— Мексика, — сказала она быстро, автоматически выбирая то, что ближе к дому. Она никогда не была там, но Салли как-то, вернувшись из Акапулько, с восторгом рассказывала о толпах, музыке и днях, забитых всяческой суетой, организованной служащими отеля. Для Ханны это звучало ужасно, ибо она, уезжая в отпуск, предпочитала быть предоставленной самой себе. Но это был не отпуск, это был притворный медовый месяц, и в таких обстоятельствах распланированные мероприятия, загружающие целые дни, были ей на руку.
— Прекрасно, — ответил он, на чем и закончилось обсуждение.
Длинный белый лимузин подвез их к группе светлых нарядных зданий, со всех сторон окруженных буйно разросшимися деревьями; лазурное море тихо плескалось у нагретого солнцем пляжа.
Улыбающийся служащий провел их в номер-люкс с изысканно обставленной гостиной, ванной из черного и розового мрамора и спальней, похожей на нечто из волшебной сказки — в белой кисее, с бледно-голубой ниткой и тропическими цветами.
— Мне раздернуть занавески на кровати, сэр? — спросил служащий с едва заметной улыбкой, как будто он видел сотни пар, проводящих медовый месяц, и знал, где они окажутся в тот момент, как он оставит их наедине.
Но не они. Не она и Грант. Ханна ощутила тяжесть в груди.
— Ханна? Тебе нравится? Она слегка улыбнулась ему.
— Это… это очень мило.
— Очень мило? — Грант ухмыльнулся. — Думаю, владелец убил бы себя, услышь он такое определение рая.
— Рай? — На этот раз ее улыбка стала более правдоподобной. — Рай. Рай. Это то, что пишется на полотенцах.
— Не смотри на меня так, — сказал он, направляясь к встроенному бару в дальнем конце комнаты, — я не выбирал название.
— Нет. Только место.
— Да. — Он слегка присвистнул, когда взял бутылку шампанского из ведерка со льдом. — «Дом Периньон». Очень здорово.
Пробка негромко хлопнула, и искрящееся вино, пенясь, вытекло из горлышка бутылки. Он налил его в два хрустальных бокала и один протянул ей.
— Я… я, пожалуй, не хочу вина, спасибо.
— Я думал, это, возможно, поможет мне привести тебя в настроение, но… — Он улыбнулся и обнял ее. — Ну вот, мы муж и жена, и теперь я могу тебя поцеловать.
— Ты целовал, — сказала она быстро, — после того как судья провозгласил нас…
— Это был не поцелуй, Ханна, это была формальность. — Его дыхание согрело ее щеку, когда он наклонил голову. — Дай я покажу тебе, что значит поцелуй, — сказал он, и его рот прижался к ее рту. Она издала стон страдания и отвернулась от него.
— Что ты делаешь?
— Хватит игр, — сказал он охрипшим голосом. — Не теперь.
Его рот был холоден и мягок, когда он заставил ее замолчать, медленно, но уверенно двигаясь по ее губам. Она упиралась, а он отодвигался назад, притягивая ее к себе, до тех пор пока не оперся о стену, прижав ее к себе.
— Грант, — сказала она, — не надо.
— Поцелуй меня, — прошептал он. Его язык скользнул между ее губ. — Теперь все в порядке, Ханна, тебя можно отпустить. Все в порядке, дорогая.
Она чувствовала, как тяжело бьется его сердце, чувствовала тепло его тела. Он был теплый, словно белый песок, согретый солнцем, у него был вкус моря, чистого, соленого и мощного. Ее сердце забилось чаще, потом заколотилось. Она почувствовала головокружение, как в тот момент, когда он взял ее за руку и потянул вперед к алтарю несколько часов назад; она чувствовала, словно она плавится, словно падает на пол бесформенной массой…
— Ты сделана не изо льда, — прошептал он, — несмотря на то что пытаешься изобразить это. — Он легонько ударил ее по губам. — Откройся мне, Ханна, дай мне попробовать тебя.
— Нет, Грант, нет. Нельзя!
— Можно, черт тебя возьми, — сказал он с грубой силой. — Ты моя жена!
Его жена. Его жена.
Слова били по ней, кипели в ее крови, и она извивалась в его руках, когда он прижимал ее к себе, и уже не могла сказать, где кончается ее тело и начинается его.
— Ты так прекрасна, — прошептал он и наклонил ее лицо прямо к своему. — Я люблю, как ты смотришь, когда я касаюсь тебя, Ханна. Твои глаза затуманиваются, твой рот становится мягче…
— Грант, — прошептала она, задыхаясь. — Грант, послушай меня. Мы не можем… Я не хочу…
Ее душили рыдания, когда он легонько укусил ее шею. Ее голова упала назад, и он шептал ее имя, когда целовал ее в горло.
— Нет, хочешь, — сказал он заплетающимся языком. Его язык скользнул между ее губами, и она издала стон удовольствия. — Ты хочешь этого, — сказал он, и его руки скользнули вниз по ее телу, его большие пальцы просто прошлись по ее груди и оказались на ее талии. — И это. — Он схватил ее и прижался телом так, чтобы она почувствовала его восставшую плоть.
— Грант, — сказала она неистово, — Грант…
— Вот, что ты делаешь со мной, — прошептал он мягко и торопливо. Он взял ее руку и положил себе между ног. — Ты чувствуешь это, Ханна? Это для тебя, дорогая, все для тебя. — Она захныкала, когда он обнял ее одной рукой и провел по ее телу кончиками пальцев, затем накрыл ее грудь.
Его большой палец двинулся, и она почувствовала, как ее груди напряглись, ища его прикосновениям
Останови его, сказала она себе, останови его сейчас, прежде чем будет поздно. Останови его, прежде чем он зайдет слишком далеко и не будет возврата.
Его пальцы между тем расстегивали пуговицы спереди на ее платье. Наконец он высвободил ее плечи из розового шелка, наклонился и поцеловал выпуклость каждой груди, возвышающуюся над белым кружевом, и дрожь почти непереносимого возбуждения прошла по ней.
— Теперь твоя очередь, — сказал он и положил ее руки на свою рубашку.
Нет, подумала она, нет, я этого не сделаю. Но ее пальцы уже легко скользили по мягкому хлопку, дрожа, когда они расстегивали пуговицы, а затем она вытащила рубашку из брюк и завернула ее ему на плечи.
— Прикоснись ко мне, — сказал он, и она положила ладони плашмя на его грудь и закрыла глаза, почувствовав жесткость темных, чуть вьющихся волос, тепло его мускулистого тела.
— Я знал, что так будет, — сказал он неистово, и слова заструились по ее крови.
Да, о, да, она знала это тоже. Она всегда это знала. Она хотела его с самого начала, какой смысл было отрицать это. И он хотел ее, она знала это, она знала это все время.
Все разговоры о контракте и ребенке были только витриной.
Это волшебное, вспыхнувшее пламя, которое всегда ждало, чтобы вспыхнуть, которое всегда угрожало охватить их, — это было единственное, что могло что-нибудь значить. Ее дыхание перехватило, желание, горячее и страстное, заиграло в крови.
Ее голова упала назад, когда он, подняв ее, понес через гостиную в спальню. Он опустил ее рядом с кроватью так, чтобы ее груди коснулись его груди, ее живот слегка касался его живота, и он отдернул занавеску.
— Скажи мне, что ты хочешь меня, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38