Для верности закрепил её края комочками мокрого снега. Поднялся, отряхнул брюки и быстро пошел прочь, почти физически чувствуя, как тает, испаряется страх...
- Прямо здесь будем говорить? - "тетя Оля" попыталась взглянуть на него насмешливо. Такая нелепая в своих растоптанных сапогах, полосатом вязанном берете, да ещё и с морковной помадой на губах!
- Если хотите, я могу пригласить вас в ординаторскую. Там сейчас, наверное, свободно. Вас устроит?
- Устроит, - она спокойно кивнула.
Они зашли в корпус, поднялись в ординаторскую. Андрей взглянул на чайник, на недоеденный вафельный торт, лежащий в коробке на подоконнике. Начать сейчас угощать её тортом? Сложно придумать что-нибудь более нелепое! Обойдется и так.
- Ну, я вас слушаю.
Теща уселась на кушетку, сдвинув вместе ноги и поставив себе на колени сумку, словно благородная пенсионерка в поезде. Даже спину выпрямила, как выпускница Смольного.
- Как ты живешь, Андрей?
- Спасибо, ничего. Здоров, - он почувствовал, что сейчас расхохочется, нервно, зло, прямо ей в лицо. - Можно узнать, чем обязан? И в чем, собственно, цель вашего визита?
- Ты знаешь, что Марине облили кислотой лицо?
Андрей вздрогнул. Он не знал.
- Как? Когда?
- Ты лучше спроси, кто?.. Хотя, ты, наверное, уже догадался...
Да, он догадался и снова почувствовал животный страх. Нельзя! Нельзя возвращаться! Бедная, глупая Маринка!.. Но что за люди! Тупые, безжалостные, как животные. И тоже боятся. Отчаянно боятся! Поэтому их и надо опасаться, как землетрясения, как смерча, как ползущего с гор грязевого селя. Страшное, лишенное всякой логики и нормальной мотивации поведение... Они уже не способны соображать, они могут только бояться и огрызаться, как загнанные в угол крысы. Бессмысленно, глупо, дико...
- ... А когда? - теща устала сидеть прямо и согнулась, чуть ли не навалившись на свою уродливую сумку грудью. - Так уж давно. Три года назад. Сразу же после того, как ты утонул.
- Но почему... Почему вы говорите мне об этом сейчас?
- А если б я сказала тебе об этом три года назад, что-то изменилось бы?
Андрей снова покосился на чайник и с запоздалым сожалением подумал о том, что чай надо было все-таки согреть. По крайней мере, с чашкой в руках "тетя Оля" не казалась бы такой неживой, ненастоящей и напрочь лишенной чувств. Впрочем, она, наверняка, не прикоснулась бы к этой чашке. А, тем более, к торту...
- И как она теперь? Марина...
- Нормально. Живет, работает. Растит дочку. По-прежнему тебя любит. Но это у неё как болезнь.
- Она верит в то, что я умер?
- Верит. Она всегда думала о тебе лучше, чем ты того заслуживал.
- Что ж. Пусть так... Вы, кстати, зря на меня смотрите зверем, Ольга Григорьевна. В итоге, я сделал так, как вы хотели. Я всегда вас не устраивал, по всем пунктам. Теперь меня нет, она может снова выйти замуж. За достойного, на этот раз, человека. Родит себе ещё одну Иришку. Будет счастлива.
- Но она не выйдет больше замуж, - "тетя Оля" произнесла это странным, немного удивленным и насмешливым голосом. Так учитель объясняет беспросветному тупице, что дважды два - не три, не пять, а все-таки четыре. - Уж это-то ты должен был понять! Мне казалось, что ты знал свою жену. Если не любил, то, хотя бы, знал... Марина никогда не выйдет замуж и будет всю оставшуюся жизнь молиться на твою фотографию.
Андрей хрустнул суставами пальцев и опустился на стул возле окна. Небо окончательно затягивало тучами, и он подумал, что в квартире на Соколе будет сегодня очень темно. Там огромные окна, но в комнатах, даже в ясную погоду, отчего-то стоит влажный полумрак.
В ординаторскую, не постучавшись, заглянули. Незнакомая женщина в ангорской кофте и трикотажной юбке, и накинутом на плечи белом халате. Скорее всего, родственница кого-то из больных.
- Простите, а я не могла бы...
- Не могли бы! - резко оборвал он. - Не видите, здесь пациентка!
Сказал и снова подумал о том, что "тетя Оля", скорее всего, долго не протянет. Впрочем, особой радости эта мысль ему не доставила. Он не слишком сильно обрадовался бы этому, даже если б теща вздумала отдать богу душу в то время, когда они жили в Михайловске. Андрей никогда не питал к ней активной ненависти. Она была слишком мелкой и нудной. Как назойливый, но не способный причинить существенного вреда комар.
- Значит, так! - теща дождалась, пока дверь закроется, и ещё крепче вцепилась в ручки своей бесценной сумки. - Я знаю, что у тебя теперь другая фамилия, другая жизнь, но я хочу спросить: намерен ли ты вернуться?
- Вы истосковались без меня?
