— Ну конечно, я знала, что ты поймешь. Когда будет туман, нарочно пойдем с тобой в парк, понюхаем. Прямо из школы, хорошо? Хотя нет, что я! — вот дура-то, уже ведь поздно. Это нужно в сентябре, в конце, или в самом начале октября, а потом уже нет. Ну, ничего. На тот год, правда? Только ты мне напомни, если я забуду, а то придется откладывать еще на год.
— Тогда уже не придется, — улыбнулся Сережка. — Это на сорок первый? Не выйдет, в сентябре сорок первого я ведь уже буду в армии.
— Почему это в армии? Ты что, не собираешься в институт?
— Факт, что собираюсь, только мне после школы придется сначала призываться. Призывной-то возраст снижен теперь, забыла? А в институт — это уж после, как отслужу.
— Ой, пра-а-авда, — протянула Таня и задумалась. — Ну, ничего, может, к тому времени все это изменится! Я сейчас вспомнила: недавно мы с Люсей встретили одного майора, Дядисашиного приятеля, и он как раз спрашивал: как, говорит, ваши ребята теперь себя чувствуют, наверное им не очень весело идти вместо институтов в казармы? И он как раз сказал, что это только временная мера, из-за войны в Европе. Ну хорошо, не могут же они столько воевать — до сорок первого года! К лету, наверное, уже все закончится. Как тебе кажется?
— Да кто его знает, — неопределенно отозвался Сережка. — Думаю, что должно кончиться, а там…
— Я тоже так думаю, — кивнула Таня.
Некоторое время они шли молча. Таня усердно вышагивала в ногу с Сергеем. Потом она спросила:
— Дежнев, скажи… твоя мама на меня за что-нибудь сердита?
Сережка изумленно на нее покосился:
— С чего это ты взяла?
— Я видела, — упрямо сказала Таня. — Я это заметила сразу. Даже еще до того, как я разбила тарелку…
— Да брось ты с этой тарелкой! — возмутился Сережка. — Нашла о чем говорить!
— А я о ней и не говорю. Я о ней просто упомянула. Я знаю, что это не из-за тарелки. Наверное, из-за того, что мы опоздали. Правда? Я потом — уже после зверинца — подумала, что не нужно было заходить… твоя мама, наверное, ждала к определенному часу…
— Да с чего ты взяла, что она на тебя вообще рассердилась! Я ничего не заметил, если хочешь знать.
— А я заметила, — упрямо сказала Таня. — Мужчины вообще никогда ничего не замечают. Понимаешь? Ничего-ничего. Они всегда как слепые. Ничего не видят и ничего не замечают.
— То, что нужно, мы замечаем, не беспокойся.
— Ну конечно! Ты просто самый настоящий эгоист! Понимаешь?
— Интересно, почему это я эгоист? — Сережка неуверенно пожал плечами. — Смешно!
— Вот потому и эгоист, что тебе сейчас только смешно…
— О чем спор, друзья мои? — окликнул их вдруг знакомый голос.
Таня ахнула и испуганно рассмеялась:
— Ох, Сергей Митрофанович! Как вы меня напугали! Добрый вечер…
— Добрый вечер, Сергей Митрофанович, — пробормотал и Сережка.
— Добрый вечер, друзья мои, добрый вечер…
Преподаватель, посмеиваясь, смотрел на них чуть боком, по-птичьи.
— Гуляете? Это полезно. Ба, Николаева, ты еще с портфелем! Неужели до сих пор не была дома?
Румянец на Таниных щеках стал еще ярче.
— Нет, Сергей Митрофанович, мы… я была вот у Дежнева, потому что… мы готовили задания, вместе.
— Это хорошо, — одобрительно кивнул преподаватель. — Но сейчас пора бы уже домой, иначе завтра опять проспишь. Кстати! Дружок мой, я тебя убедительно прошу исправить будильник. Скажу по секрету, что о твоих вечных опозданиях уже шла речь на педсовете, так что тебе стоит поберечься.
— Хорошо, Сергей Митрофанович, я… я постараюсь.
— Непременно постарайся, непременно. Дядя еще не вернулся?
— Еще нет…
— Так, так. А пишет?
— Редко очень, Сергей Митрофанович…
— Ага. Ну ничего, приедет. Так я вам пожелаю хорошей прогулки, только не затягивайте ее, время позднее…
Молодые люди торопливо попрощались с преподавателем и быстро пошли прочь, явно удерживаясь от желания припустить бегом. Поглядев им вслед, Сергей Митрофанович прищурился и покачал головой.
— Дежнев! — позвал он высоким старческим тенорком. — Поди-ка на минутку сюда! Нет, ты один!
Сережка оставил Таню и бегом вернулся к преподавателю. Тот взял его под руку доверительным жестом.
— Вот что я хотел тебе сказать, друг мой, — сказал он негромко, — и на этот раз уже не как учитель ученику, а просто как мужчина мужчине. Видишь ли, если ты идешь с девушкой и она несет что-то в руках — ну, я, понятно, не говорю про сумочку или какой-нибудь там явно уж легкий пакетик, — то полагается освободить ее от ноши. Иначе что же получается — ты вот идешь налегке, руки в карманах — тоже, кстати, непохвальная привычка, — а Николаева тащит набитый книгами портфель. Это, друг мой, просто не по-товарищески, даже оставляя в стороне все прочее…
Сережка густо побагровел и кашлянул, не зная, куда девать глаза. Преподаватель ободряюще сжал его локоть.
— Ну вот, друг мой, это, собственно, и все, что я хотел тебе сказать. А спутнице своей ты скажи, что я-де велел напомнить ей про «Обрыв» из школьной библиотеки, он у нее давно. Понимаешь? Ну, до свидания.
— До свидания, Сергей Митрофанович… спасибо!
На другой день он снова провожал Таню домой. Инициатива в этом давно уже перешла в ее руки — она просто ловила его в раздевалке и заявляла: «Люся и Аришка опять куда-то удирают, так что нам вместе». Так было и сегодня. Получив от Тани очередное приглашение — или приказание? — Сережка молча кивнул и, забрав у нее номерок, отправился получать пальто. Протолкавшись к барьеру, он отдал жетоны техничке. Пока та долго и бестолково искала оба пальто на длинных рядах вешалок, он обдумывал деликатный вопрос. Вчера, после разговора наедине с преподавателем, он догнал Николаеву, сказал ей про «Обрыв» и через несколько шагов, пробурчав что-то невразумительное, забрал у нее портфель. Она приняла это как должное и поблагодарила довольно небрежно. Девчата — это ведь такой народ: сделаешь ей одолжение, а она сразу решает, что так и быть должно…
Как же поступить сегодня? Можно вообще не брать у нее этот портфель. А можно и взять, но только не сразу, а, скажем, за углом, чтобы ребята не видали. Тогда она подумает, что вот, мол, свинья этот Дежнев: в темноте строит из себя кавалера, а днем небось не решается. И факт, что будет права, если так подумает…
Одевшись, он стоял возле двери с двумя портфелями под мышкой, искоса поглядывая, как Таня возится перед зеркалом со своим беретом. Наконец, оглядев себя со всех сторон и потуже затянув пояс, она подошла к двери.
— Я готова, идем? — бросила она, протягивая руку за портфелем. Вот и наилучший выход — прикинуться рассеянным и отдать портфель тем же машинальным движением. Сережка пережил короткую — всего в полсекунды — схватку противоречивых стремлений. Победила честность. Он молча отвел руку в пестрой шерстяной варежке и толкнул перед Таней тяжелую стеклянную дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125