Чего доброго этот сумасшедший действительно разорвет веревки и тогда его уже будет не одолеть.
— Хочешь, чтобы я их остановил? — раздался за ее спиной мягкий, но очень глубокий голос Юргента с едва заметным галльским акцентом. Он подошел к Юлии сзади совершенно тихо и так близко, что девушка почувствовала его горячее дыхание на своей шее. Юлия обернулась и увидела лицо Юргента так близко, что могла рассмотреть все тоненькие, не заметные с большого расстояния морщинки, разбегавшиеся лучиками от уголков его глаз. Прядь длинных светлых волос упала с его лба, слегка задев щеку Юлии. Девушка хотела приказать ему, но не могла. Всем своим существом она вдруг ощутила себя настоящей женщиной из той самой далекой восточной империи, откуда были привезены те прекрасные одежды, в которые облачилась Юлия в это утро. Откуда ей было знать, что эти самые мягкие, почти невесомые ткани, нежно ласкающие тело, защищающие его от холода, но в то же время сохраняющие ощущение наготы, ткутся специально для тех, чье тело дышит томной любовной негой, для тех, кто рождается с одним-единственным предназначением — услаждать господина. Эти ткани и одежды предназначаются для прекрасных женщин, которые в совершенстве владеют только одним искусством — искусством нежности и страсти. Это искусство составляет всю их сущность и смысл жизни. Это искусство не ограничивается только теми сокровенными ласками, что предназначены для двоих и должны быть сокрыты от посторонних глаз. Это великое волшебство, которое рождается из умения приготовить тонкие, изысканные яства, в которых сладость и острота будут сочетаться так же непостижимо, как в любви соединяются страдание и блаженство; из умения петь и играть на музыкальных инструментах так, чтобы сердце билось чаще, или замирало вовсе от дивной музыки, которая слишком хороша для того, чтобы быть земной; из искусства танца, в котором сливается воедино страсть огня и легкость ветра; и, наконец, самого тонкого и непостижимого искусства вести беседу. Юлия не могла знать обо всех этих премудростях, но вместе с дивными нарядами, что были доставлены из восточных стран, к ней пришла и неуловимая частичка великого знания и души тех женщин. Юлия словно онемела, глаза ее покрыла пелена, а губы приоткрылись явно не для того, чтобы отдать приказ. Сейчас Юргент был ее хозяином, властителем…
— Госпожа! — резкий возглас Неле вывел Юлию из странного оцепенения, которое сковало ее тело и волю. Девушка обернулась к рабыне и Увидела, что голубые глаза Неле сверкают гневом.
— Да как ты смеешь! — неожиданно для самой себя Юлия вдруг замахнулась на рабыню, и чуть было не ударила ее.
— Вас ждут, — Неле опустила глаза, но было видно, что грудь ее вздымается высоко и часто. Рабыня была охвачена не меньшим гневом, чем ее госпожа!
— С этого момента мне будет прислуживать Мину, — Юлия была и возмущена, и напугана такой дерзостью. Во-первых, потому что другие рабы могли последовать дурному примеру Неле, а во-вторых, потому что… Юлия не могла себе в этом признаться, но одна мысль о том, что Неле пытается привлечь внимание Юргента, приводило восемнадцатилетнюю дочь Квинта в бешенство. — А ты отправляйся домой! Мне не нужны две служанки. Ты поедешь вместе с Кассом, в сопровождении одного охранника!
— Но…
— Еще одно слово — и я прикажу тебя выпороть, — Юлия сказала это очень тихо, но отчетливо. Даже зеваки, толпившиеся вокруг Касса, забыли о своей жертве и таращились на происходящее между госпожой и ее рабыней.
— Ты не слышала приказания? — Юргент сделал шаг вперед. — Клянусь, что если ты немедленно не подчинишься, то я сам буду бичевать тебя до тех пор, пока ты не перестанешь быть такой строптивой, — гладиатор сделал еще шаг вперед, теперь Юлия видела только его спину, а затем вдруг произнес что-то на своем родном языке. Окружающие ничего не поняли, но увидели, что Неле смутилась. Рабыня опустила голову и медленно побрела прочь.
— Что ты ей сказал? — Юлия почувствовала себя ужасно глупо.
— Разве это важно? — на губах Юргента заиграла насмешливая, чуть заметная улыбка.
— Разве ты не знаешь, что держать вместе рабов одной народности запрещено? А если так уж случайно оказалось, то им категорически запрещается говорить на своем языке, — Юлия пылала гневом. Она возненавидела Юргента за то, что на секунду тот овладел ее волей безраздельно, что заставил испытать чувство сладостной беспомощности, адское наваждение страсти. Она ведь совсем не знает его…
— Не смей называть меня рабом! — Юргент выпрямился. Он был почти на две головы выше Юлии В гневе голос его звучал как боевой рог.
