Мисс Алиса молча следила за нашей работой. Опустив пальцы в ведерко с рыбой, она попыталась изловить ее там, потом, вздохнув, сказала:
— Счастливая Анна Гауэн! Не в Англии, так в Америке, а нашелся самый нужный для нее человек.
Я мысленно послал ее ко всем чертям, потому что в это время у меня сорвался с крючка здоровенный угорь весом этак фунтов в шесть, а угрей я нежно люблю, как жареных, так и в копченом виде. Подождав немного, мисс Алиса принялась читать стихи, а потом спросила, нравится ли мне поэт Эдмунд Спенсер .
— Мне нравятся угри, — сказал я, — когда мне не мешают их ловить.
— Бэк, — сказал Генри, — давай жить с нами, а? Построим здесь две хижины: одну для нас с тобой, другую для Алисы с мистрис Гэмидж.
— Ты джентльмен, — сказал я — работать не можешь. О мисс Алисе я и не говорю: она топора отродясь в руках не держала.
— Пожалуйста, не забывайтесь, мистер Хаммаршельд, — возмутилась та, — нет никакой заслуги в том, чтобы родиться мужчиной!
Разгневанная, она отошла от нас к другому борту. Тем временем из-за утесов вынырнула наша лодка. Рассвет был настолько тихий, что из лодки явственно доносилось каждое слово, и разговор плывущих заставил нас затрепетать от радости.
— Чего еще искать? — услышали мы. — Пресная вода в изобилии, можно выкопать колодцы. Лес выжжем по индейскому способу, поставим форт…
— Верно, Джойс. Мне нравится здешняя почва: она такая жирная, что пальцы делаются сальными. Пойменные луга там, в речной долине, — раздолье для овец. Как хотите, а я дальше не плыву!
Лодка причалила, началось совещание. Вскоре на палубу вышел проповедник в темной рясе с белыми воротничками, строгий и торжественный, за ним высыпали все обитатели корабля. Обратясь к утесам, Том Бланкет воздел вверх руки и провозгласил:
— Свершилось, господи… именем твоим заверяю и подтверждаю: свершилось!
И заплакал.
Нет, это не походило на высадку в Виргинии. Промозглая тишина непроницаемым куполом накрыла дикую бухту, никогда не слыхавшую человеческого голоса, и плеск воды под ударами наших весел, казалось, заставил прислушаться дремучее царство камней и деревьев. Люди высаживались в кирасах, с ружьями и палашами наготове, точно на борт неприятельского корабля. Ступив в прибрежный мох, озирались, держа большой палец на курке. Дула ружей смотрели в одноцветное небо; в непроницаемой чаще не дрогнул ни один лист, не покачнулась ветвь.
Женщин и детей доставили на берег, когда мужчины образовали там охранительную цепь. Плотник принес на плече с корабля большой, в четыре грани обтесанный столб; набрал в грудь воздуху, приподнял столб и с плеча глубоко всадил его заостренным комлем в почву. Все прочли на столбовой доске:
ИМЕНЕМ ВСЕВЫШНЕГО!
МЫ, АНГЛИЧАНЕ, ВЕРУЮЩИЕ ВО ХРИСТА,
ВСТУПИЛИ НА ЭТОТ ПУСТЫННЫЙ БЕРЕГ,
ЧТОБЫ ОСНОВАТЬ ЗДЕСЬ КОЛОНИЮ
НА НАЧАЛАХ БРАТСКОЙ ЛЮБВИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ.
ПОДПИСАЛИ: ТОМАС БЛАНКЕТ, ПРОПОВЕДНИК И ЛЕКТОР.
ПИТЕР ДЖОЙС, УПРАВЛЯЮЩИЙ КОЛОНИЕЙ.
ДЖОН БЛЭНД, ДИАКОН И УЧИТЕЛЬ.
Том Бланкет поднял над головой библию.
