Пока понемножку. Случай представится — без зазрения совести будут тащить много…
Уже позже, много лет спустя, я не раз буду вспоминать эти слова, глядя, как вчерашние несуны и фарцовщики начинают подгребать миллиарды и миллиарды…
— Так никто и не пробовал взяться всерьез за новоселовское царство? — спросил я.
— Почему? Пытались. По одной из мастерских возбудили уголовное дело, вроде бы начали подбираться к начальству, но тут нам дали по рукам. Сказали, чтобы особо не копали. Передавайте имеющееся дело в суд — и достаточно.
— Кто давил?
— Не знаю. Это у начальника нашего отдела надо спросить. Видимо, просьба была достаточно авторитетная. На нашего шефа нелегко надавить.
— К цеху на комбинате вы никогда любопытства не проявляли? Оттуда же за версту дурным запахом тянет…
— Пытались. Но нам еще быстрее по носу дали.
— Что вы там отыскали?..
— Такая история. Внешторг закупает пять высококачественных станков. За них платятся бешеные деньги в валюте. Они предназначены для применения на особо точных производствах. И что мы видим? Два из них оказались в несчастном цехе, выпускающем дешевый ширпотреб — портмоне из кожзаменителя, босоножки и прочую ерунду. Почему?
— Ну и почему?
— Без местных боссов и московских чинуш тут не обошлось. Кто-то поставил в министерстве подпись. Кто-то ходатайствовал. И наверняка никто не ушел обиженным.
— Не было данных, что тут завязан завпромотделом областного комитета Выдрин?
— Конкретно — нет. Но такое вполне возможно. Были оперативные данные, что он покровительствует некоторым цеховикам и расхитителям. Ведет широкий образ жизни. Сын его учится в Москве, он ему отправляет на жизнь по пятьсот рублей в месяц. Это при четырех сотнях зарплаты… Теперь понятно, откуда ветер дул и кто наши начинания закопал. Конечно, мы с ним в разных весовых категориях. Это для КГБ работа. Что мы, ОБХСС, сделать можем? Ничего.
— Вам говорит что-нибудь фамилия Григорян?
— Говорит. Он еще в Армении был в цеховых делах завязан. Оттуда уехал. Начал Россию покорять. Только у нас по двум делам боком проходил, но ни по одному ничего не доказали. Старший продавец — фикция. Не удивлюсь, если магазин, в котором он торгует, и еще кое-какие конторы под ним живут.
— Он в последние годы заделался в друзья Новоселова.
— Значит, они вершили какие-то серьезные дела. Григорян не стал бы размениваться на мелочи.
— Кстати, цех комбината у вас оперативно не прикрыт?
— У меня там источников нет. Может, в районе есть. Но, видимо, те еще наушники! Никакой информации.
— Ясно…
— Говорю же — один оперативник на восемьдесят объектов. Это же надо целую роту информаторов иметь! Все прикрыть невозможно, — махнул рукой Мамлюков. — Кстати, два дня назад был сход хозяйственников. Там присутствовал Григорян.
— Кто еще?
— Маргулис — с фабрики пластмасс. Директор магазина «Промтовары» Гальюнов. И еще кто-то — не знаю.
— Повестка дня?
— Посидели на даче, выпили доброго вина, поели шашлыков… и о чем-то очень крупно поспорили. О чем — не знаю. Гальюнов встал, обругал всех, крикнул, что не хочет иметь с этим дела, и ушел… Кстати, там присутствовал кто-то из уголовных «авторитетов».
— Кто такой? — встрепенулся Пашка.
— Не знаю. Кто-то из тех, кто прикрывает хозяйственников. Не шестерка.
— Колыма, Вольтонутый? — задумчиво протянул Пашка.
— Сказал же — не знаю. Мне твои клиенты нужны, как прошлогодний снег. Своих хватает.
Когда Мамлюков ушел, я достал таблетку анальгина и проглотил ее.
— Колеса ешь? Тяжко? — сочувственно осведомился Пашка, раскуривая сигарету.
— Всю ночь не спал.
— Переживаешь?
— Еще бы! Одной ногой в могиле постоял и убедился, что мне не хочется встать туда и второй.
— Нервный ты, Терентий. Мягкотелый. Учись у старших товарищей присутствию духа… Как ты думаешь, не наши подопечные решили тебя вчера машиной промассажировать?
— Возможно.
— А зачем им это надо? Чтобы навлечь на себя лишние неприятности? Убийство следователя — после такого и из Москвы могут бригаду прислать, насядут всем кагалом и все выкопают, что было и чего не было.
— Ты слишком хорошо о наших коллегах думаешь Пришили следователя, закопали, речь произнесли — и с глаз долой.
— Ты низко себя ценишь. Шум бы все равно был. Копать бы начали по всему фронту земляных работ.
— Ничего подобного. Пока я ночь на кровати ворочался, вот что удумал.
— Ты как мой старшина в армии. «У меня есть мысль, и я буду ее думать».