- Не во мне дело, - она категорически не желала поддерживать иронический тон. Перла как танк, грубо и прямо, не сводя с него своего тяжелого, ненавидящего взгляда. - Дело в Марине, и в вашей дочери. Я просто спрашиваю: ты собираешься к ним возвращаться?
Андрей откинулся на спинку стула, опустил подбородок на грудь, снова хрустнул пальцами и уставился на подставку для карандашей.
- А какой смысл? - спросил он после паузы, с отчаянием понимая, что ничего-то эта женщина не поймет - ни фразы, ни слова! - Все! У всех своя жизнь. Своя карма, если хотите... Мой грех - он уже на мне, и мне его искупать до конца своих дней. А Марина - она великомученица. У неё - память о погибшем супруге, дочь, ради которой стоит жить, воспоминания... Допустим, я приезжаю. И что тогда? Марина узнает, что её дражайший Андрей три года назад просто сбежал, а не утонул. Может, конечно, и простит - черт её знает, а может возненавидит? Начнет искать любви - не для того, чтобы, в самом деле, её найти, а для того, чтобы и мне, и самой себе что-то доказать. С ней, возможно, будут спать... Я не знаю, насколько серьезно у неё с лицом... Но никто на ней не женится. Постепенно она возненавидит не только меня, но и себя, ребенка, вас. Сейчас она скорбная, чистая вдова, а будет несчастная истеричная шлюха. Вы этого хотите?
Сердце вдруг тоскливо заныло: "А Маринка бы поняла. Все-все поняла! Как у такой матери могла родиться такая дочь?.. Прижалась бы к плечу, провела тоненьким, чуть дрожащим пальчиком по лбу, между бровей и по переносице, и проговорила бы: "Зачем ты так? Бедный мой! Тебе ведь так плохо. Ты вынужден говорить эти злые, жестокие слова, чтобы мать просто обиделась и ушла? Чтобы не пришлось объяснять ей, что все не так просто, что ты просто сам не сможешь простить себе своего греха, что ты уже не можешь вернуться? Бедный мой, хороший мой"...
- Не вернешься, значит? - теща, крякнув, поднялась с кушетки. - Это твое окончательное слово?
- Да, - решительно сказал Андрей, глядя в её серые, мутноватые глаза. - Говорить тут больше не о чем: я не вернусь... Или?.. - Странная мысль вдруг закралась ему в голову. - Или вы просто хотели удостовериться? Успокоиться?.. Ведь так, да? Ну, тогда я могу даже дать вам слово. Слово мужчины.
Прозвучало с нелепым, дешевым пафосом, он страшно пожалел о том, что это произнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
- Прямо здесь будем говорить? - "тетя Оля" попыталась взглянуть на него насмешливо. Такая нелепая в своих растоптанных сапогах, полосатом вязанном берете, да ещё и с морковной помадой на губах!
- Если хотите, я могу пригласить вас в ординаторскую. Там сейчас, наверное, свободно. Вас устроит?
- Устроит, - она спокойно кивнула.
Они зашли в корпус, поднялись в ординаторскую. Андрей взглянул на чайник, на недоеденный вафельный торт, лежащий в коробке на подоконнике. Начать сейчас угощать её тортом? Сложно придумать что-нибудь более нелепое! Обойдется и так.
- Ну, я вас слушаю.
Теща уселась на кушетку, сдвинув вместе ноги и поставив себе на колени сумку, словно благородная пенсионерка в поезде. Даже спину выпрямила, как выпускница Смольного.
- Как ты живешь, Андрей?
- Спасибо, ничего. Здоров, - он почувствовал, что сейчас расхохочется, нервно, зло, прямо ей в лицо. - Можно узнать, чем обязан? И в чем, собственно, цель вашего визита?
- Ты знаешь, что Марине облили кислотой лицо?
Андрей вздрогнул. Он не знал.
- Как? Когда?
- Ты лучше спроси, кто?.. Хотя, ты, наверное, уже догадался...
Да, он догадался и снова почувствовал животный страх. Нельзя! Нельзя возвращаться! Бедная, глупая Маринка!.. Но что за люди! Тупые, безжалостные, как животные. И тоже боятся. Отчаянно боятся! Поэтому их и надо опасаться, как землетрясения, как смерча, как ползущего с гор грязевого селя. Страшное, лишенное всякой логики и нормальной мотивации поведение... Они уже не способны соображать, они могут только бояться и огрызаться, как загнанные в угол крысы. Бессмысленно, глупо, дико...
- ... А когда? - теща устала сидеть прямо и согнулась, чуть ли не навалившись на свою уродливую сумку грудью. - Так уж давно. Три года назад. Сразу же после того, как ты утонул.
- Но почему... Почему вы говорите мне об этом сейчас?
- А если б я сказала тебе об этом три года назад, что-то изменилось бы?
Андрей снова покосился на чайник и с запоздалым сожалением подумал о том, что чай надо было все-таки согреть. По крайней мере, с чашкой в руках "тетя Оля" не казалась бы такой неживой, ненастоящей и напрочь лишенной чувств. Впрочем, она, наверняка, не прикоснулась бы к этой чашке. А, тем более, к торту...