— Осуществился замысел, братья и сестры, — начал он, — который взлелеяли мы в сердцах своих давно, о котором мечтали страстно и непреклонно. Земля обетованная, Вефиль избранных, Иерусалим ищущих града господня — здесь, перед нами!
Тихий плач женщин странно отозвался в зарослях бука и хемлока. Бланкет опустился на колени. Сняв шлемы и шляпы, все последовали его примеру. Черные плащи раскинулись на песке, руки скрестились на ружейных стволах.
— Гонимые, мы искали его! Страждущие, мы взывали к нему! Голод, смерти и иные тернии стояли на нашем пути — мы превозмогли их! Ныне радуйтесь, ибо пробил час предсказанный — час свободы нашей. Свободны, говорю я вам, отныне и навеки в этой пустыне мы свободны!
— Аминь! — ударил в небо хор голосов. Прогремел залп — эхо тяжело покатило его по уступам утесов, по всему берегу. И тогда вдруг над лесом с криком поднялись неисчислимые полчища птиц. Неба не стало видно от машущих крыльев, от птичьего гама не слышно людских голосов; галки, воронье и иные птицы странного оранжевого оперенья в ужасном беспокойстве носились над нами, точно стаи ведьм и чертей, пробужденных от векового сна. Все в тревоге переглядывались: как истолковать сие знамение? Не освятить ли берег и прилегающий лес?
Но забрезжили жидкие лучи солнца — и начались труды по высадке с корабля.
Такой работы, я думаю, не видывали и на плантациях Виргинии. Сначала выгрузили скот. Бедные твари не могли стоять на ногах, и в лодке приходилось их поддерживать, чтоб не свалились за борт. На свежем воздухе овцы падали в обморок и лежали, закатив глаза. Кто себя хорошо чувствовал, так это свиньи: с бодрым хрюканьем они пустились прямо к дубам, так что пришлось срочно сооружать изгороди, чтобы они не разбежались.
Одно дело подгоняло другое: тут стереги овец, там расчищай непроходимый кустарник, а с корабля зовут выгружать бочки с солониной. Солонины на малом судне осталось на месяц, бочки с рыбой начали пахнуть, следовательно, кому-то надо было охотиться, рыбачить, разводить костры для вяления рыбы… Работали с рассвета дотемна, пока видели протянутую руку; ночевали на корабле. Соорудили нечто вроде парома или плота, который двигался между берегом и судном на канате, что ускорило разгрузку; положили дощатый настил, прорубили узкую просеку в лесу и потревожили небольшого черного медведя-барибала, который пустился наутек; спугнули стадо великолепных оленей и двух самок застрелили. А ночью подкралась рысь или дикая кошка и утащила овцу, вызвав немалый переполох.
На следующее утро Питер отправил меня в разведку. Напросился со мной и Генри. Так как он был еще слаб после болезни, я привязал к его поясу веревку, обмотал ее вокруг своей талии, и по утоптанной козами тропинке мы поднялись на вершину утеса. Что за вид открылся оттуда!
Всюду, куда достигал глаз, под ослепительно синим небом разливался пламенеющий океан осенней листвы — багряные, коричневые, оранжевые тона, и эти краски невиданной яркости сияли в блеске восходящего солнца так, что и рай господний, воспетый в псалмах, померк в нашем сознании. По красным лесным долинам бежали нежнейшие голубоватые тени, деревья точно парили в облаке света, но между двумя утесами бухты Покоя, как мы прозвали место высадки, было темно, и полоса тени резко отделила берег от моря, на которое солнце уже высыпало тысячи искр. А в верховьях реки, у устья которой мы разбили лагерь, не далее чем в пяти-шести милях от нас, лежала индейская деревня. Мы ясно различали высокий частокол, желтые прямоугольники созревших нив, даже какие-то ярко раскрашенные столбы. Длинные хвосты сизого дыма реяли над частоколом, на берегах реки лежали лодки или челноки…
— Не вижу оснований для паники, — сказал Питер, когда мы вернулись с вестью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71