И это понравилось императору. Неожиданно механические позолоченные львы издали громкий рев, забив хвостами по мраморному полу. Стоявший в сторонке протоспафарий поспешил к скрытому рычагу за троном, и львы замерли с разверстыми пастями. Но теперь бронзовые птицы начали выводить переливчатые мелодии, поворачивая головы и хлопая крыльями. Гуго де Пейн с любопытством посмотрел на чудесное дерево.
— Мне рассказывали о вас… наши общие знакомые, — произнес император. — О том, как вы спасли нашего царственного брата Людовика. Подобные происшествия, к сожалению, имеют притягательную силу.
— И они стары, как сам мир, — скромно уточнил де Пейн.
— Нет, старее. Первое покушение готовил сам сатана против небесного Отца нашего.
— А первого результата добился зачатый им Каин.
— Что привлекло вас в Константинополь? — перевел опасный разговор Алексей Комнин. — Или… кто?
Гуго де Пейн, взглянув на императора, догадался, что он знает многое, достаточно много, возможно — все, даже о его последней ночной встрече с Анной, и ничто не может помешать ему отдать приказ о казни зарвавшегося рыцаря в раскаленном медном быке по древнему византийскому обычаю. А Алексей Комнин, с любопытством наблюдавший за Гуго де Пейном, понял, что и тот уже догадался об осведомленности императора, хотя и делает вид, что ничего не знает. «Ну что же, — с усмешкой подумал василевс, — сыграем в игру: я ведаю, что ты ведаешь, что я ничего не ведаю…»
— Меня привели сюда любовь и долг, — осторожно произнес Гуго де Пейн.
— Оставим любовь, поскольку я не хочу вмешиваться в ваши личные дела, — император хитро прищурился, всматриваясь в невозмутимое лицо рыцаря. — Если только они — представим на минутку эту невероятную возможность — не касаются в какой-то степени василевса…
— Уверяю вас… — склонил голову де Пейн.
— Или?..
— В Византии сосредоточены многие ценности, способные вызвать поклонение и обожание. Все они достойны любви.
— Любовь к женщине стоит всех мировых сокровищ.
— И даже собственной жизни, — согласился Гуго де Пейн.
Прислушивавшийся к этому непонятному для него разговору протоспафарий, продолжавший возиться с вышедшим из строя рычагом, чересчур сильно нажал на него, и очумевшие львы вновь издали хриплый, несколько жалостный рык. Но зато смолкли соловьи, колибри и попугаи.
— Издержки механики, — заметил император. — Когда-нибудь эти дохлые кошки разорвут меня на части.
— Я все исправил! — быстро проговорил протоспафарий; за долгие годы он изучил нрав василевса: почти никогда тот не выходил из себя, а если гневался, то оставался при этом абсолютно спокоен; и наоборот — радушие и миролюбие скрывал за нарочитой сердитостью. Сейчас же император выглядел непроницаем, как опытный увлеченный игрок в кости. И этот пришлый рыцарь также вел какую-то свою непонятную партию, и что ему прикажете написать в ежевечернем отчете патриарху Косьме? Бред о пламенной любви к византийским сокровищам?
— Вернемся ко второй причине вашего прибытия сюда, — произнес император и поднялся с трона. Он спустился по мраморным ступеням к рыцарю, чья невозмутимость и такт начинали ему все больше нравиться. — Пройдемте в оранжерею. Истина устанавливается в беседе, а беседе способствует движение, как пояснял Платон. Кроме того, я покажу вам свои орхидеи.
Двинувшийся было вслед за ними протоспафарий замер на месте под недобрым взглядом Алексея Комнина.
— Чтобы к нашему возвращению это невыносимое хрюканье прекратилось, — бросил ему император, кивнув на позолоченных львов.
Аудиенция продолжилась в цветущем саду под стеклянным, мозаичным куполом, где уже пели настоящие, живые птицы, а возле бьющих через каждые десять метров фонтанов прогуливались гордые красавцы-павлины.
— …Итак, — произнес император, выслушав Гуго де Пейна, — вы просите моей помощи в укреплении католической веры в Палестине. Не странно ли обращаться с подобной просьбой ко мне, высшему хранителю греко-православной веры, памятуя об окончательном разрыве с Римом еще моего предшественника Константина Мономаха?
— Но у истинных христиан враг один, и сейчас следует забыть все нанесенные друг другу обиды, — промолвил Гуго де Пейн. — Укрепив Иерусалим, вы укрепляете и собственные границы. Моя миссия в Святом Городе не принесет Византии вреда ни при каких обстоятельствах. Кроме того, я прошу только об одном: чтобы паломники на опасном пути от Константинополя до Эдессы не чувствовали себя покинутыми. Достаточно легкого отряда ваших трапезитов, который доведет их до тех мест, где их встречу я.
