Сначала ничего хорошего не получилось — видимо, не ту выбрал последовательность проводки. Для пробы позвонил в службу точного времени. Когда отмотал пленку назад и включил воспроизведение, услышал треск, в котором не было никаких на намеков на человеческую речь. Еще поколдовал и оказалось, что не в то гнездо в магнитофоне вставил разъем.
Он слышал как в кладовке скулит Форд, просит есть, но не до того было человеку, на чье добро покушаются.
Утром он набрал номер Авдеевой. И, видно, что-то в его голосе ей показалось необычным, ибо она с ноткой беспокойства спросила — как он себя чувствует и не нужна ли ее помощь?
— Если свободна, приходи, поговорим, — на пленке эта фраза и несколько слов Авдеевой воспроизвелись без малейших помех. Правда, немного фонило, причину чего Рощинский вскоре обнаружил — громкость при записи речи нужно было сделать нулевой.
Когда пришла Авдеева, они сели пить чай. Но стол был бедный: в хрустальной вазе сиротливо лежали три сухаря и одна конфета из старых запасов. Эта скудость угощения не осталась без внимания Авдеевой. Она спросила:
— Владимир Ефимович у тебя, кажется, проблемы с деньгами?
— И не только с деньгами, Аннушка. Не только…У меня проблемы по всему фронту…
Он попытался улыбнуться, но губы не желали складываться в улыбку. Про себя он решал другую проблему: рассказать ей о ночных звонках или сначала ситуацию немного прояснить?
— Так получилось, что совершенно случайно кончилась наличка…Так что, Аннушка, в эту субботу можешь отдыхать, платить мне нечем…
Авдеева положила на стол чайную ложку, насупилась.
— Прошу тебя, Владимир Ефимович, со мной так не говорить…У меня немного есть деньжат и я могу…
— Спасибо тебе душевное, но твои деньги моих проблем не решат. Только ты не обижайся, тут надо Алику и его дружку заплатить. Люди сделали работу, а я в должниках ходить не люблю.
— Они были вдвоем?
— Я этого не хотел, но нужен был транспорт. Хотя честно сказать, мне такой дуэт не нравится.
— Алик может подождать, а вот с Ройтсом можешь нажить лишние хлопоты. Он помешан на деньгах…
Рощинский встал из-за стола и вышел в другую комнату. Вернулся с кулончиком — топазовый ромбик в золотой оправе, не цепочке свешивался с его ладони.
— Эта вещица не очень дорогая, — сказал он, — протягивая кулон Авдеевой, — но если ее продать, мне на пару месяцев хватит.
— Жалко продавать, очень красивая вещица. Сколько за нее ты хочешь?
— Ты думаешь я знаю? Покупал за рубли, а сейчас в почете доллары…Сколько дадут, — он пожал плечами.
— Единственное, что могу сделать — предложить подруге Татьяны. У нее отец бизнесмен…Правда, сейчас в магазинах ювелирных изделий очень много…
— Это старинное украшение, но я отдам его по дешевке. Ну, скажем, можно попросить долларов пятьдесят…сто…Я думаю, за такую сумму любой бармен возьмет с руками…
— Можно попробовать, — Авдеева взяла кулончик и, не разглядывая, положила в маленький кошелек.
После чая женщина принялась за уборку. Рощинский слабо пытался ее отговорить, но пылесос, который она включила заглушал все его слова.
Он захотел возобновить их старое правило: когда Авдеева уже заканчивала уборку, он наполнил ванну горячей водой и насыпал в нее хвойного экстракта. Он даже приготовил ее замшевые тапочки, которые несколько недель простояли под кроватью без дела. Но когда он предложил ей принять ванну, она наотрез отказалась…
…Днем он отправился в дюны в надежде насобирать там пустых бутылок. Но отдыхающих было мало, пляж наполовину пустовал и Рощинский за три часа собрал всего шесть бутылок. Когда он собрался уходить домой, к нему подвалили два потрепанных субъекта и один из них, с синяком под глазом, налетел на Рощинского. Дипломатических переговоров не получилось, было силовое давление конкурентов и, слава Богу, что кулак ударивший его в живот, принадлежал спившемуся бомжу.
Толстяк сменил экспозицию: перейдя железную дорогу, начал обследовать мусорники, стоявшие в привокзальном сквере. Контейнеры были высокие и ему приходилось неестественно изгибаться, выуживая бутылки из их чрева. За четыре часа он насобирал еще десяток бутылок. Денег, вырученных за них, едва хватило на полбатона и два глазированных сырка.
