Сам он был чисто выбрит, напарфюмерен и особенно щеголевато выглядели его усы.
Еще на подходе к крыльцу, где уже находился Рощинский, Пуглов бросил:
— Мы свое дело сделали, теперь очередь за вами, товарищ маузер.
— Входите, только как следует вытирайте ноги, полы помыты…
Уселись на кухне. Рощинский поставил на стол бутылку джина, на большую мелкую тарелку набросал несколько листиков российского сыра и бутербродов с сырокопченой колбасой. Рядом поставил железную миску с капустным салатом.
После первой рюмки наметившаяся было отчужденность стала ослабевать.
Полуденное солнце заливало светом небольшую кухоньку и оттого, наверное, в душах собравшихся воцарился необъяснимый дух товарищества. Особенно захорошело Ройтсу: накануне он укололся «опнопоном» и теперь принятая порция водки усугубила кайфовый настрой. Ройтс смотрел через окно на изумрудные листочки сирени, на перелетающую с ветки на ветку жирную стрекозу и от этого простого видения испытывал тихий восторг. Ему даже не хотелось говорить, его вполне устраивала роль созерцателя. Но когда Рощинский, сидевший по правую от него руку, заговорил, внимание Ройтса стало мучительно прорываться сквозь невидимую паутину приятной апатии.
— Алик, я хочу с тобой посоветоваться, — сказал хозяин дома и постучал костяшками пальцев о край стола. — Я вам за работу должен тысячу долларов… Ну, по договоренности…Ты меня, надеюсь, понимаешь?
— Все так. Хотя я рассчитывал на другую сумму.
— Дело в том, что у меня возникли непредвиденные проблемы с наличностью, — охладил ситуацию Рощинский. — Поэтому, Алик, решай — или какое-то время подождешь пока я не выправлю свои дела или…Или давай сойдемся на каком-нибудь эквиваленте.
При этих словах Пуглов перестал жевать и положил на стол вилку. Он зырнул на Ройтса, словно спрашивая: «Взять этого карася за жабры сейчас или немного поводить?» И Ройтс тут же подсуетился:
— Алик, не соглашайся! За опасную работу надо платить сразу и много.
— И на какой эквивалент мы можем рассчитывать? — не беря во внимание реплику Игоря, спросил Пуглов.
Рощинский засунул в карман свои пальцы-сосиски и извлек оттуда большой перстень. На первый взгляд ничего необычного в нем не было, разве что кроме искрящегося белого камня огранки кабошон.
— Я вам должен тысячу, а этот обруч тянет как минимум на три…
— Значит, мы тебе будем еще должны? — не скрывая иронии, спросил Пуглов.
Рощинский, уставившийся в оконный квадрат, долго молчал. Сопел и молчал. Наконец оформился:
— Как-нибудь разберемся…Просто для меня вы сделаете еще одну работу.
— Надо еще кого-нибудь похоронить? — Ройтсу показалось, что он удачно сострил.
Однако Рощинскому такие дебаты были не по нутру. Взглянув неприязненно на Ройтса, он сказал:
— Я, Алик, имею дело только с тобой и потому лишнюю публику попрошу заткнуться.
Пуглов решительно возразил:
— Игорь здесь не лишний, он соучастник ночного погребения. В принципе я не против такого эквивалента, но чтобы сбыть кольцо, надо иметь надежного покупателя.
— Если бы такой у меня был, я бы к вашей помощи не прибегал. Просто здесь я никого не знаю и не с моей физподготовкой бегать по городу в поисках подходящего оценщика.
— Хорошо, допустим, мы это с Игорехой провернем, хотя бесплатно такие дела не делаются.
— Я же сказал: разберемся. За реализацию кольца отсчитайте еще двести пятьдесят долларов. Устраивает? Разницу вернешь мне.
— Согласны! — не раздумывая, ляпнул Ройтс, как будто он был главный.
— Идет, — сказал Пуглов. — Но ты говорил о каком-то деле.
Рощинский, как и Ройтс, рассматривал на сиреневых листах стрекозу, к которой присоединилась еще одна, меньшего размера.
— Когда меня трясли глоты Суслопарова, они позарились на одну очень для меня дорогую вещицу. Правда, хватился я ее только сейчас.
— Какая-нибудь картина или статуэтка? — поинтересовался Ройтс.
— Небольшая брошь в виде розы — рубин в золотой оправе. Надо ее вернуть.
Ройтс свистнул.
— Это нереально, — безапелляционно заявил он. — Во-первых, это все равно что искать вот этот мой чинчик на городской свалке, — он стряхнул с сигареты пепел. — Во-вторых, если вещь попала к Суслопарову, отнять у него ее можно разве что с помощью танкового батальона.
— Алик, пусть твой корешок закроет свою хлеборезку, — зло прогудел Рощинский.
— Игорь сказал то, что должен был сказать я. Суслопаров — это не просто частное лицо, это целая бандитская организация. Другое дело, что сам Нерон мог вашу брошку присвоить и втихоря толкнуть тому же Симчику. Если, конечно, вещь представляет хоть какую-то антикварную ценность.
