И вожак полетел в другую сторону, уже не столь красиво, В этот момент на Пахома налетели остальные волки.
Пока я вытаскивала из кармана свой «ТТ», пока отогревала дыханием замерзший курок… — все было кончено.
Пахом Лаптев играючи раскидал всю стаю. Основательно потрепанные хищники с поджатыми хвостами гуськом убегали в тайгу.
— Классно вы их! — с восхищением произнес Володька.
— А почему вы не стреляли, дядя Пахом? — спросила я у охотника.
— Патронов жалко, — ответил Лаптев, заводя вездеход. — Дорогие, однако.
Мы поехали. Пахом опять затянул свою песню без слов:
— А-а-а-э-э-э-о-о-о…
Уже начинало темнеть, когда, наконец, показались деревянные домики, по самые окна занесенные снегом.
— Горлодуевка, однако, — сказал Лаптев.
Подъехав к первой попавшейся избе, мы постучали. Дверь нам открыла древняя старуха с клюкой.
— Принимай, бабка, гостей, — бросил ей Пахом и, повернувшись, зашагал к вездеходу.
— Дядя Пахом, — догнала я его, — куда же вы?
— Да и правда, мил человек, — поддержала меня старуха. — Почитай, ночь на дворе. Оставайся, места всем хватит.
— Настоящий охотник в тайге ночует, однако, — ответил Лаптев и, сев на свой вездеход, укатил.
— Ну, вольному воля, — перекрестила его в спину старуха. — Заходите, касатики, гостями будете.
Мы вошли в избу. В чисто выметенной кухне стояли стол, лавка, в углу — русская печь… Старуха взяла ухват и достала из печи большую сковородку с румяными лепешками. Затем налила молока в две глиняные кружки.
— Угощайтесь, касатики, — пригласила нас к столу.
Мы не заставили себя долго просить. Уселись на лавку и принялись уписывать лепешки за обе щеки.
— А меня бабкой Анфисой кличут, — певуче говорила старуха. — А вас как звать-величать?
— Меня Клара, — сказала я.
— А меня Карл, — сказал Володька.
— Ну вот и познакомились. — Бабка Анфиса подложила нам на тарелки еще горячих лепешек. — А вы по какой надобности в Горлодуевку, касатики?
— Юные натуралисты мы, — попивая молочко, сообщила я. — Природу изучаем, старинные сибирские обряды…
— Ага, — подхватил Воробей. — Записываем песни, легенды, сказки разные. Ну, там про леших, русалок, колдунов…
— А про колдуний, часом, не записываете? — осведомилась бабка. — А то ведь я как раз колдунья.
Володька чуть лепешкой не подавился. Я чуть молоком не захлебнулась.
— Вы — ведьма?! — откашлявшись, спросила я.
— Не ведьма, а колдунья, — поправила бабка Анфиса. — Ведьмы — они завсегда злые. А колдуньи бывают и злые, и добрые. Я добрая колдунья.
— Да вы шутите, бабушка, — недоверчиво сказал Володька. — Никакая вы не колдунья.
— Не веришь, милок, — прищурилась бабка Анфиса. — Ну гляди, Фома неверующий.
Старуха прошла из кухни в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. А через минуту дверь открылась, и на пороге появилась… молодая девушка. Она была одета точно так же, как бабка Анфиса.
— Ну что, касатики, убедились? — сказала девушка голосом бабки.
— А вы кто? — обалдело спросила я.
— Анфиса я, — ответила девушка и засмеялась хриплым старушечьим смехом: — Ха-ха-ха! Чай, не признали?!
Мы с Воробьем, не сговариваясь, кинулись в комнату. Там стояли кровать, шкаф, стол, маленький диванчик… Я заглянула под кровать и стол; Володька посмотрел в шкафу. Бабки Анфисы нигде не было.
— Ой-ой-ой, — заливалась девушка. — Проверять пошли! Да говорю же вам, я она и есть. У меня просто две головы. Одна старая, другая молодая.
— Ну покажите тогда свою старую голову, — сказал Володька.
— Нам, колдуньям, не полагается живую голову отдельно от тела показывать. Грех это.
— А зачем вам две головы? — спросила я.
— Как это зачем?! У нас в Сибири пословица есть: «Одна голова хорошо, а две лучше». Со старой головой я пенсию получаю. И когда в город езжу, тож старую надеваю, чтоб место в транспорте уступали. А с молодой головой на дискотеки хожу, на вечеринки разные…
Говоря это, девушка хитровато улыбалась.
Так мы с Воробьем до конца и не въехали: разыгрывала она нас или действительно имела две головы. А почему бы и нет?! Вон, по телеку показывали, в Мексике женщина родила девочку с тремя головами.
Между тем пора было ложиться спать. Анфиса постелила мне на кровати; Володьке — на диванчике; а сама улеглась в кухне, на печке.
За окнами бушевала вьюга. Тикали ходики на стене. С кухни доносилось потрескивание поленьев в печи. Было очень уютно лежать в натопленной избе да еще на мягкой перине. И совсем не хотелось думать о сумасшедших черных колдунах; о том, что под нами — запасной выход из Ада, и что его собираются взрывать с помощью частицы «ип»…
— Мухина, — позвал Володька.