Юлия беспомощно огляделась вокруг, внезапно взгляд ее упал на то место, где должен был быть Касс. Она вскрикнула и схватила Юргента за руку.
Все обернулись и увидели, что буян исчез, а на земле валяются только разорванные на части веревки.
Юргент в доспехах начальника охраны ехал рядом с крытой повозкой Юлии, которая напоминала паланкин на колесах.
— Несчастный хозяин таверны! — Юлия хохотала от души, вспоминая, как Юргент схватил тостяка-ибера за шкирку и подвесил на крюк для мясных туш, когда тот потребовал немыслимую сумму возмещения ущерба, нанесенного ночными бесчинствами Касса.
— На земле он был слишком жаден, — ответил Юргент, без тени улыбки на лице, и только сияющие голубые глаза выдавали его настроение. — В воздухе он сразу стал намного честнее.
— Может быть, ему показалось, что выходка Касса нанесла непоправимый ущерб репутации его таверны и ее придется закрыть?
— Я думаю, ему показалось, что ты — богиня удачи, — ответил Юргент.
— Так или иначе, ты сохранил для меня десять тысяч сестерциев, думаю, мой отец будет рад заполучить такого управляющего.
— Твой отец? А кто он?
— Юлий Квинт, — девушка ответила просто, но не без гордости.
— Сенатор? Тот, что требовал запрета излишней жестокости во время гладиаторских боев?
— Да, мой отец хотел, чтобы Сенат запретил устраивать бои, в которых участь гладиатора предрешена.
— Арена львов… — печально заметил Юргент, и чуть заметно дотронулся до своей груди.
— Ты знаком с ней?
— Да, — голубые глаза бывшего гладиатора потемнели.
— Но говорят, что с нее никто не может выбраться живым… — Юлия тут же пожалела о своих словах. Сколько боли она увидела в ответном взгляде Юргента, прежде чем он хлестнул своего коня и ускакал вперед!
— Он держится в седле так, что можно подумать, будто видишь кентавра, а не всадника, — услышала Юлия возглас одного из охранников, что следовали за ее повозкой. Этих двоих наняли в день отъезда, и путешественница даже не запомнила их имен.
— Смотри, уже скрылся за поворотом, — ответил ему второй.
— Думаю, что сейчас самое время, — тихо проговорил его спутник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Хочешь, чтобы я их остановил? — раздался за ее спиной мягкий, но очень глубокий голос Юргента с едва заметным галльским акцентом. Он подошел к Юлии сзади совершенно тихо и так близко, что девушка почувствовала его горячее дыхание на своей шее. Юлия обернулась и увидела лицо Юргента так близко, что могла рассмотреть все тоненькие, не заметные с большого расстояния морщинки, разбегавшиеся лучиками от уголков его глаз. Прядь длинных светлых волос упала с его лба, слегка задев щеку Юлии. Девушка хотела приказать ему, но не могла. Всем своим существом она вдруг ощутила себя настоящей женщиной из той самой далекой восточной империи, откуда были привезены те прекрасные одежды, в которые облачилась Юлия в это утро. Откуда ей было знать, что эти самые мягкие, почти невесомые ткани, нежно ласкающие тело, защищающие его от холода, но в то же время сохраняющие ощущение наготы, ткутся специально для тех, чье тело дышит томной любовной негой, для тех, кто рождается с одним-единственным предназначением — услаждать господина. Эти ткани и одежды предназначаются для прекрасных женщин, которые в совершенстве владеют только одним искусством — искусством нежности и страсти. Это искусство составляет всю их сущность и смысл жизни. Это искусство не ограничивается только теми сокровенными ласками, что предназначены для двоих и должны быть сокрыты от посторонних глаз. Это великое волшебство, которое рождается из умения приготовить тонкие, изысканные яства, в которых сладость и острота будут сочетаться так же непостижимо, как в любви соединяются страдание и блаженство; из умения петь и играть на музыкальных инструментах так, чтобы сердце билось чаще, или замирало вовсе от дивной музыки, которая слишком хороша для того, чтобы быть земной; из искусства танца, в котором сливается воедино страсть огня и легкость ветра; и, наконец, самого тонкого и непостижимого искусства вести беседу. Юлия не могла знать обо всех этих премудростях, но вместе с дивными нарядами, что были доставлены из восточных стран, к ней пришла и неуловимая частичка великого знания и души тех женщин. Юлия словно онемела, глаза ее покрыла пелена, а губы приоткрылись явно не для того, чтобы отдать приказ. Сейчас Юргент был ее хозяином, властителем…
— Госпожа! — резкий возглас Неле вывел Юлию из странного оцепенения, которое сковало ее тело и волю. Девушка обернулась к рабыне и Увидела, что голубые глаза Неле сверкают гневом.