— Ну тут тебе либо удастся, либо отдастся, — Рощинский достал из нагрудного кармана рубашки визитку и протянул ее Пуглову.
Тот вслух прочитал: «Роман Симчик, заведующий антикварным магазином».
— Вполне возможно, что этот Симчик к моей вещи не имеет никакого отношения, — Рощинский отломил кусочек сыра, — но с другой стороны, как ты заметил, это наиболее вероятный канал сбыта ювелирных изделий. В нашем захолустье всего один такой магазин. Да я и не думаю, что визитка Симчика оказалась в кармане Ножичка случайно.
Владимир Ефимович хотел сказать большее, — например о своей тоске по своим любимым людям, что эта брошь — единственное, что связывало его с прошлым и было памятью…Он сглотнул горький комок и опустил к тарелке глаза.
— И во сколько ты, Владимир Ефимович, оцениваешь наш вклад в общее дело возвращения культурных ценностей на родину? — у Пуглова опять все сбилось к иронии.
Не долго обдумывал ответ Толстяк.
— Если вы мне вернете брошь, то поверьте, за ценой не постою. Ну а если ее не найдете, а просто проведете разведку с боем, то пятьсот на двоих.
— Ну как, Игореха, беремся? — обратился Пуглов к Ройтсу. — Давай пару дней посвятим этому Роману Симчику, сходим к нему в лавку, поошиваемся возле дома…
— Я даже знаю, как это быстренько провернуть, — с энтузиазмом откликнулся Ройтс.
— Вишь, Алик, какой прогресс, твой приятель, кажется, начинает исправляться, — Рощинский поднялся со стула, давая понять, что аудиенция закончена.
От Рощинского они поехали к матери Пуглова. Ройтс остался в машине, а Пуглов, сбегав в соседний магазин за тортом, отправился к родительнице.
Это была еще довольно моложавая, со следами былой красоты, крашеная блондинка. Взяв в союзники косметику, она упорно сопротивлялась годам и даже преуспела в личной жизни. В ней был определенный шарм, который присущ всем особам женского пола, которые секс ставят превыше кислорода.
Когда Альфонс по пьянке выбросил из троллейбуса контролера и тот сломал себе шею, она подняла на ноги всех золотых адвокатов и ее сынок вместо пяти лет строгого режима, получил год и вскоре попал под амнистию…
Когда они уселись в кресла, Пуглова, нежно моделируя голос, спросила, что у «сынули на душе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Еще на подходе к крыльцу, где уже находился Рощинский, Пуглов бросил:
— Мы свое дело сделали, теперь очередь за вами, товарищ маузер.
— Входите, только как следует вытирайте ноги, полы помыты…
Уселись на кухне. Рощинский поставил на стол бутылку джина, на большую мелкую тарелку набросал несколько листиков российского сыра и бутербродов с сырокопченой колбасой. Рядом поставил железную миску с капустным салатом.
После первой рюмки наметившаяся было отчужденность стала ослабевать.
Полуденное солнце заливало светом небольшую кухоньку и оттого, наверное, в душах собравшихся воцарился необъяснимый дух товарищества. Особенно захорошело Ройтсу: накануне он укололся «опнопоном» и теперь принятая порция водки усугубила кайфовый настрой. Ройтс смотрел через окно на изумрудные листочки сирени, на перелетающую с ветки на ветку жирную стрекозу и от этого простого видения испытывал тихий восторг. Ему даже не хотелось говорить, его вполне устраивала роль созерцателя. Но когда Рощинский, сидевший по правую от него руку, заговорил, внимание Ройтса стало мучительно прорываться сквозь невидимую паутину приятной апатии.
— Алик, я хочу с тобой посоветоваться, — сказал хозяин дома и постучал костяшками пальцев о край стола. — Я вам за работу должен тысячу долларов… Ну, по договоренности…Ты меня, надеюсь, понимаешь?
— Все так. Хотя я рассчитывал на другую сумму.
— Дело в том, что у меня возникли непредвиденные проблемы с наличностью, — охладил ситуацию Рощинский. — Поэтому, Алик, решай — или какое-то время подождешь пока я не выправлю свои дела или…Или давай сойдемся на каком-нибудь эквиваленте.
При этих словах Пуглов перестал жевать и положил на стол вилку. Он зырнул на Ройтса, словно спрашивая: «Взять этого карася за жабры сейчас или немного поводить?» И Ройтс тут же подсуетился:
— Алик, не соглашайся! За опасную работу надо платить сразу и много.
— И на какой эквивалент мы можем рассчитывать? — не беря во внимание реплику Игоря, спросил Пуглов.
Рощинский засунул в карман свои пальцы-сосиски и извлек оттуда большой перстень. На первый взгляд ничего необычного в нем не было, разве что кроме искрящегося белого камня огранки кабошон.