- И как она теперь? Марина...
- Нормально. Живет, работает. Растит дочку. По-прежнему тебя любит. Но это у неё как болезнь.
- Она верит в то, что я умер?
- Верит. Она всегда думала о тебе лучше, чем ты того заслуживал.
- Что ж. Пусть так... Вы, кстати, зря на меня смотрите зверем, Ольга Григорьевна. В итоге, я сделал так, как вы хотели. Я всегда вас не устраивал, по всем пунктам. Теперь меня нет, она может снова выйти замуж. За достойного, на этот раз, человека. Родит себе ещё одну Иришку. Будет счастлива.
- Но она не выйдет больше замуж, - "тетя Оля" произнесла это странным, немного удивленным и насмешливым голосом. Так учитель объясняет беспросветному тупице, что дважды два - не три, не пять, а все-таки четыре. - Уж это-то ты должен был понять! Мне казалось, что ты знал свою жену. Если не любил, то, хотя бы, знал... Марина никогда не выйдет замуж и будет всю оставшуюся жизнь молиться на твою фотографию.
Андрей хрустнул суставами пальцев и опустился на стул возле окна. Небо окончательно затягивало тучами, и он подумал, что в квартире на Соколе будет сегодня очень темно. Там огромные окна, но в комнатах, даже в ясную погоду, отчего-то стоит влажный полумрак.
В ординаторскую, не постучавшись, заглянули. Незнакомая женщина в ангорской кофте и трикотажной юбке, и накинутом на плечи белом халате. Скорее всего, родственница кого-то из больных.
- Простите, а я не могла бы...
- Не могли бы! - резко оборвал он. - Не видите, здесь пациентка!
Сказал и снова подумал о том, что "тетя Оля", скорее всего, долго не протянет. Впрочем, особой радости эта мысль ему не доставила. Он не слишком сильно обрадовался бы этому, даже если б теща вздумала отдать богу душу в то время, когда они жили в Михайловске. Андрей никогда не питал к ней активной ненависти. Она была слишком мелкой и нудной. Как назойливый, но не способный причинить существенного вреда комар.
- Значит, так! - теща дождалась, пока дверь закроется, и ещё крепче вцепилась в ручки своей бесценной сумки. - Я знаю, что у тебя теперь другая фамилия, другая жизнь, но я хочу спросить: намерен ли ты вернуться?
- Вы истосковались без меня?
- Не во мне дело, - она категорически не желала поддерживать иронический тон. Перла как танк, грубо и прямо, не сводя с него своего тяжелого, ненавидящего взгляда. - Дело в Марине, и в вашей дочери. Я просто спрашиваю: ты собираешься к ним возвращаться?
Андрей откинулся на спинку стула, опустил подбородок на грудь, снова хрустнул пальцами и уставился на подставку для карандашей.
- А какой смысл? - спросил он после паузы, с отчаянием понимая, что ничего-то эта женщина не поймет - ни фразы, ни слова! - Все! У всех своя жизнь. Своя карма, если хотите... Мой грех - он уже на мне, и мне его искупать до конца своих дней. А Марина - она великомученица. У неё - память о погибшем супруге, дочь, ради которой стоит жить, воспоминания... Допустим, я приезжаю. И что тогда? Марина узнает, что её дражайший Андрей три года назад просто сбежал, а не утонул. Может, конечно, и простит - черт её знает, а может возненавидит? Начнет искать любви - не для того, чтобы, в самом деле, её найти, а для того, чтобы и мне, и самой себе что-то доказать. С ней, возможно, будут спать... Я не знаю, насколько серьезно у неё с лицом... Но никто на ней не женится. Постепенно она возненавидит не только меня, но и себя, ребенка, вас. Сейчас она скорбная, чистая вдова, а будет несчастная истеричная шлюха. Вы этого хотите?
Сердце вдруг тоскливо заныло: "А Маринка бы поняла. Все-все поняла! Как у такой матери могла родиться такая дочь?.. Прижалась бы к плечу, провела тоненьким, чуть дрожащим пальчиком по лбу, между бровей и по переносице, и проговорила бы: "Зачем ты так? Бедный мой! Тебе ведь так плохо. Ты вынужден говорить эти злые, жестокие слова, чтобы мать просто обиделась и ушла? Чтобы не пришлось объяснять ей, что все не так просто, что ты просто сам не сможешь простить себе своего греха, что ты уже не можешь вернуться? Бедный мой, хороший мой"...
- Не вернешься, значит? - теща, крякнув, поднялась с кушетки. - Это твое окончательное слово?
- Да, - решительно сказал Андрей, глядя в её серые, мутноватые глаза. - Говорить тут больше не о чем: я не вернусь... Или?.. - Странная мысль вдруг закралась ему в голову. - Или вы просто хотели удостовериться? Успокоиться?.. Ведь так, да? Ну, тогда я могу даже дать вам слово. Слово мужчины.
Прозвучало с нелепым, дешевым пафосом, он страшно пожалел о том, что это произнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100