— Они все просчитали. Следователь попадает в автокатастрофу. Его переезжает пьяный водитель. Что же, случается. Дело передается старшему следователю Головешкину. Такие мелочи, как установление истины, его не очень волнуют. В этом он похож на исполняющего обязанности прокурора. Оба в рот смотрят людям из дома под флагом. Евдокимов сердце лечит и когда вернется — неизвестно. Пока он сердце свое вылечит, Головешкин впарит Бородуле сто вторую статью, пользуясь его чистосердечным раскаянием. Тут ему равных нет. Какой комбинат! Какие хищения! При чем тут Григорян? Какой там завотделом обкомовский? Убийца — подзаборная пьянь, ранее судимый, замочил человека с пьяных глаз. Чтобы купить Кузьму, дадут, положим, не сто вторую, а сто третью, без отягчающих обстоятельств — сведут к взаимному конфликту, и получит он десять лет. Все довольны. А на могиле Терентия Завгородина отцветают розы.
— Они, значит, и меня должны грохнуть.
— Тебя, сыскаря обычного? Ты для них мелочь пузатая, и слово твое — копейка. У тебя даже прав процессуальных нет, а соображения — гроша ломаного не стоят. Цыкнут из административного отдела на твоего начальника — и закроешься. Будешь обо мне слезы лить и за рюмкой жаловаться, что остался Терентий неотмщенным. Пепел мой будет стучать в твое сердце, но ничего ты не сделаешь.
— Красиво глаголешь. Тебе бы книжки писать… В принципе схема корректная, как говорят технари.
— Только сработали топорно. Специалисты недоделанные! Не смогли переехать качественно.
— Еще успеют, — успокоил Пашка.
— Маловероятно. После первого неудавшегося покушения в несчастный случай никто не поверит. Да и смысл какой? Ревизия на комбинате уже назначена. Комбинат под колпаком.
— Не знаю. Может, все не так просто… Ты по лезвию бритвы ходишь.
— И что, зарыться в землю? Прекратить дело?
— Кто-нибудь, я или мои парни, будем тебя ежевечерне провожать домой и на работу.
— Вам делать больше не фига?
— Есть. Но мне неохота вносить четвертак тебе на похороны. Да еще на венок разоряться.
— Ага.
— Ты, тюфяк, совершенно не приспособлен к силовой борьбе.
— «Все, Зин, обидеть, норовишь?»
— Пушки у тебя нет — не положено. Да если бы и была, ты из нее в слона с пяти метров не попадешь. На Шварценеггера ты непохож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Уже позже, много лет спустя, я не раз буду вспоминать эти слова, глядя, как вчерашние несуны и фарцовщики начинают подгребать миллиарды и миллиарды…
— Так никто и не пробовал взяться всерьез за новоселовское царство? — спросил я.
— Почему? Пытались. По одной из мастерских возбудили уголовное дело, вроде бы начали подбираться к начальству, но тут нам дали по рукам. Сказали, чтобы особо не копали. Передавайте имеющееся дело в суд — и достаточно.
— Кто давил?
— Не знаю. Это у начальника нашего отдела надо спросить. Видимо, просьба была достаточно авторитетная. На нашего шефа нелегко надавить.
— К цеху на комбинате вы никогда любопытства не проявляли? Оттуда же за версту дурным запахом тянет…
— Пытались. Но нам еще быстрее по носу дали.
— Что вы там отыскали?..
— Такая история. Внешторг закупает пять высококачественных станков. За них платятся бешеные деньги в валюте. Они предназначены для применения на особо точных производствах. И что мы видим? Два из них оказались в несчастном цехе, выпускающем дешевый ширпотреб — портмоне из кожзаменителя, босоножки и прочую ерунду. Почему?
— Ну и почему?
— Без местных боссов и московских чинуш тут не обошлось. Кто-то поставил в министерстве подпись. Кто-то ходатайствовал. И наверняка никто не ушел обиженным.
— Не было данных, что тут завязан завпромотделом областного комитета Выдрин?
— Конкретно — нет. Но такое вполне возможно. Были оперативные данные, что он покровительствует некоторым цеховикам и расхитителям. Ведет широкий образ жизни. Сын его учится в Москве, он ему отправляет на жизнь по пятьсот рублей в месяц. Это при четырех сотнях зарплаты… Теперь понятно, откуда ветер дул и кто наши начинания закопал. Конечно, мы с ним в разных весовых категориях. Это для КГБ работа. Что мы, ОБХСС, сделать можем? Ничего.
— Вам говорит что-нибудь фамилия Григорян?
— Говорит. Он еще в Армении был в цеховых делах завязан. Оттуда уехал. Начал Россию покорять. Только у нас по двум делам боком проходил, но ни по одному ничего не доказали. Старший продавец — фикция. Не удивлюсь, если магазин, в котором он торгует, и еще кое-какие конторы под ним живут.
— Он в последние годы заделался в друзья Новоселова.