— Я вам должен тысячу, а этот обруч тянет как минимум на три…
— Значит, мы тебе будем еще должны? — не скрывая иронии, спросил Пуглов.
Рощинский, уставившийся в оконный квадрат, долго молчал. Сопел и молчал. Наконец оформился:
— Как-нибудь разберемся…Просто для меня вы сделаете еще одну работу.
— Надо еще кого-нибудь похоронить? — Ройтсу показалось, что он удачно сострил.
Однако Рощинскому такие дебаты были не по нутру. Взглянув неприязненно на Ройтса, он сказал:
— Я, Алик, имею дело только с тобой и потому лишнюю публику попрошу заткнуться.
Пуглов решительно возразил:
— Игорь здесь не лишний, он соучастник ночного погребения. В принципе я не против такого эквивалента, но чтобы сбыть кольцо, надо иметь надежного покупателя.
— Если бы такой у меня был, я бы к вашей помощи не прибегал. Просто здесь я никого не знаю и не с моей физподготовкой бегать по городу в поисках подходящего оценщика.
— Хорошо, допустим, мы это с Игорехой провернем, хотя бесплатно такие дела не делаются.
— Я же сказал: разберемся. За реализацию кольца отсчитайте еще двести пятьдесят долларов. Устраивает? Разницу вернешь мне.
— Согласны! — не раздумывая, ляпнул Ройтс, как будто он был главный.
— Идет, — сказал Пуглов. — Но ты говорил о каком-то деле.
Рощинский, как и Ройтс, рассматривал на сиреневых листах стрекозу, к которой присоединилась еще одна, меньшего размера.
— Когда меня трясли глоты Суслопарова, они позарились на одну очень для меня дорогую вещицу. Правда, хватился я ее только сейчас.
— Какая-нибудь картина или статуэтка? — поинтересовался Ройтс.
— Небольшая брошь в виде розы — рубин в золотой оправе. Надо ее вернуть.
Ройтс свистнул.
— Это нереально, — безапелляционно заявил он. — Во-первых, это все равно что искать вот этот мой чинчик на городской свалке, — он стряхнул с сигареты пепел. — Во-вторых, если вещь попала к Суслопарову, отнять у него ее можно разве что с помощью танкового батальона.
— Алик, пусть твой корешок закроет свою хлеборезку, — зло прогудел Рощинский.
— Игорь сказал то, что должен был сказать я. Суслопаров — это не просто частное лицо, это целая бандитская организация. Другое дело, что сам Нерон мог вашу брошку присвоить и втихоря толкнуть тому же Симчику. Если, конечно, вещь представляет хоть какую-то антикварную ценность.
— Ну тут тебе либо удастся, либо отдастся, — Рощинский достал из нагрудного кармана рубашки визитку и протянул ее Пуглову.
Тот вслух прочитал: «Роман Симчик, заведующий антикварным магазином».
— Вполне возможно, что этот Симчик к моей вещи не имеет никакого отношения, — Рощинский отломил кусочек сыра, — но с другой стороны, как ты заметил, это наиболее вероятный канал сбыта ювелирных изделий. В нашем захолустье всего один такой магазин. Да я и не думаю, что визитка Симчика оказалась в кармане Ножичка случайно.
Владимир Ефимович хотел сказать большее, — например о своей тоске по своим любимым людям, что эта брошь — единственное, что связывало его с прошлым и было памятью…Он сглотнул горький комок и опустил к тарелке глаза.
— И во сколько ты, Владимир Ефимович, оцениваешь наш вклад в общее дело возвращения культурных ценностей на родину? — у Пуглова опять все сбилось к иронии.
Не долго обдумывал ответ Толстяк.
— Если вы мне вернете брошь, то поверьте, за ценой не постою. Ну а если ее не найдете, а просто проведете разведку с боем, то пятьсот на двоих.
— Ну как, Игореха, беремся? — обратился Пуглов к Ройтсу. — Давай пару дней посвятим этому Роману Симчику, сходим к нему в лавку, поошиваемся возле дома…
— Я даже знаю, как это быстренько провернуть, — с энтузиазмом откликнулся Ройтс.
— Вишь, Алик, какой прогресс, твой приятель, кажется, начинает исправляться, — Рощинский поднялся со стула, давая понять, что аудиенция закончена.
От Рощинского они поехали к матери Пуглова. Ройтс остался в машине, а Пуглов, сбегав в соседний магазин за тортом, отправился к родительнице.
Это была еще довольно моложавая, со следами былой красоты, крашеная блондинка. Взяв в союзники косметику, она упорно сопротивлялась годам и даже преуспела в личной жизни. В ней был определенный шарм, который присущ всем особам женского пола, которые секс ставят превыше кислорода.
Когда Альфонс по пьянке выбросил из троллейбуса контролера и тот сломал себе шею, она подняла на ноги всех золотых адвокатов и ее сынок вместо пяти лет строгого режима, получил год и вскоре попал под амнистию…
Когда они уселись в кресла, Пуглова, нежно моделируя голос, спросила, что у «сынули на душе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52