на котором собирался жарить пойманную куропатку.
Он поймал ее руками.
Ему повезло. Еще издали заметил двигающийся по склону комочек. Куропатка? Он отвернулся. Что пользы смотреть на нее, когда ружья нет?
Но через минуту, не удержавшись, опять повернулся в ту сторону.
Странно! Почему проклятая птица двигается короткими скачками, не пытаясь взлететь? Ага! Вот оно что!.. У нее перебито или перегрызено крыло!
Спотыкаясь от слабости, Ветлугин погнался за куропаткой. Под руку подвернулся камень. Он швырнул его в птицу и, наверное, ушиб ей ногу, потому что она стала удаляться гораздо медленнее.
Наконец он настиг ее.
Мясо обычно съедалось полусырым, несмотря на то, что жарилось на костре. Ягель сгорает очень быстро, а в распоряжении Ветлугина не было другого топлива. Но сейчас не приходилось обращать внимание на такие мелочи. Все же еда была горячей.
Он разгреб снег, извлек из-под него белый лишайник, который служит кормом для северных оленей, потом старательно уложил и утрамбовал в ямке, предусмотрительно вырытой в снегу, чтобы не задувало ветром пламя.
Каралось бы, все предосторожности были приняты. Но руки дрожали от волнения или слабости, когда подносил зажженную спичку к ягелю. Огонек качнулся и погас.
Куропатку пришлось съесть сырой.
О том, что он израсходовал последнюю свою спичку, Ветлугин вспомнил только вечером, устраиваясь на ночлег. Было очень холодно. Захотелось погреться перед сном. Но спичек не было. Полно ягеля под ногами, а костер разжечь уже нечем!..
Все же ему удалось задремать, забившись в углубление между скалами и свернувшись калачиком.
Ветлугина разбудили крикливые голоса подорожников.
Эти птицы улетают с Таймыра осенью в арьергарде остальных перелетных птиц. С отлетом подорожников на полуострове воцаряется зима.
Знал ли об этом Ветлугин?
Сейчас птицы как угорелые носились перед скалой, под которой он укрылся. Зарябило в глазах. Потом стая, будто испугавшись чего-то, взмыла в небо и мгновенно исчезла.
Некоторое время Ветлугин лежал неподвижно, собираясь с силами. Когда опять посмотрел вверх, представилось, что подорожники вернулись. Но они были теперь совсем белыми. Птицы бесшумно садились на снег и, распластавшись, сливались с ним.
Не сразу Ветлугин догадался, что это уже не птицы, а хлопья снега. Черт возьми! Он никогда не видал таких больших, похожих на птиц хлопьев.
Уставившись в небо, Ветлугин долго повторял: «Подорожники улетели, подорожники улетели…» Это было плохо. Но почему? Он не мог понять. Что-то неладное творилось с головой. Мозг работал замедленно, как бы на холостых оборотах.
Он так и не сумел или не захотел додумать до конца: в чем же пугающая связь между его собственным положением и отлетом подорожников?
Идти стало гораздо труднее, точно Ветлугин не отдохнул, а еще больше устал за ночь. Однако нужно было идти! Он шел и шел, нагнувшись вперед, медленно переступая ногами.
Временами в сознании возникали провалы. Ветлугин переставал воспринимать реальность происходящего. Полузабытые лица проносились перед ним, в ушах звучали знакомые голоса. Раз он поймал себя на том, что громко и сердито спорит с кем-то, хотя рядом никого не было.
Но все время перед его умственным взором стояла одна яркая, немеркнущая картина, которая заставляла сердце усиленно биться. Среди чахлой полярной растительности суетятся маленькие фигурки. Это самоеды снаряжают санки, быстро сворачивают и укладывают чумы, готовясь к возвращению на юг.
На юг! На юг!..
Иногда Ветлугин видел себя на быстро несущихся санках. Самоед рядом с ним понукал оленей и тыкал в них длинным хореем. Скрип полозьев был совсем явственным.