— Вы уполномочены говорить от лица папы Пасхалия или кого-то еще?
— Я говорю от себя лично, — ответил де Пейн.
— Да-да, конечно, — усмехнулся Алексей Комнин. — Но у меня есть другое предложение. Оно прозвучит несколько необычно: оставить свою затею и принять должность стратега в одной из моих фем. Мне нужны опытные военачальники в новых провинциях, а вы, по моим сведениям, подходите, как никто другой, — пытливо вглядываясь в лицо рыцаря, василевс не уловил в его глазах никаких признаков радости или других проявлений чувств.
— Это невозможно, — выдержав паузу, произнес Гуго де Пейн. — Я обязан выполнить свой долг.
— Однако ж! — недовольно воскликнул император. — Еще никто не отказывался от столь щедрого дара. Неужели ничто не удерживает вас в Константинополе? Ничто и никто?
— Удерживает, — честно признался рыцарь. — Я позволю себе предположить, что вы знаете причину, почему мое сердце навсегда остается в вашей столице. Но я не могу поступить иначе, не завершив начатое мною дело. И я надеюсь, что когда я покончу с ним, никто не встанет на моем обратном пути в Константинополь. Если меня будут ждать. Тогда я приму с благодарностью любое ваше предложение.
Чуть нахмурившись, Алексей Комнин обдумывал его слова: они звучали искренно и убежденно, и он понял, что остановить рыцаря, или навязать ему что-то силой — пустая трата времени. Чело его разгладилось и поднимавшийся было гнев отступил.
— Ну что же, — задумчиво проговорил он, — возможно, ваше возвращение будет триумфальным… Но помните — я не прощу вам, если чье-то нежное сердце здесь, в Константинополе, будет разбито по вашей вине.
Гуго де Пейн молча наклонил голову, избегая лишних слов.
— Сколько времени займет ваша деятельность в Палестине? — спросил император. — Три, пять, семь лет?
— Не дольше, — произнес же рыцарь.
— Это много… Это похоже на испытание. Но так тому и быть. И я помогу вам в ваших начинаниях.
Император и Гуго де Пейн, понявшие друг в друге больше, чем было ими сказано, вернулись в Золотую Палату, где скучающий протоспафарий, присевший на краешек трона, поспешно вскочил и вытянулся в струнку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Мне рассказывали о вас… наши общие знакомые, — произнес император. — О том, как вы спасли нашего царственного брата Людовика. Подобные происшествия, к сожалению, имеют притягательную силу.
— И они стары, как сам мир, — скромно уточнил де Пейн.
— Нет, старее. Первое покушение готовил сам сатана против небесного Отца нашего.
— А первого результата добился зачатый им Каин.
— Что привлекло вас в Константинополь? — перевел опасный разговор Алексей Комнин. — Или… кто?
Гуго де Пейн, взглянув на императора, догадался, что он знает многое, достаточно много, возможно — все, даже о его последней ночной встрече с Анной, и ничто не может помешать ему отдать приказ о казни зарвавшегося рыцаря в раскаленном медном быке по древнему византийскому обычаю. А Алексей Комнин, с любопытством наблюдавший за Гуго де Пейном, понял, что и тот уже догадался об осведомленности императора, хотя и делает вид, что ничего не знает. «Ну что же, — с усмешкой подумал василевс, — сыграем в игру: я ведаю, что ты ведаешь, что я ничего не ведаю…»
— Меня привели сюда любовь и долг, — осторожно произнес Гуго де Пейн.
— Оставим любовь, поскольку я не хочу вмешиваться в ваши личные дела, — император хитро прищурился, всматриваясь в невозмутимое лицо рыцаря. — Если только они — представим на минутку эту невероятную возможность — не касаются в какой-то степени василевса…
— Уверяю вас… — склонил голову де Пейн.
— Или?..
— В Византии сосредоточены многие ценности, способные вызвать поклонение и обожание. Все они достойны любви.
— Любовь к женщине стоит всех мировых сокровищ.
— И даже собственной жизни, — согласился Гуго де Пейн.
Прислушивавшийся к этому непонятному для него разговору протоспафарий, продолжавший возиться с вышедшим из строя рычагом, чересчур сильно нажал на него, и очумевшие львы вновь издали хриплый, несколько жалостный рык. Но зато смолкли соловьи, колибри и попугаи.
