— Бей ее! Пусть сатана изыдет!
Какие-то юнцы принялись колотить ее палками; платье на Мадж было разорвано, и сквозь прорехи проглядывало грязное, по-старчески иссохшееся тело. Старуха плакала и задыхалась, пытаясь убежать от своих преследователей… Потом споткнулась и упала; они захохотали и принялись хлестать ее березовыми прутьями, заставляя подняться. Это было похоже на чудовищную пародию на Тарлтона и его актеров.
— Вставай, ведьма! Гоните ее из города! Энн укачала плачущих близнецов и тоже подошла к окну.
— Что там такое? Пусти, я тоже хочу посмотреть. — Она облокотилась на подоконник, опустив на него свои тяжелые груди, и, увидев, в чем дело, вздрогнула. — Боже мой, они же убьют ее!
Один из подростков принялся размахивать над Мадж горящим факелом, и она завизжала от ужаса. Лохмотья, в которые превратилось ее платье, вспыхнули, Мадж стала сбивать пламя, сначала отчаянно крича, а затем замолчав, словно уже находясь на последнем издыхании.
— Иди сюда, — позвала Энн. — Скорее, к окну! — Не веря собственным ушам, Уилл с отвращением посмотрел на жену… — Ну иди же, иди сюда скорее!
— Он отпрянул от нее, отступив в темноту комнаты.
— Нет! — Внезапно Уилл понял, что настоящая ведьма была здесь, рядом с ним. Обезумевшая толпа с криками прошла дальше по улице.
— Это что, артисты колобродят? — спросил из-за двери отец.
— Да, да, артисты, — ответил Уилл. Голоса постепенно стихали.
— На ней все семь смертных грехов! Гоните ее в церковь, пусть замаливает!
— Как? Дьявола в церковь? Сжечь ее!
Чувствуя сильную дрожь во всем теле, Уилл торопливо схватил со стула свою одежду. Энн все еще стояла у окна и охала.
— Все, — с трудом сказала она. — ей конец.
Нетвердо ступая, Энн подошла к мужу. Ему стало не по себе от мысли о ее прикосновении, по спине побежали мурашки. Уилл поспешно натянул штаны, прыгая по комнате: в этот момент он очень напоминал шута Тарлтона, который после окончания своей дурацкой пьесы исполнял обещанную джигу.
Тем временем толпа на улице начала понемногу расходиться, распадаясь на семейные пары и компании по три человека. Кое-кто из соседей тоже вышел на шум из своих домов, многие были в ночных рубашках. Уилл видел, как олдермен Перке, коренастый здоровяк, поднял Мадж Боуэр с земли. Ее раскинутые руки безвольно свисали; голова безжизненно болталась на старушечьей шее, язык был высунут, а на губах виднелась кровь, которая казалась в лунном рвете совсем черной. Церковный сторож в одной исподней рубахе с суровым видом разгонял толпу. Уилл представил себе осиротевшую хижину старухи: летом вокруг ее дома буйно росла высокая крапива и бурьян, а теперь будет окончательное запустение. Хлипкая дверь слетит с ржавых петель и будет валяться на земле, а кошки после, того, как в доме переведутся все мыши и опустеет мучной ларь, разбегутся по полям и станут охотиться на мышей-землероек. Нет, он уйдет отсюда, обязательно уйдет… И если не сейчас, то уж в следующий раз обязательно.
Немного успокоившись и придя в себя, Уилл вернулся домой и увидел, что Энн уже спит. Итак» завтра! Завтра утром он возьмет те несколько сотен, стихотворных строчек «под Плавта» и представит их на суд актеров ее величества. Конечно, актеры будут сонно зевать после ночного кутежа, будто вовсе не расположены выслушивать его довольно складные, хотя и не гениальные, стихи. Но Уилл больше не мог откладывать это событие, ведь ему было уже двадцать три года, он был отцом троих детей. Актеры могут отказать ему, могут даже посмеяться над ним, сказать что-нибудь вроде: «Ну что, деревенщина, в театр решил податься?» В этом случае он обязательно даст достойный ответ, потому что пришло время действовать, а не сидеть сложа руки, покорно ожидая милости от судьбы. Он сидел, глядя на опустевшую улицу, щедро посеребренную лунным светом, и в его голове зрела уверенность, что уже завтра или послезавтра он покинет этот город в составе труппы «слуг ее величества». От королевы к богине! Ради этого он был готов терпеть любые насмешки и издевательства, пройти через все унижения, проползти по темному туннелю стыда, ведущему в мрачную преисподнюю, где извиваются змеи, где покоятся души героев и над всем этим возвышается трон блистательной богини. А если это не что иное, как очередной поворот судьбы, тайно, исподволь направлявшей его, Уилла? Ведь наша жизнь — это пьеса, сюжет которой торопливо сочиняется по ходу действия, а ее финал неизвестен даже самому автору.
Энн широко раскинулась на кровати, спала она беспокойно. Уилл расстегнул на себе одежду и решил спать эту ночь в кресле у окна. Он закрыл глаза, размышляя о том, что ждет его в будущем, и незаметно, как Эндимион из мифа, заснул крепким сном.
Луна боится ласк и любит ложь, И тихо ждет, когда же ты заснешь.
А лунный свет и чист, и невесом,
Но искажает явь, как страшный сон…
Но Уилл не боялся. Он уже ничего не боялся.

1592-1599
ГЛАВА 1
— Вон они пошли, — с кислым видом проговорил Хенсло, недовольно глядя на лежащую перед ним яблочную лепешку. Кемп все еще тяжело дышал после исполнения своего коронного танца; они с улыбкой глядел вслед шумной компании подмастерьев, выходящих из театра «Роза». Может быть, вернувшись домой, они расскажут своим друзьям и знакомым, что Кемп так здорово выделывал коленца своей джиги и что предшествующая его выходу пьеса — «Как распознать мошенника» — была тоже ничего (хотя, конечно, джига Кемпа была куда лучше). Уилльям мрачно покачал головой, глядя на спину Кемпа. Самодостаточный человек! Такой не будет учить текст, предпочитая нести на сцене отсебятину, а значит, рано или поздно ему придется уйти. А вообще-то, поспешил одернуть сам себя Уильям, это его совершенно не касается. Не его это дело. Его работа в театре была таким же ремеслом, как и работа перчаточка. Возможно, не таким скучным, но его суть от этого не менялась: Уильям, как и прежде, исполнял чужие поручения, и это развращало душу сильнее всего.
— Ребята передразнивают людей судьи, — проговорил Аллен. — Зря они так, конечно.
— Ничего не зря! — весело возразил ему Кемп. — Конечно, сорванцы дурачатся, но ведь они не нарушают закон.
— И из-за этих самых сорванцов нашу лавочку прикроют к чертовой матери,
— мрачно добавил Хенсло. Будучи человеком рассудительным, он знал, что одно событие может повлечь за собой другое; одним словом, Хенсло был деловым человеком.
Тем утром подручные судьи арестовали слугу шляпника и посадили его в Маршалси, лондонскую тюрьму для должников. А ведь тот бедняга, можно сказать, ничего не сделал: он только скорчил рожу и немного подразнил этих самодовольных индюков; наверно перебрал эля за завтраком. Подручные судьи налетели на него и стали бить, весело перекликаясь между собой — тычок сюда, пинок туда, — после чего поволокли к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75