— спросил Пашка.
— Мало ли чего я решил. После ухода из спорта я стал слегонца за воротник заливать, и они от меня нос начали воротить — мол, какая на тебя надежда в трудную минуту? Иногда давали различные разовые поручения.
— Кто именно? — заинтересовался я.
— Неважно. Все равно половина из них сидит уже, а некоторые — на том свете. Хорошо, что я к тем парням, к которым меня сватали, не попал.
— А куда попал?
— С узбеком сошлись. С Амиром.
— С Нуретдиновым, что ли?
— Да. У него кличка Узбек.
— Из головы вылетело… Продолжай.
— Он меня с Григоряном свел. А потом с Новоселовым. Я к ним Виталика привел. Его к тому времени из команды поперли. С треском.
— За что?
— За дерьмовый характер. Мы его бешеным окрестили. На татами не было недозволенных приемов, которыми он бы не пользовался. И умел ведь. Все с рук сходило.
И в жизни как что не по нему — сразу в драку. Куда с ним ни пойдешь, обязательно вляпаешься в историю. Ему все равно кого бить — мужчин, женщин. Лишь бы показать себя, свой нрав бешеный… С ним только я и общался. Остальные не могли. Он на своих как на чужих пер, на меня тоже сперва пытался, но я его на место быстро поставил. Меня он боится.
— Что вы для них делали?
— Разовые поручения. Один ханурик за партию товара деньги зажилил, мы его по горло в землю закопали в лесу. В Саратов ездили, там на григоряновского поставщика местная шпана наехала, мы их отваживали, с нами еще двое абреков Нуретдинова были.
— Отвадили?
— Без трупов. Но крепко… Жалобщика этого чертового приструнили… Да мало ли еще чего было… А полгода назад Новоселову вожжа под хвост попала…
То, что рассказал потом Строкин, не укладывалось ни в какие наши построения и показало, какими же дураками мы были. Хотя, честно сказать, такую раскладку представить было очень трудно.
…К началу восемьдесят седьмого года у Григоряна настали тяжелые времена. Созданная им структура начинала трещать по швам. Вассалы начали требовать свободы. Новоселов начал подыскивать новых деловых партнеров и крутить с ними за спиной шефа какие-то дела, с которых армянин не получал ни копейки. Лупаков же решил вообще послать и Новоселова, и Григоряна куда подальше. Будучи человеком серьезным и скрытным, он держал свои намерения в тайне. А в один прекрасный день просто поставил своих компаньонов перед фактом. «До свиданья, друг мой, до свиданья». Для Григоряна это был удар больше по гордости, самолюбию и вере в людей. В принципе найти, кто будет поставлять фурнитуру, он мог без труда. Новоселова разрыв ударил по карману. У него были какие-то независимые от Григоряна расчеты с Лупаковым. Посидев-порядив, пощелкав на счетах, он пришел к неутешительному выводу — Лупаков остался должен семьдесят тысяч рублей.
Сколько Лупаков был должен, не скажет теперь никто. Новоселов в сумму включил и упущенную выгоду от сорванной партнером сделки. Этот счет и был выставлен к оплате.
Хотя сумма и составляла стоимость семи автомобилей «волга», Лупаков мог бы выплатить ее без особого труда. Тем более по всем правилам он был виноват и обязан платить. Можно еще было поторговаться, скостить десятка два тысчонок или, в конце концов, пойти на мировую и возобновить деловые контакты. Но у Лупакова при упоминании о семидесяти тысячах в мозгу замкнуло. Новоселов не понял, что человека, экономящего на кефире и рядящегося в старое тряпье, уговорить расстаться с такой суммой будет не то что трудно, а почти невозможно… Когда Лупаков ответил нецензурно и окончательно на очередную просьбу о возвращении долга, Новоселов послал к нему московских вышибал. Те отправили должника на больничную койку, чтобы тот в спокойной обстановке, окруженный заботливым медперсоналом, поразмышлял над своим поведением. Прописанное лекарство от жадности не помогло. Лупаков только укрепился в мысли не отдавать долг… Но вместе с тем он понял, что на рожон не попрешь. Рано или поздно можешь безвременно оставить этот мир. И у него возник план.
В очередной раз позвонившему Новоселову, который вежливо осведомился о состоянии здоровья, Лупаков заявил, что готов отдать только десять тысяч, поскольку больше у него сроду не было.
— На баб и кутежи потратился? — осведомился Новоселов, прекрасно знавший о монашеском образе жизни должника.
— Куда потратился — туда потратился… Десять тысяч — последнее слово.
— Жалко, — вздохнул Новоселов. — Будем продолжать убеждать.