Потом Ветлугин встряхивал головой, будто просыпаясь. Какие полозья? Это ветер свистит, налетая порывами, с размаху бросая колючие снежинки в лицо.
Теперь путник уже не различал светлой полосы над горизонтом, но считал, что идет правильно: все на юг и на юг…
— Чем ближе к вершине, тем труднее идти, — подумал он вслух. — Проклятый ветер сдувает снег с каменных плит, ноги скользят.
Вскоре он оступился и упал на ровном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
В южной части горизонта темнел какой-то горный массив. Горы? Что бы это могли быть за горы?..
От устья Лены вдоль побережья протянулась тундра, низкая, болотистая, безлесная, — арктическая степь. Горы к западу от Лены могли встретиться только на Таймырском полуострове.
Стало быть, Таймыр?..
Ого! Куда, однако, занесло его!
Но если так, то горы на юге, несомненно, плато Бырранга.
Перешагнуть бы это плато, а там уж не так далеко и до русских поселений…
«Относительно недалеко, — тотчас же поправил себя Ветлугин. — Понятно, не пятьдесят и не сто верст. Немногим больше!»
Сейчас он не хотел прикидывать, сколько именно верст. После чудесного избавления от почти неминуемой гибели все казалось близко, просто, легко осуществимо. На ногах будто выросли сказочные семимильные сапоги!
Отдышавшись, Ветлугин двинулся на юг.
По-видимому, он знал, что на лето нганасаны (по-тогдашнему самоеды) прикочевывают к Таймырскому озеру.
Задача состояла в том, чтобы добраться до летних стоянок самоедов и вместе с ними уйти к границе леса. Успеет ли он сделать это? Или запоздает, отстанет от самоедов?
Отстать — значит умереть!
Сотни верст пустынной тундры отделяли путешественника от ближайшего поселения. А самым грозным препятствием на пути вставало затянутое туманом безлюдное плато Бырранга.
Этот период жизни, надо думать, представлялся ему впоследствии очень смутно, в виде вереницы однообразных каменных ущелий с осыпающимся галечником и известняком. Он брел по ним, иногда останавливаясь и с тревогой осматриваясь.
Короткая таймырская осень кончалась. Снег белел теперь не только во впадинах, но кое-где и на склонах. Небо, куда ни глянь, было темнее скал: свинцово-серое, почти черное, очень мрачное. Оно как бы провисло под тяжестью еще не выпавшего снега. Лишь далеко впереди, на юге, светлела узкая полоска над горизонтом.
В спину дул ветер, будто подталкивая, торопя. Но и без того путник знал, что зима нагоняет его, идет за ним по пятам.
С огромным трудом давался каждый новый подъем. Каменистые горы поднимались к югу как бы ступенями, напоминая лестницу гигантов. Быстро неслись над головой низкие тучи, все чаще просеиваясь снегом.
Он шел и шел, опустив плечи, помогая себе взмахами рук, будто плыл.
Первое время Ветлугин, по-видимому, охотился в горах. Потом запас пороха кончился.
Однако спички Ветлугин берег. Они с особой тщательностью были запрятаны в герметически закрывавшейся металлической спичечнице, и путешественник не позволял себе расходовать больше одной в день.
Последнюю спичку использовал при разжигании костра, на котором собирался жарить пойманную куропатку.
Он поймал ее руками.
Ему повезло. Еще издали заметил двигающийся по склону комочек. Куропатка? Он отвернулся. Что пользы смотреть на нее, когда ружья нет?
Но через минуту, не удержавшись, опять повернулся в ту сторону.
Странно! Почему проклятая птица двигается короткими скачками, не пытаясь взлететь? Ага! Вот оно что!.. У нее перебито или перегрызено крыло!