— Значит, они вершили какие-то серьезные дела. Григорян не стал бы размениваться на мелочи.
— Кстати, цех комбината у вас оперативно не прикрыт?
— У меня там источников нет. Может, в районе есть. Но, видимо, те еще наушники! Никакой информации.
— Ясно…
— Говорю же — один оперативник на восемьдесят объектов. Это же надо целую роту информаторов иметь! Все прикрыть невозможно, — махнул рукой Мамлюков. — Кстати, два дня назад был сход хозяйственников. Там присутствовал Григорян.
— Кто еще?
— Маргулис — с фабрики пластмасс. Директор магазина «Промтовары» Гальюнов. И еще кто-то — не знаю.
— Повестка дня?
— Посидели на даче, выпили доброго вина, поели шашлыков… и о чем-то очень крупно поспорили. О чем — не знаю. Гальюнов встал, обругал всех, крикнул, что не хочет иметь с этим дела, и ушел… Кстати, там присутствовал кто-то из уголовных «авторитетов».
— Кто такой? — встрепенулся Пашка.
— Не знаю. Кто-то из тех, кто прикрывает хозяйственников. Не шестерка.
— Колыма, Вольтонутый? — задумчиво протянул Пашка.
— Сказал же — не знаю. Мне твои клиенты нужны, как прошлогодний снег. Своих хватает.
Когда Мамлюков ушел, я достал таблетку анальгина и проглотил ее.
— Колеса ешь? Тяжко? — сочувственно осведомился Пашка, раскуривая сигарету.
— Всю ночь не спал.
— Переживаешь?
— Еще бы! Одной ногой в могиле постоял и убедился, что мне не хочется встать туда и второй.
— Нервный ты, Терентий. Мягкотелый. Учись у старших товарищей присутствию духа… Как ты думаешь, не наши подопечные решили тебя вчера машиной промассажировать?
— Возможно.
— А зачем им это надо? Чтобы навлечь на себя лишние неприятности? Убийство следователя — после такого и из Москвы могут бригаду прислать, насядут всем кагалом и все выкопают, что было и чего не было.
— Ты слишком хорошо о наших коллегах думаешь Пришили следователя, закопали, речь произнесли — и с глаз долой.
— Ты низко себя ценишь. Шум бы все равно был. Копать бы начали по всему фронту земляных работ.
— Ничего подобного. Пока я ночь на кровати ворочался, вот что удумал.
— Ты как мой старшина в армии. «У меня есть мысль, и я буду ее думать».
— Они все просчитали. Следователь попадает в автокатастрофу. Его переезжает пьяный водитель. Что же, случается. Дело передается старшему следователю Головешкину. Такие мелочи, как установление истины, его не очень волнуют. В этом он похож на исполняющего обязанности прокурора. Оба в рот смотрят людям из дома под флагом. Евдокимов сердце лечит и когда вернется — неизвестно. Пока он сердце свое вылечит, Головешкин впарит Бородуле сто вторую статью, пользуясь его чистосердечным раскаянием. Тут ему равных нет. Какой комбинат! Какие хищения! При чем тут Григорян? Какой там завотделом обкомовский? Убийца — подзаборная пьянь, ранее судимый, замочил человека с пьяных глаз. Чтобы купить Кузьму, дадут, положим, не сто вторую, а сто третью, без отягчающих обстоятельств — сведут к взаимному конфликту, и получит он десять лет. Все довольны. А на могиле Терентия Завгородина отцветают розы.
— Они, значит, и меня должны грохнуть.
— Тебя, сыскаря обычного? Ты для них мелочь пузатая, и слово твое — копейка. У тебя даже прав процессуальных нет, а соображения — гроша ломаного не стоят. Цыкнут из административного отдела на твоего начальника — и закроешься. Будешь обо мне слезы лить и за рюмкой жаловаться, что остался Терентий неотмщенным. Пепел мой будет стучать в твое сердце, но ничего ты не сделаешь.
— Красиво глаголешь. Тебе бы книжки писать… В принципе схема корректная, как говорят технари.
— Только сработали топорно. Специалисты недоделанные! Не смогли переехать качественно.
— Еще успеют, — успокоил Пашка.
— Маловероятно. После первого неудавшегося покушения в несчастный случай никто не поверит. Да и смысл какой? Ревизия на комбинате уже назначена. Комбинат под колпаком.
— Не знаю. Может, все не так просто… Ты по лезвию бритвы ходишь.
— И что, зарыться в землю? Прекратить дело?
— Кто-нибудь, я или мои парни, будем тебя ежевечерне провожать домой и на работу.
— Вам делать больше не фига?
— Есть. Но мне неохота вносить четвертак тебе на похороны. Да еще на венок разоряться.
— Ага.
— Ты, тюфяк, совершенно не приспособлен к силовой борьбе.
— «Все, Зин, обидеть, норовишь?»
— Пушки у тебя нет — не положено. Да если бы и была, ты из нее в слона с пяти метров не попадешь. На Шварценеггера ты непохож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74