— Издержки механики, — заметил император. — Когда-нибудь эти дохлые кошки разорвут меня на части.
— Я все исправил! — быстро проговорил протоспафарий; за долгие годы он изучил нрав василевса: почти никогда тот не выходил из себя, а если гневался, то оставался при этом абсолютно спокоен; и наоборот — радушие и миролюбие скрывал за нарочитой сердитостью. Сейчас же император выглядел непроницаем, как опытный увлеченный игрок в кости. И этот пришлый рыцарь также вел какую-то свою непонятную партию, и что ему прикажете написать в ежевечернем отчете патриарху Косьме? Бред о пламенной любви к византийским сокровищам?
— Вернемся ко второй причине вашего прибытия сюда, — произнес император и поднялся с трона. Он спустился по мраморным ступеням к рыцарю, чья невозмутимость и такт начинали ему все больше нравиться. — Пройдемте в оранжерею. Истина устанавливается в беседе, а беседе способствует движение, как пояснял Платон. Кроме того, я покажу вам свои орхидеи.
Двинувшийся было вслед за ними протоспафарий замер на месте под недобрым взглядом Алексея Комнина.
— Чтобы к нашему возвращению это невыносимое хрюканье прекратилось, — бросил ему император, кивнув на позолоченных львов.
Аудиенция продолжилась в цветущем саду под стеклянным, мозаичным куполом, где уже пели настоящие, живые птицы, а возле бьющих через каждые десять метров фонтанов прогуливались гордые красавцы-павлины.
— …Итак, — произнес император, выслушав Гуго де Пейна, — вы просите моей помощи в укреплении католической веры в Палестине. Не странно ли обращаться с подобной просьбой ко мне, высшему хранителю греко-православной веры, памятуя об окончательном разрыве с Римом еще моего предшественника Константина Мономаха?
— Но у истинных христиан враг один, и сейчас следует забыть все нанесенные друг другу обиды, — промолвил Гуго де Пейн. — Укрепив Иерусалим, вы укрепляете и собственные границы. Моя миссия в Святом Городе не принесет Византии вреда ни при каких обстоятельствах. Кроме того, я прошу только об одном: чтобы паломники на опасном пути от Константинополя до Эдессы не чувствовали себя покинутыми. Достаточно легкого отряда ваших трапезитов, который доведет их до тех мест, где их встречу я.
— Вы уполномочены говорить от лица папы Пасхалия или кого-то еще?
— Я говорю от себя лично, — ответил де Пейн.
— Да-да, конечно, — усмехнулся Алексей Комнин. — Но у меня есть другое предложение. Оно прозвучит несколько необычно: оставить свою затею и принять должность стратега в одной из моих фем. Мне нужны опытные военачальники в новых провинциях, а вы, по моим сведениям, подходите, как никто другой, — пытливо вглядываясь в лицо рыцаря, василевс не уловил в его глазах никаких признаков радости или других проявлений чувств.
— Это невозможно, — выдержав паузу, произнес Гуго де Пейн. — Я обязан выполнить свой долг.
— Однако ж! — недовольно воскликнул император. — Еще никто не отказывался от столь щедрого дара. Неужели ничто не удерживает вас в Константинополе? Ничто и никто?
— Удерживает, — честно признался рыцарь. — Я позволю себе предположить, что вы знаете причину, почему мое сердце навсегда остается в вашей столице. Но я не могу поступить иначе, не завершив начатое мною дело. И я надеюсь, что когда я покончу с ним, никто не встанет на моем обратном пути в Константинополь. Если меня будут ждать. Тогда я приму с благодарностью любое ваше предложение.
Чуть нахмурившись, Алексей Комнин обдумывал его слова: они звучали искренно и убежденно, и он понял, что остановить рыцаря, или навязать ему что-то силой — пустая трата времени. Чело его разгладилось и поднимавшийся было гнев отступил.
— Ну что же, — задумчиво проговорил он, — возможно, ваше возвращение будет триумфальным… Но помните — я не прощу вам, если чье-то нежное сердце здесь, в Константинополе, будет разбито по вашей вине.
Гуго де Пейн молча наклонил голову, избегая лишних слов.
— Сколько времени займет ваша деятельность в Палестине? — спросил император. — Три, пять, семь лет?
— Не дольше, — произнес же рыцарь.
— Это много… Это похоже на испытание. Но так тому и быть. И я помогу вам в ваших начинаниях.
Император и Гуго де Пейн, понявшие друг в друге больше, чем было ими сказано, вернулись в Золотую Палату, где скучающий протоспафарий, присевший на краешек трона, поспешно вскочил и вытянулся в струнку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186