— Да как ты смеешь! — неожиданно для самой себя Юлия вдруг замахнулась на рабыню, и чуть было не ударила ее.
— Вас ждут, — Неле опустила глаза, но было видно, что грудь ее вздымается высоко и часто. Рабыня была охвачена не меньшим гневом, чем ее госпожа!
— С этого момента мне будет прислуживать Мину, — Юлия была и возмущена, и напугана такой дерзостью. Во-первых, потому что другие рабы могли последовать дурному примеру Неле, а во-вторых, потому что… Юлия не могла себе в этом признаться, но одна мысль о том, что Неле пытается привлечь внимание Юргента, приводило восемнадцатилетнюю дочь Квинта в бешенство. — А ты отправляйся домой! Мне не нужны две служанки. Ты поедешь вместе с Кассом, в сопровождении одного охранника!
— Но…
— Еще одно слово — и я прикажу тебя выпороть, — Юлия сказала это очень тихо, но отчетливо. Даже зеваки, толпившиеся вокруг Касса, забыли о своей жертве и таращились на происходящее между госпожой и ее рабыней.
— Ты не слышала приказания? — Юргент сделал шаг вперед. — Клянусь, что если ты немедленно не подчинишься, то я сам буду бичевать тебя до тех пор, пока ты не перестанешь быть такой строптивой, — гладиатор сделал еще шаг вперед, теперь Юлия видела только его спину, а затем вдруг произнес что-то на своем родном языке. Окружающие ничего не поняли, но увидели, что Неле смутилась. Рабыня опустила голову и медленно побрела прочь.
— Что ты ей сказал? — Юлия почувствовала себя ужасно глупо.
— Разве это важно? — на губах Юргента заиграла насмешливая, чуть заметная улыбка.
— Разве ты не знаешь, что держать вместе рабов одной народности запрещено? А если так уж случайно оказалось, то им категорически запрещается говорить на своем языке, — Юлия пылала гневом. Она возненавидела Юргента за то, что на секунду тот овладел ее волей безраздельно, что заставил испытать чувство сладостной беспомощности, адское наваждение страсти. Она ведь совсем не знает его…
— Не смей называть меня рабом! — Юргент выпрямился. Он был почти на две головы выше Юлии В гневе голос его звучал как боевой рог.
Юлия беспомощно огляделась вокруг, внезапно взгляд ее упал на то место, где должен был быть Касс. Она вскрикнула и схватила Юргента за руку.
Все обернулись и увидели, что буян исчез, а на земле валяются только разорванные на части веревки.
Юргент в доспехах начальника охраны ехал рядом с крытой повозкой Юлии, которая напоминала паланкин на колесах.
— Несчастный хозяин таверны! — Юлия хохотала от души, вспоминая, как Юргент схватил тостяка-ибера за шкирку и подвесил на крюк для мясных туш, когда тот потребовал немыслимую сумму возмещения ущерба, нанесенного ночными бесчинствами Касса.
— На земле он был слишком жаден, — ответил Юргент, без тени улыбки на лице, и только сияющие голубые глаза выдавали его настроение. — В воздухе он сразу стал намного честнее.
— Может быть, ему показалось, что выходка Касса нанесла непоправимый ущерб репутации его таверны и ее придется закрыть?
— Я думаю, ему показалось, что ты — богиня удачи, — ответил Юргент.
— Так или иначе, ты сохранил для меня десять тысяч сестерциев, думаю, мой отец будет рад заполучить такого управляющего.
— Твой отец? А кто он?
— Юлий Квинт, — девушка ответила просто, но не без гордости.
— Сенатор? Тот, что требовал запрета излишней жестокости во время гладиаторских боев?
— Да, мой отец хотел, чтобы Сенат запретил устраивать бои, в которых участь гладиатора предрешена.
— Арена львов… — печально заметил Юргент, и чуть заметно дотронулся до своей груди.
— Ты знаком с ней?
— Да, — голубые глаза бывшего гладиатора потемнели.
— Но говорят, что с нее никто не может выбраться живым… — Юлия тут же пожалела о своих словах. Сколько боли она увидела в ответном взгляде Юргента, прежде чем он хлестнул своего коня и ускакал вперед!
— Он держится в седле так, что можно подумать, будто видишь кентавра, а не всадника, — услышала Юлия возглас одного из охранников, что следовали за ее повозкой. Этих двоих наняли в день отъезда, и путешественница даже не запомнила их имен.
— Смотри, уже скрылся за поворотом, — ответил ему второй.
— Думаю, что сейчас самое время, — тихо проговорил его спутник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49