Только, конечно, для этого нужно перестать мечтать о подвигах и научиться работать. Вот так. У тебя были еще ко мне вопросы?
— Нет! — Таня встала. — Знаете, Петр Федорович, я никогда не думала, что и вы…
— …окажетесь таким же формалистом, — докончил тот, очень похоже передразнив вдруг ее голос и возмущенную интонацию. Тут же он стал очень серьезным и тоже поднялся, одергивая гимнастерку. — Слушай, Татьяна, сейчас не время для капризов. Я прекрасно понимаю твое желание участвовать в войне самым непосредственным образом. Но для этого не обязательно быть на фронте. Если ты действительно хочешь быть полезной, а не гонишься за романтикой, ты найдешь себе занятие и в тылу…
11
Обучение, проводившееся в ускоренном порядке, было тяжелым. К вечеру, набегав и намаршировав не один десяток километров, после бесконечных упражнений в приемах рукопашного боя и преодолении препятствий, Сергей уставал так, что едва взбирался на свою койку второго яруса. Первые две ночи он от усталости не мог даже спать; правда, потом это прошло.
Занятия, короткие промежутки отдыха, еда и сон — все это так плотно укладывалось в двадцать четыре часа суток, что для мыслей и переживаний просто не оставалось ни минуты. Это было некоторым преимуществом его теперешнего положения.
Первую неделю они провели почему-то в строгой изоляции. Потом им сказали, что увольнительных не будет, но если у кого есть в городе родные, то те могут приходить к казарме по вечерам, после поверки. Сергей тут же, прорывая бумагу жестким карандашом, настрочил Тане записку и, перехватив у ворот уходившего в город старшину, упросил его зайти на бульвар Котовского.
На следующее утро старшина сам окликнул Сергея на плацу. «Все в порядке, — сказал он, — видал твою кралю, так что ставь магарыч. А у тебя, браток, губа не дура — знал кого поджабрить, ха-ха-ха!»
Время на занятиях обычно летело незаметно; но в этот день, казалось, оно вообще остановилось. После обеда в городе опять объявили воздушную тревогу. Самолетов не было, но отбой дали только через час Сергей вдруг с ужасом представил себе расположение казарм — в каких-нибудь двух километрах от нефтебазы, рядом с сортировочной станцией и новой ТЭЦ. Самое опасное место в случае налета, — а вдруг это произойдет именно в тот момент, когда Таня будет здесь?
После вечерней поверки все успевшие известить своих о разрешении свиданий помчались к воротам. Там уже ждала группа женщин. Сергей увидел Таню еще издали — увидел ее волосы и знакомый белый беретик, надетый так, как она всегда носила — немного набекрень и на лоб.
— Танюша-а! — крикнул Сергей, подбегая. — Танюша, я здесь!
Она вырвалась из группы женщин навстречу ему.
— Танюша, здравствуй, милая, — повторял он, гладя ее вздрагивающие плечи, — ну как ты там живешь, расскажи… Танюша моя маленькая…
Только сейчас он заметил, что на Тане защитный комбинезон дружинницы МПВО с закатанными выше локтя рукавами и перетянутый широким командирским ремнем. Этого еще не хватало — чтобы она дежурила на крыше во время налетов…
— Ну успокойся, Танюша… не надо… ты что — в дружине?
— Ой, Сережа… — всхлипывала Таня, промочив слезами его гимнастерку. — Сереженька, я думала, что умру без тебя за эту неделю… Ты… ты еще долго здесь пробудешь?
У ворот были свалены привезенные для какого-то ремонта бревна; Сергей отвел Таню к штабелю, сел рядом с нею.
— Перестань плакать, — сказал он как можно строже. — Нельзя так! Иначе я не буду к тебе выходить, вот увидишь…
— Я ведь… я уже не плачу, правда… — Таня, опустив голову, вытерла слезы воротником комбинезона, размазав по щекам пыль. — Ну как ты здесь, Сережа? Долго еще?
— Ну, как… учимся, Танюша, вот и все. А сколько еще будем — кто его знает, может, дней десять. Ты про себя расскажи… Ты что, в дружине сейчас?
— Конечно… нас тоже учат, как тушить бомбы и всякое такое… Но вообще-то мы все время роем щели, в разных местах. Я уже четыре дня работаю, по девять часов…
— Устаешь очень, Танюша?
— Конечно, но так лучше, правда… все время среди других женщин… я себя гораздо лучше чувствую, потому что не одна и у всех такое же горе… почти у всех. Смотри, какие у меня теперь руки, Сережа. — Таня, пытаясь улыбнуться, протянула ему ладони — натруженные, с белыми бугорками на местах будущих мозолей. Сергей прижал их к лицу. — Руки болят очень, я даже перчатки пробовала надевать, а вообще ничего… Сережа, ты не сердишься, что я в таком виде? Я ведь прямо с работы прибежала…
— Так ты, может, есть хочешь? — спохватился Сергей. — Я принесу, а?