Возвращаясь, непроизвольно сделал крюк и спустился к крохотной, очень узкой, где не разъедутся два велосипедиста, улочке. Она так и называлась «Незаметная». Именно здесь, лет сорок назад, он впервые поцеловал Злату…Владимир Ефимович прислонился к серому, как и он сам, старому забору и вытащил из кармана тюбик с валидолом. Закрыв глаза, он вспоминал и горько-сладкий мед прошлого заливал его сознания, создавая помутнение в голове и вялость в ногах…
Придя домой, он уселся на крыльцо и долго там сидел. И думал: почему те, кто звонили ему ночью, так и не появились, не дали о себе знать?
Чтобы он ни делал, все время прислушивался, ждал телефонного или дверного звонка. И такая ситуация ему даже нравилась, некогда было скучать. Но шли часы, а звонки молчали, словно убитые новобранцы. В какой-то момент Рощинский даже поднял трубку и поднес к уху — гудки подтвердили, что телефон работал.
Под вечер он сел за стол и стал раскладывать пасьянс. Несложный, горизонтальный, принцип которого сводился к подбору карт по масти и значению. Так он убивал время, а время убивало его…
В восемь часов вечера он включил телевизор и как раз на том месте, когда в кадре происходил взрыв машины Комильфо. Он подумал, что это очередной теракт в Израиле, но последующий комментарий поставил все на свои места.
Камера заскользила по трибунам, по отдельным лицам и вдруг Рощинский, среди разноцветных одежд, увидел знакомые фигуры — Пуглова с Ройтсом. Последний с открытым ртом застыл в позе, напоминающей лягушонка, который собирался в первый раз в жизни сделать прыжок. «Кто-то неплохо сработал, — сказал сам себе Рощинский и подумал — насколько глупо в наше время ходить на зрелищные мероприятия».
Информация, которую озвучил диктор, сводилась к простым вещам: авторитеты мафии не поделили сферы влияния в шоу-бизнесе и начали прилюдную разборку. И что это только начало большой кровавой войны. Тут же последовал вывод, — мол, куда смотрят правоохранительные органы? Рощинский поморщился: «Ну, куда смотрят, куда смотрят? Ясное дело, куда менты смотрят, только в одно место они смотрят — на чужие кошельки…» Однако, когда комментатор стал называть имена предполагаемых участников разборки, до слуха Рощинского донеслось: «Главную скрипку в этой преступной симфонии, конечно же, играют господа Бурин и Суслопаров.»
Крупным планом на телеэкране появилась квадратная физиономия Суслопарова — улыбающегося, ничуть не напуганного, решительного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Он слышал как в кладовке скулит Форд, просит есть, но не до того было человеку, на чье добро покушаются.
Утром он набрал номер Авдеевой. И, видно, что-то в его голосе ей показалось необычным, ибо она с ноткой беспокойства спросила — как он себя чувствует и не нужна ли ее помощь?
— Если свободна, приходи, поговорим, — на пленке эта фраза и несколько слов Авдеевой воспроизвелись без малейших помех. Правда, немного фонило, причину чего Рощинский вскоре обнаружил — громкость при записи речи нужно было сделать нулевой.
Когда пришла Авдеева, они сели пить чай. Но стол был бедный: в хрустальной вазе сиротливо лежали три сухаря и одна конфета из старых запасов. Эта скудость угощения не осталась без внимания Авдеевой. Она спросила:
— Владимир Ефимович у тебя, кажется, проблемы с деньгами?
— И не только с деньгами, Аннушка. Не только…У меня проблемы по всему фронту…
Он попытался улыбнуться, но губы не желали складываться в улыбку. Про себя он решал другую проблему: рассказать ей о ночных звонках или сначала ситуацию немного прояснить?
— Так получилось, что совершенно случайно кончилась наличка…Так что, Аннушка, в эту субботу можешь отдыхать, платить мне нечем…
Авдеева положила на стол чайную ложку, насупилась.
— Прошу тебя, Владимир Ефимович, со мной так не говорить…У меня немного есть деньжат и я могу…
— Спасибо тебе душевное, но твои деньги моих проблем не решат. Только ты не обижайся, тут надо Алику и его дружку заплатить. Люди сделали работу, а я в должниках ходить не люблю.
— Они были вдвоем?
— Я этого не хотел, но нужен был транспорт. Хотя честно сказать, мне такой дуэт не нравится.
— Алик может подождать, а вот с Ройтсом можешь нажить лишние хлопоты. Он помешан на деньгах…
Рощинский встал из-за стола и вышел в другую комнату. Вернулся с кулончиком — топазовый ромбик в золотой оправе, не цепочке свешивался с его ладони.