Спотыкаясь от слабости, Ветлугин погнался за куропаткой. Под руку подвернулся камень. Он швырнул его в птицу и, наверное, ушиб ей ногу, потому что она стала удаляться гораздо медленнее.
Наконец он настиг ее.
Мясо обычно съедалось полусырым, несмотря на то, что жарилось на костре. Ягель сгорает очень быстро, а в распоряжении Ветлугина не было другого топлива. Но сейчас не приходилось обращать внимание на такие мелочи. Все же еда была горячей.
Он разгреб снег, извлек из-под него белый лишайник, который служит кормом для северных оленей, потом старательно уложил и утрамбовал в ямке, предусмотрительно вырытой в снегу, чтобы не задувало ветром пламя.
Каралось бы, все предосторожности были приняты. Но руки дрожали от волнения или слабости, когда подносил зажженную спичку к ягелю. Огонек качнулся и погас.
Куропатку пришлось съесть сырой.
О том, что он израсходовал последнюю свою спичку, Ветлугин вспомнил только вечером, устраиваясь на ночлег. Было очень холодно. Захотелось погреться перед сном. Но спичек не было. Полно ягеля под ногами, а костер разжечь уже нечем!..
Все же ему удалось задремать, забившись в углубление между скалами и свернувшись калачиком.
Ветлугина разбудили крикливые голоса подорожников.
Эти птицы улетают с Таймыра осенью в арьергарде остальных перелетных птиц. С отлетом подорожников на полуострове воцаряется зима.
Знал ли об этом Ветлугин?
Сейчас птицы как угорелые носились перед скалой, под которой он укрылся. Зарябило в глазах. Потом стая, будто испугавшись чего-то, взмыла в небо и мгновенно исчезла.
Некоторое время Ветлугин лежал неподвижно, собираясь с силами. Когда опять посмотрел вверх, представилось, что подорожники вернулись. Но они были теперь совсем белыми. Птицы бесшумно садились на снег и, распластавшись, сливались с ним.
Не сразу Ветлугин догадался, что это уже не птицы, а хлопья снега. Черт возьми! Он никогда не видал таких больших, похожих на птиц хлопьев.
Уставившись в небо, Ветлугин долго повторял: «Подорожники улетели, подорожники улетели…» Это было плохо. Но почему? Он не мог понять. Что-то неладное творилось с головой. Мозг работал замедленно, как бы на холостых оборотах.
Он так и не сумел или не захотел додумать до конца: в чем же пугающая связь между его собственным положением и отлетом подорожников?
Идти стало гораздо труднее, точно Ветлугин не отдохнул, а еще больше устал за ночь. Однако нужно было идти! Он шел и шел, нагнувшись вперед, медленно переступая ногами.
Временами в сознании возникали провалы. Ветлугин переставал воспринимать реальность происходящего. Полузабытые лица проносились перед ним, в ушах звучали знакомые голоса. Раз он поймал себя на том, что громко и сердито спорит с кем-то, хотя рядом никого не было.
Но все время перед его умственным взором стояла одна яркая, немеркнущая картина, которая заставляла сердце усиленно биться. Среди чахлой полярной растительности суетятся маленькие фигурки. Это самоеды снаряжают санки, быстро сворачивают и укладывают чумы, готовясь к возвращению на юг.
На юг! На юг!..
Иногда Ветлугин видел себя на быстро несущихся санках. Самоед рядом с ним понукал оленей и тыкал в них длинным хореем. Скрип полозьев был совсем явственным.
Потом Ветлугин встряхивал головой, будто просыпаясь. Какие полозья? Это ветер свистит, налетая порывами, с размаху бросая колючие снежинки в лицо.
Теперь путник уже не различал светлой полосы над горизонтом, но считал, что идет правильно: все на юг и на юг…
— Чем ближе к вершине, тем труднее идти, — подумал он вслух. — Проклятый ветер сдувает снег с каменных плит, ноги скользят.
Вскоре он оступился и упал на ровном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107