Лупаков на это и рассчитывал. Однажды к нему снова пришли спортсмены. Он помахал руками, закричав:
— Все отдам… Но есть предложение поинтереснее.
Рассказав идею, он поглядел на озадаченные лица спортсменов.
— Решайтесь.
— А что, — пожал плечами Карасев. — Может, и стоит попробовать. Только не двадцать, а тридцать.
— Двадцать восемь.
— Черт с тобой, жила…
Так был заключен контракт. Новоселову предстояло умереть. Когда к нему позвонили его гонцы и сказали, что все в порядке, он, не подозревая о подвохе, обрадовался и пригласил гостей на дачу… С деньгами… Когда нож вошел в его тело, он только успел вымолвить: «Как же…» Что он хотел спросить, спортсмены так и не узнали.
…Переведенный в следственный изолятор Карасев два дня отказывался встречаться со мной и продолжал буянить. И напросился-таки. Кинулся на выводного, разбил ему лицо, за что заслуженно и жестоко был избит подоспевшими коллегами пострадавшего. У работников этих заведений есть практика работы с любыми бугаями. При умелом использовании резинового изделия номер 74, по народному — «демократизатора», а если проще, резиновой дубинки, и обширном опыте его использования в камере можно вздуть кого угодно, хоть Мухамеда Али.
После взбучки он присмирел. Попытался было написать жалобу в прокуратуру по надзору за ИТУ, но вскоре понял, что лучше ему не будет. Получил я его на допрос с багрово-синей от побоев физиономией, все еще наглого, но относительно смирного. Тратить драгоценное время я не стал. Допросил в качестве обвиняемого, записал, что он не признается, а потом устроил очную ставку со Строкиным.
— Виталик, они все знают. Нам расстрел грозит, — сказал Строкин. — Надо признаваться.
Вскоре я имел признательные показания второго убийцы. Теперь настало время работать с заказчиком, который продолжал пребывать на больничной койке…
— Интересно, зачем все-таки Нуретдинов побежал устраивать дела спортсменов, если сам непричастен? — задумчиво произнес я.
— Зачем ему лишние люди в деле? Чтобы они раскололись и навесили на него, помимо двести восемнадцатой, еще штук десять составов преступлений?
— И мы, хоть и не правильно все просчитали, выловили-таки рыбок.
— Да. Пираний.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Постепенно мы расставляли по клеточкам (точнее сказать, рассаживали по камерам) основных действующих лиц этой истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Мало ли чего я решил. После ухода из спорта я стал слегонца за воротник заливать, и они от меня нос начали воротить — мол, какая на тебя надежда в трудную минуту? Иногда давали различные разовые поручения.
— Кто именно? — заинтересовался я.
— Неважно. Все равно половина из них сидит уже, а некоторые — на том свете. Хорошо, что я к тем парням, к которым меня сватали, не попал.
— А куда попал?
— С узбеком сошлись. С Амиром.
— С Нуретдиновым, что ли?
— Да. У него кличка Узбек.
— Из головы вылетело… Продолжай.
— Он меня с Григоряном свел. А потом с Новоселовым. Я к ним Виталика привел. Его к тому времени из команды поперли. С треском.
— За что?
— За дерьмовый характер. Мы его бешеным окрестили. На татами не было недозволенных приемов, которыми он бы не пользовался. И умел ведь. Все с рук сходило.
И в жизни как что не по нему — сразу в драку. Куда с ним ни пойдешь, обязательно вляпаешься в историю. Ему все равно кого бить — мужчин, женщин. Лишь бы показать себя, свой нрав бешеный… С ним только я и общался. Остальные не могли. Он на своих как на чужих пер, на меня тоже сперва пытался, но я его на место быстро поставил. Меня он боится.
— Что вы для них делали?
— Разовые поручения. Один ханурик за партию товара деньги зажилил, мы его по горло в землю закопали в лесу. В Саратов ездили, там на григоряновского поставщика местная шпана наехала, мы их отваживали, с нами еще двое абреков Нуретдинова были.
— Отвадили?
— Без трупов. Но крепко… Жалобщика этого чертового приструнили… Да мало ли еще чего было… А полгода назад Новоселову вожжа под хвост попала…
То, что рассказал потом Строкин, не укладывалось ни в какие наши построения и показало, какими же дураками мы были. Хотя, честно сказать, такую раскладку представить было очень трудно.