— Эта вещица не очень дорогая, — сказал он, — протягивая кулон Авдеевой, — но если ее продать, мне на пару месяцев хватит.
— Жалко продавать, очень красивая вещица. Сколько за нее ты хочешь?
— Ты думаешь я знаю? Покупал за рубли, а сейчас в почете доллары…Сколько дадут, — он пожал плечами.
— Единственное, что могу сделать — предложить подруге Татьяны. У нее отец бизнесмен…Правда, сейчас в магазинах ювелирных изделий очень много…
— Это старинное украшение, но я отдам его по дешевке. Ну, скажем, можно попросить долларов пятьдесят…сто…Я думаю, за такую сумму любой бармен возьмет с руками…
— Можно попробовать, — Авдеева взяла кулончик и, не разглядывая, положила в маленький кошелек.
После чая женщина принялась за уборку. Рощинский слабо пытался ее отговорить, но пылесос, который она включила заглушал все его слова.
Он захотел возобновить их старое правило: когда Авдеева уже заканчивала уборку, он наполнил ванну горячей водой и насыпал в нее хвойного экстракта. Он даже приготовил ее замшевые тапочки, которые несколько недель простояли под кроватью без дела. Но когда он предложил ей принять ванну, она наотрез отказалась…
…Днем он отправился в дюны в надежде насобирать там пустых бутылок. Но отдыхающих было мало, пляж наполовину пустовал и Рощинский за три часа собрал всего шесть бутылок. Когда он собрался уходить домой, к нему подвалили два потрепанных субъекта и один из них, с синяком под глазом, налетел на Рощинского. Дипломатических переговоров не получилось, было силовое давление конкурентов и, слава Богу, что кулак ударивший его в живот, принадлежал спившемуся бомжу.
Толстяк сменил экспозицию: перейдя железную дорогу, начал обследовать мусорники, стоявшие в привокзальном сквере. Контейнеры были высокие и ему приходилось неестественно изгибаться, выуживая бутылки из их чрева. За четыре часа он насобирал еще десяток бутылок. Денег, вырученных за них, едва хватило на полбатона и два глазированных сырка.
Возвращаясь, непроизвольно сделал крюк и спустился к крохотной, очень узкой, где не разъедутся два велосипедиста, улочке. Она так и называлась «Незаметная». Именно здесь, лет сорок назад, он впервые поцеловал Злату…Владимир Ефимович прислонился к серому, как и он сам, старому забору и вытащил из кармана тюбик с валидолом. Закрыв глаза, он вспоминал и горько-сладкий мед прошлого заливал его сознания, создавая помутнение в голове и вялость в ногах…
Придя домой, он уселся на крыльцо и долго там сидел. И думал: почему те, кто звонили ему ночью, так и не появились, не дали о себе знать?
Чтобы он ни делал, все время прислушивался, ждал телефонного или дверного звонка. И такая ситуация ему даже нравилась, некогда было скучать. Но шли часы, а звонки молчали, словно убитые новобранцы. В какой-то момент Рощинский даже поднял трубку и поднес к уху — гудки подтвердили, что телефон работал.
Под вечер он сел за стол и стал раскладывать пасьянс. Несложный, горизонтальный, принцип которого сводился к подбору карт по масти и значению. Так он убивал время, а время убивало его…
В восемь часов вечера он включил телевизор и как раз на том месте, когда в кадре происходил взрыв машины Комильфо. Он подумал, что это очередной теракт в Израиле, но последующий комментарий поставил все на свои места.
Камера заскользила по трибунам, по отдельным лицам и вдруг Рощинский, среди разноцветных одежд, увидел знакомые фигуры — Пуглова с Ройтсом. Последний с открытым ртом застыл в позе, напоминающей лягушонка, который собирался в первый раз в жизни сделать прыжок. «Кто-то неплохо сработал, — сказал сам себе Рощинский и подумал — насколько глупо в наше время ходить на зрелищные мероприятия».
Информация, которую озвучил диктор, сводилась к простым вещам: авторитеты мафии не поделили сферы влияния в шоу-бизнесе и начали прилюдную разборку. И что это только начало большой кровавой войны. Тут же последовал вывод, — мол, куда смотрят правоохранительные органы? Рощинский поморщился: «Ну, куда смотрят, куда смотрят? Ясное дело, куда менты смотрят, только в одно место они смотрят — на чужие кошельки…» Однако, когда комментатор стал называть имена предполагаемых участников разборки, до слуха Рощинского донеслось: «Главную скрипку в этой преступной симфонии, конечно же, играют господа Бурин и Суслопаров.»
Крупным планом на телеэкране появилась квадратная физиономия Суслопарова — улыбающегося, ничуть не напуганного, решительного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52