— Нет-нет, не нужно, у меня был с собой хлеб, правда, я съела по дороге…
— А ты как вообще питание свое организуешь?
— Мать-командирша все делает, мне ведь все равно некогда. Сережа, а вас тут хорошо кормят?
— Ну, еще бы, мы-то едим вволю… Ну, а как там вообще, Танюша? От Алексан-Семеныча ничего пока нет?
Таня отрицательно покачала головой.
— Пока ничего, — сказала она тихо. — Я думаю, еще рано?
— Конечно, рано еще… пока теперь письмо дойдет, это ведь не мирное время. А это что, Танюша, комбинезон тебе в дружине выдали?
— Да, это комендант дал… Мне ведь не в чем было работать, я все свои старые вещи еще зимой извела на тряпки… А в новом просто как-то неловко — да и неудобно, узкое все такое… Смотри, Сережа, я себе к лыжным ботинкам какие подошвы приделала. То есть не я, конечно, это мне сапожник сделал. Из шины, видишь? Теперь хорошо, а то в тапочках страшно неудобно — очень тонкие, и больно ноге, когда на лопату нажимаешь… Господи, что я болтаю всякие глупости! Расскажи, как ты тут, Сережа? Очень тебе трудно? Ой, тебя уже остригли, бедный ты мой…
Таня осторожно провела пальцами по его остриженной под машинку голове, между ухом и пилоткой. Сергей смущенно отвел ее руку.
— Ну чего бедный, скажешь тоже… Остригли как надо, не с прическами же здесь возиться. Танюша, тебе на крыше дежурить приходится?
— Угу, когда тревога. На чердаке, только это если я в этот момент дома… Сегодня, например, мы работали недалеко от парка, так я, конечно, домой не пошла. Сережа, очень трудное у тебя здесь обучение? Строевой очень мучают?
— Да ну, какая теперь строевая, кому она нужна. Учат ползать, окапываться, разные такие штуки… Ничего трудного нет, Танюша, ты не думай. Танюша, ты там будь осторожнее, на этих чердаках. Асбестовые костюмы вам выдали?
— Обещают выдать рукавицы, только не знаю когда. Ничего, у нас там есть несколько пар щипцов — вот такие длинные, правда. Сережа, а зажигательная бомба действительно не может взорваться? Если ее взять за хвост — ничего?
— Ничего, Танюша. Если шипит и горит, то, значит, уже не взорвется. За хвост можно схватить, пока еще оболочка не прогорела, а после уже опасно — обожжешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Нет! — Таня встала. — Знаете, Петр Федорович, я никогда не думала, что и вы…
— …окажетесь таким же формалистом, — докончил тот, очень похоже передразнив вдруг ее голос и возмущенную интонацию. Тут же он стал очень серьезным и тоже поднялся, одергивая гимнастерку. — Слушай, Татьяна, сейчас не время для капризов. Я прекрасно понимаю твое желание участвовать в войне самым непосредственным образом. Но для этого не обязательно быть на фронте. Если ты действительно хочешь быть полезной, а не гонишься за романтикой, ты найдешь себе занятие и в тылу…
11
Обучение, проводившееся в ускоренном порядке, было тяжелым. К вечеру, набегав и намаршировав не один десяток километров, после бесконечных упражнений в приемах рукопашного боя и преодолении препятствий, Сергей уставал так, что едва взбирался на свою койку второго яруса. Первые две ночи он от усталости не мог даже спать; правда, потом это прошло.
Занятия, короткие промежутки отдыха, еда и сон — все это так плотно укладывалось в двадцать четыре часа суток, что для мыслей и переживаний просто не оставалось ни минуты. Это было некоторым преимуществом его теперешнего положения.
Первую неделю они провели почему-то в строгой изоляции. Потом им сказали, что увольнительных не будет, но если у кого есть в городе родные, то те могут приходить к казарме по вечерам, после поверки. Сергей тут же, прорывая бумагу жестким карандашом, настрочил Тане записку и, перехватив у ворот уходившего в город старшину, упросил его зайти на бульвар Котовского.
На следующее утро старшина сам окликнул Сергея на плацу. «Все в порядке, — сказал он, — видал твою кралю, так что ставь магарыч. А у тебя, браток, губа не дура — знал кого поджабрить, ха-ха-ха!»
Время на занятиях обычно летело незаметно; но в этот день, казалось, оно вообще остановилось. После обеда в городе опять объявили воздушную тревогу. Самолетов не было, но отбой дали только через час Сергей вдруг с ужасом представил себе расположение казарм — в каких-нибудь двух километрах от нефтебазы, рядом с сортировочной станцией и новой ТЭЦ. Самое опасное место в случае налета, — а вдруг это произойдет именно в тот момент, когда Таня будет здесь?