— Чего?
— Странная женщина, правда?.. То она старая. То молодая. Фокусы-покусы какие-то. Зачем она нас разыгрывает?..
— А тебе, Воробей, не все ли равно? Ну фокусы. Ну разыгрывает. Здесь же глухомань, вот она себя и развлекает. Скажи лучше спасибо, что на ночлег пустила. Ночевали бы сейчас в тайге вместе с Пахомом Лаптевым.
— Верно говоришь, однако, — сказал Володька, подражая таежному охотнику.
И с этими словами мы уснули.
НОЧЬ В ЦЕРКВИ
На следующее утро девушка Анфиса опять превратилась в бабку Анфису. Стоя у печи, она помешивала пельмени в чугунке. Метель на улице утихла, и мы с Воробьем, поев сибирских пельменей, отправились на поиски черных колдунов. Кассирша из автовокзала явно ошибалась, говоря, что Горлодуевка заброшена. В каждой избе кто-нибудь да жил. Другое дело, что жили тут одни старики и старухи. За весь день нам не встретилось ни одного человека моложе семидесяти.
Мы обошли всю деревню. Я по-деловому расспрашивала стариков о сибирских обрядах и обычаях, а Володька заглядывал во все комнаты, якобы интересуясь предметами сибирского быта.
Никаких подозрительных личностей мы не обнаружили. Хотя до намеченного взрыва частицы «ип» оставалось всего четыре дня. Где же колдуны?.. Не в тайге же они, в самом деле, прячутся.
К вечеру мы снова вернулись в избу бабки Анфисы. К нашему приходу она наварила сибирских щей. И мы энергично заработали ложками.
— А хотите, касатики, поучаствовать в старинном сибирском обряде? — сказала бабка, с удовольствием наблюдая, как мы уминаем ее щи.
— Конечно, хотим, — ответила я.
— А что за обряд? — поинтересовался Володька.
— Псалтырь будете в церкви читать. Над покойником.
Мы с Воробьем как по команде опустили свои ложки.
— К-какой псалтырь? — заикаясь, спросил Володька.
— Над к-каким покойником? — тоже заикаясь, спросила я.
— Псалтырь — это такая книга с молитвами, — объяснила бабка Анфиса. — А покойник — это старуха Матрена. Она вчера померла. Царствие ей небесное. Вот уж кто точно ведьмой был. Че только не вытворяла при жизни. Бывало, так расколдуется, по всему району изображение в телевизорах пропадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Пока я вытаскивала из кармана свой «ТТ», пока отогревала дыханием замерзший курок… — все было кончено.
Пахом Лаптев играючи раскидал всю стаю. Основательно потрепанные хищники с поджатыми хвостами гуськом убегали в тайгу.
— Классно вы их! — с восхищением произнес Володька.
— А почему вы не стреляли, дядя Пахом? — спросила я у охотника.
— Патронов жалко, — ответил Лаптев, заводя вездеход. — Дорогие, однако.
Мы поехали. Пахом опять затянул свою песню без слов:
— А-а-а-э-э-э-о-о-о…
Уже начинало темнеть, когда, наконец, показались деревянные домики, по самые окна занесенные снегом.
— Горлодуевка, однако, — сказал Лаптев.
Подъехав к первой попавшейся избе, мы постучали. Дверь нам открыла древняя старуха с клюкой.
— Принимай, бабка, гостей, — бросил ей Пахом и, повернувшись, зашагал к вездеходу.
— Дядя Пахом, — догнала я его, — куда же вы?
— Да и правда, мил человек, — поддержала меня старуха. — Почитай, ночь на дворе. Оставайся, места всем хватит.
— Настоящий охотник в тайге ночует, однако, — ответил Лаптев и, сев на свой вездеход, укатил.
— Ну, вольному воля, — перекрестила его в спину старуха. — Заходите, касатики, гостями будете.
Мы вошли в избу. В чисто выметенной кухне стояли стол, лавка, в углу — русская печь… Старуха взяла ухват и достала из печи большую сковородку с румяными лепешками. Затем налила молока в две глиняные кружки.
— Угощайтесь, касатики, — пригласила нас к столу.
Мы не заставили себя долго просить. Уселись на лавку и принялись уписывать лепешки за обе щеки.
— А меня бабкой Анфисой кличут, — певуче говорила старуха. — А вас как звать-величать?
— Меня Клара, — сказала я.
— А меня Карл, — сказал Володька.
— Ну вот и познакомились. — Бабка Анфиса подложила нам на тарелки еще горячих лепешек. — А вы по какой надобности в Горлодуевку, касатики?
— Юные натуралисты мы, — попивая молочко, сообщила я. — Природу изучаем, старинные сибирские обряды…
— Ага, — подхватил Воробей. — Записываем песни, легенды, сказки разные. Ну, там про леших, русалок, колдунов…
— А про колдуний, часом, не записываете? — осведомилась бабка. — А то ведь я как раз колдунья.