…К началу восемьдесят седьмого года у Григоряна настали тяжелые времена. Созданная им структура начинала трещать по швам. Вассалы начали требовать свободы. Новоселов начал подыскивать новых деловых партнеров и крутить с ними за спиной шефа какие-то дела, с которых армянин не получал ни копейки. Лупаков же решил вообще послать и Новоселова, и Григоряна куда подальше. Будучи человеком серьезным и скрытным, он держал свои намерения в тайне. А в один прекрасный день просто поставил своих компаньонов перед фактом. «До свиданья, друг мой, до свиданья». Для Григоряна это был удар больше по гордости, самолюбию и вере в людей. В принципе найти, кто будет поставлять фурнитуру, он мог без труда. Новоселова разрыв ударил по карману. У него были какие-то независимые от Григоряна расчеты с Лупаковым. Посидев-порядив, пощелкав на счетах, он пришел к неутешительному выводу — Лупаков остался должен семьдесят тысяч рублей.
Сколько Лупаков был должен, не скажет теперь никто. Новоселов в сумму включил и упущенную выгоду от сорванной партнером сделки. Этот счет и был выставлен к оплате.
Хотя сумма и составляла стоимость семи автомобилей «волга», Лупаков мог бы выплатить ее без особого труда. Тем более по всем правилам он был виноват и обязан платить. Можно еще было поторговаться, скостить десятка два тысчонок или, в конце концов, пойти на мировую и возобновить деловые контакты. Но у Лупакова при упоминании о семидесяти тысячах в мозгу замкнуло. Новоселов не понял, что человека, экономящего на кефире и рядящегося в старое тряпье, уговорить расстаться с такой суммой будет не то что трудно, а почти невозможно… Когда Лупаков ответил нецензурно и окончательно на очередную просьбу о возвращении долга, Новоселов послал к нему московских вышибал. Те отправили должника на больничную койку, чтобы тот в спокойной обстановке, окруженный заботливым медперсоналом, поразмышлял над своим поведением. Прописанное лекарство от жадности не помогло. Лупаков только укрепился в мысли не отдавать долг… Но вместе с тем он понял, что на рожон не попрешь. Рано или поздно можешь безвременно оставить этот мир. И у него возник план.
В очередной раз позвонившему Новоселову, который вежливо осведомился о состоянии здоровья, Лупаков заявил, что готов отдать только десять тысяч, поскольку больше у него сроду не было.
— На баб и кутежи потратился? — осведомился Новоселов, прекрасно знавший о монашеском образе жизни должника.
— Куда потратился — туда потратился… Десять тысяч — последнее слово.
— Жалко, — вздохнул Новоселов. — Будем продолжать убеждать.
Лупаков на это и рассчитывал. Однажды к нему снова пришли спортсмены. Он помахал руками, закричав:
— Все отдам… Но есть предложение поинтереснее.
Рассказав идею, он поглядел на озадаченные лица спортсменов.
— Решайтесь.
— А что, — пожал плечами Карасев. — Может, и стоит попробовать. Только не двадцать, а тридцать.
— Двадцать восемь.
— Черт с тобой, жила…
Так был заключен контракт. Новоселову предстояло умереть. Когда к нему позвонили его гонцы и сказали, что все в порядке, он, не подозревая о подвохе, обрадовался и пригласил гостей на дачу… С деньгами… Когда нож вошел в его тело, он только успел вымолвить: «Как же…» Что он хотел спросить, спортсмены так и не узнали.
…Переведенный в следственный изолятор Карасев два дня отказывался встречаться со мной и продолжал буянить. И напросился-таки. Кинулся на выводного, разбил ему лицо, за что заслуженно и жестоко был избит подоспевшими коллегами пострадавшего. У работников этих заведений есть практика работы с любыми бугаями. При умелом использовании резинового изделия номер 74, по народному — «демократизатора», а если проще, резиновой дубинки, и обширном опыте его использования в камере можно вздуть кого угодно, хоть Мухамеда Али.
После взбучки он присмирел. Попытался было написать жалобу в прокуратуру по надзору за ИТУ, но вскоре понял, что лучше ему не будет. Получил я его на допрос с багрово-синей от побоев физиономией, все еще наглого, но относительно смирного. Тратить драгоценное время я не стал. Допросил в качестве обвиняемого, записал, что он не признается, а потом устроил очную ставку со Строкиным.
— Виталик, они все знают. Нам расстрел грозит, — сказал Строкин. — Надо признаваться.
Вскоре я имел признательные показания второго убийцы. Теперь настало время работать с заказчиком, который продолжал пребывать на больничной койке…
— Интересно, зачем все-таки Нуретдинов побежал устраивать дела спортсменов, если сам непричастен? — задумчиво произнес я.
— Зачем ему лишние люди в деле? Чтобы они раскололись и навесили на него, помимо двести восемнадцатой, еще штук десять составов преступлений?
— И мы, хоть и не правильно все просчитали, выловили-таки рыбок.
— Да. Пираний.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Постепенно мы расставляли по клеточкам (точнее сказать, рассаживали по камерам) основных действующих лиц этой истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74