После вечерней поверки все успевшие известить своих о разрешении свиданий помчались к воротам. Там уже ждала группа женщин. Сергей увидел Таню еще издали — увидел ее волосы и знакомый белый беретик, надетый так, как она всегда носила — немного набекрень и на лоб.
— Танюша-а! — крикнул Сергей, подбегая. — Танюша, я здесь!
Она вырвалась из группы женщин навстречу ему.
— Танюша, здравствуй, милая, — повторял он, гладя ее вздрагивающие плечи, — ну как ты там живешь, расскажи… Танюша моя маленькая…
Только сейчас он заметил, что на Тане защитный комбинезон дружинницы МПВО с закатанными выше локтя рукавами и перетянутый широким командирским ремнем. Этого еще не хватало — чтобы она дежурила на крыше во время налетов…
— Ну успокойся, Танюша… не надо… ты что — в дружине?
— Ой, Сережа… — всхлипывала Таня, промочив слезами его гимнастерку. — Сереженька, я думала, что умру без тебя за эту неделю… Ты… ты еще долго здесь пробудешь?
У ворот были свалены привезенные для какого-то ремонта бревна; Сергей отвел Таню к штабелю, сел рядом с нею.
— Перестань плакать, — сказал он как можно строже. — Нельзя так! Иначе я не буду к тебе выходить, вот увидишь…
— Я ведь… я уже не плачу, правда… — Таня, опустив голову, вытерла слезы воротником комбинезона, размазав по щекам пыль. — Ну как ты здесь, Сережа? Долго еще?
— Ну, как… учимся, Танюша, вот и все. А сколько еще будем — кто его знает, может, дней десять. Ты про себя расскажи… Ты что, в дружине сейчас?
— Конечно… нас тоже учат, как тушить бомбы и всякое такое… Но вообще-то мы все время роем щели, в разных местах. Я уже четыре дня работаю, по девять часов…
— Устаешь очень, Танюша?
— Конечно, но так лучше, правда… все время среди других женщин… я себя гораздо лучше чувствую, потому что не одна и у всех такое же горе… почти у всех. Смотри, какие у меня теперь руки, Сережа. — Таня, пытаясь улыбнуться, протянула ему ладони — натруженные, с белыми бугорками на местах будущих мозолей. Сергей прижал их к лицу. — Руки болят очень, я даже перчатки пробовала надевать, а вообще ничего… Сережа, ты не сердишься, что я в таком виде? Я ведь прямо с работы прибежала…
— Так ты, может, есть хочешь? — спохватился Сергей. — Я принесу, а?
— Нет-нет, не нужно, у меня был с собой хлеб, правда, я съела по дороге…
— А ты как вообще питание свое организуешь?
— Мать-командирша все делает, мне ведь все равно некогда. Сережа, а вас тут хорошо кормят?
— Ну, еще бы, мы-то едим вволю… Ну, а как там вообще, Танюша? От Алексан-Семеныча ничего пока нет?
Таня отрицательно покачала головой.
— Пока ничего, — сказала она тихо. — Я думаю, еще рано?
— Конечно, рано еще… пока теперь письмо дойдет, это ведь не мирное время. А это что, Танюша, комбинезон тебе в дружине выдали?
— Да, это комендант дал… Мне ведь не в чем было работать, я все свои старые вещи еще зимой извела на тряпки… А в новом просто как-то неловко — да и неудобно, узкое все такое… Смотри, Сережа, я себе к лыжным ботинкам какие подошвы приделала. То есть не я, конечно, это мне сапожник сделал. Из шины, видишь? Теперь хорошо, а то в тапочках страшно неудобно — очень тонкие, и больно ноге, когда на лопату нажимаешь… Господи, что я болтаю всякие глупости! Расскажи, как ты тут, Сережа? Очень тебе трудно? Ой, тебя уже остригли, бедный ты мой…
Таня осторожно провела пальцами по его остриженной под машинку голове, между ухом и пилоткой. Сергей смущенно отвел ее руку.
— Ну чего бедный, скажешь тоже… Остригли как надо, не с прическами же здесь возиться. Танюша, тебе на крыше дежурить приходится?
— Угу, когда тревога. На чердаке, только это если я в этот момент дома… Сегодня, например, мы работали недалеко от парка, так я, конечно, домой не пошла. Сережа, очень трудное у тебя здесь обучение? Строевой очень мучают?
— Да ну, какая теперь строевая, кому она нужна. Учат ползать, окапываться, разные такие штуки… Ничего трудного нет, Танюша, ты не думай. Танюша, ты там будь осторожнее, на этих чердаках. Асбестовые костюмы вам выдали?
— Обещают выдать рукавицы, только не знаю когда. Ничего, у нас там есть несколько пар щипцов — вот такие длинные, правда. Сережа, а зажигательная бомба действительно не может взорваться? Если ее взять за хвост — ничего?
— Ничего, Танюша. Если шипит и горит, то, значит, уже не взорвется. За хвост можно схватить, пока еще оболочка не прогорела, а после уже опасно — обожжешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125