Володька чуть лепешкой не подавился. Я чуть молоком не захлебнулась.
— Вы — ведьма?! — откашлявшись, спросила я.
— Не ведьма, а колдунья, — поправила бабка Анфиса. — Ведьмы — они завсегда злые. А колдуньи бывают и злые, и добрые. Я добрая колдунья.
— Да вы шутите, бабушка, — недоверчиво сказал Володька. — Никакая вы не колдунья.
— Не веришь, милок, — прищурилась бабка Анфиса. — Ну гляди, Фома неверующий.
Старуха прошла из кухни в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. А через минуту дверь открылась, и на пороге появилась… молодая девушка. Она была одета точно так же, как бабка Анфиса.
— Ну что, касатики, убедились? — сказала девушка голосом бабки.
— А вы кто? — обалдело спросила я.
— Анфиса я, — ответила девушка и засмеялась хриплым старушечьим смехом: — Ха-ха-ха! Чай, не признали?!
Мы с Воробьем, не сговариваясь, кинулись в комнату. Там стояли кровать, шкаф, стол, маленький диванчик… Я заглянула под кровать и стол; Володька посмотрел в шкафу. Бабки Анфисы нигде не было.
— Ой-ой-ой, — заливалась девушка. — Проверять пошли! Да говорю же вам, я она и есть. У меня просто две головы. Одна старая, другая молодая.
— Ну покажите тогда свою старую голову, — сказал Володька.
— Нам, колдуньям, не полагается живую голову отдельно от тела показывать. Грех это.
— А зачем вам две головы? — спросила я.
— Как это зачем?! У нас в Сибири пословица есть: «Одна голова хорошо, а две лучше». Со старой головой я пенсию получаю. И когда в город езжу, тож старую надеваю, чтоб место в транспорте уступали. А с молодой головой на дискотеки хожу, на вечеринки разные…
Говоря это, девушка хитровато улыбалась.
Так мы с Воробьем до конца и не въехали: разыгрывала она нас или действительно имела две головы. А почему бы и нет?! Вон, по телеку показывали, в Мексике женщина родила девочку с тремя головами.
Между тем пора было ложиться спать. Анфиса постелила мне на кровати; Володьке — на диванчике; а сама улеглась в кухне, на печке.
За окнами бушевала вьюга. Тикали ходики на стене. С кухни доносилось потрескивание поленьев в печи. Было очень уютно лежать в натопленной избе да еще на мягкой перине. И совсем не хотелось думать о сумасшедших черных колдунах; о том, что под нами — запасной выход из Ада, и что его собираются взрывать с помощью частицы «ип»…
— Мухина, — позвал Володька.
— Чего?
— Странная женщина, правда?.. То она старая. То молодая. Фокусы-покусы какие-то. Зачем она нас разыгрывает?..
— А тебе, Воробей, не все ли равно? Ну фокусы. Ну разыгрывает. Здесь же глухомань, вот она себя и развлекает. Скажи лучше спасибо, что на ночлег пустила. Ночевали бы сейчас в тайге вместе с Пахомом Лаптевым.
— Верно говоришь, однако, — сказал Володька, подражая таежному охотнику.
И с этими словами мы уснули.
НОЧЬ В ЦЕРКВИ
На следующее утро девушка Анфиса опять превратилась в бабку Анфису. Стоя у печи, она помешивала пельмени в чугунке. Метель на улице утихла, и мы с Воробьем, поев сибирских пельменей, отправились на поиски черных колдунов. Кассирша из автовокзала явно ошибалась, говоря, что Горлодуевка заброшена. В каждой избе кто-нибудь да жил. Другое дело, что жили тут одни старики и старухи. За весь день нам не встретилось ни одного человека моложе семидесяти.
Мы обошли всю деревню. Я по-деловому расспрашивала стариков о сибирских обрядах и обычаях, а Володька заглядывал во все комнаты, якобы интересуясь предметами сибирского быта.
Никаких подозрительных личностей мы не обнаружили. Хотя до намеченного взрыва частицы «ип» оставалось всего четыре дня. Где же колдуны?.. Не в тайге же они, в самом деле, прячутся.
К вечеру мы снова вернулись в избу бабки Анфисы. К нашему приходу она наварила сибирских щей. И мы энергично заработали ложками.
— А хотите, касатики, поучаствовать в старинном сибирском обряде? — сказала бабка, с удовольствием наблюдая, как мы уминаем ее щи.
— Конечно, хотим, — ответила я.
— А что за обряд? — поинтересовался Володька.
— Псалтырь будете в церкви читать. Над покойником.
Мы с Воробьем как по команде опустили свои ложки.
— К-какой псалтырь? — заикаясь, спросил Володька.
— Над к-каким покойником? — тоже заикаясь, спросила я.
— Псалтырь — это такая книга с молитвами, — объяснила бабка Анфиса. — А покойник — это старуха Матрена. Она вчера померла. Царствие ей небесное. Вот уж кто точно ведьмой был. Че только не вытворяла при жизни. Бывало, так расколдуется, по всему району изображение в телевизорах пропадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39