образом, а я обнял ее, сзади, как пассажир мотоцикла. Наши шлемы соприкасались. О чем мы тогда говорили, вас действительно не касается, черт побери.
Уходили минуты часа – самого полного часа, какой когда-либо был в моей жизни. Вокруг нас простиралась бесконечность. Мы оба были невеж– дами в астрономии, и мы давали собственные имена созвездиям во время нашего медового месяца. Банджо. Злобно глядящий зверь. Охапка сена Ориона. Большой кальян и Маленькая трубка. Три близкие звезды неподалеку от Млечного Пути естественно стали Тремя Мушкетерами. Таким вот образом. Теперь, спустя многие месяцы, мы перебираем их имена снова, возрождая этот медовый месяц. Мы говорили о наших несбывшихся планах и надеждах. Мы по очереди теряли силу духа и по очереди утешали друг друга, а потом мы потеряли силу духа одновременной утешали друг друга тоже одновременно. Мы рассказали друг другу те последние тайны, которые хранят даже супруги, счастливые в браке. Дважды мы согласились снять р– костюмы и покончить с этим. Дважды мы передумали. Мы говорили о детях, которых не завели, и о том, как хорошо для них, что мы их не завели. Мы пили сладкую воду из трубок в шлемах. Мы говорили о Боге, о смерти, о том, как нам неудобно и как это глупо – умирать в неудобном положении; как глупо умирать вообще.
– Нас убило напряжение спешки, – сказал я в конце концов. – Мы так торопились успеть к какому-то идиотскому, проклятому, крайнему сроку.
Жуткая спешка. Но зачем? Теперь наш метаболизм не позволит высадиться нам на необитаемом острове космоса. Что-то здесь было не то. (в тот момент я был очень близок к истине, очень.) Чего мы так боялись? Что такого есть на Земле, что мы рисковали своими шеями, чтобы это сохранить?
– Люди, – серьезно ответила Норри. – Красивые места. Здесь, наверху, не очень-то много ни тех, ни других.
– Ага, места. Нью-Йорк. Торонто. Чесспулс.
– Нечестно. Остров принца Эдуарда.
– Ага, и сколько мы могли там провести времени? И сколько времени осталось до того, как там тоже вырастет проклятый город?
– Люди, Чарли. Хорошие люди.
– Семь миллиардов людей, копошащихся в одном распадающемся муравейнике.
– Чарли, взгляни сюда. – Она показала на Землю. – Ты видишь «оазис в космосе»? Кажется ли он тебе перенаселенным?
Она меня поймала. Только в космосе могло создаться такое потрясающее впечатление от нашей родной планеты – сплошная, обширная, нетронутая дикая природа. Нигде никого на большой части Земли, и только изредка мерцание огней или крошечная мозаика служат свидетельством существо– вания человека. Человек, возможно, загрязнил до предела атмосферу планеты
– по краям на закате она выглядит не толще яблочной кожуры – но он пока почти не оставил видимых отсюда отметин на поверхности родной планеты.
– Нет, не кажется. Но на самом деле это так, ты сама знаешь. У меня там все время болит нога. Там воняет. Там грязно, полно микробов, там все пропитано злом, окутано безумием, по пояс погружено в отчаяние. Не знаю, за каким чертом я вообще хотел туда вернуться!
– Чарли!
Я понял, как громко кричал, только когда обнаружил, что ей пришлось сильно повысить голос, чтобы перекричать меня. Я замолчал, ужасно злой на себя. «Ты снова хочешь капризничать? Что, последнего раза тебе было мало?» «Извини, – ответил я себе. – Я просто никогда еще не умирал».
– Прости, дорогая, – сказал я вслух. – Мне кажется, я просто несильно интересовался Землей с тех пор, как закрыли «Ле Мэнтнан».
Я начинал это говорить, как шутку, но прозвучало несмешно.
– Чарли, – сказала она странным голосом.
«Вот видишь? Теперь она заведет этот разговор, все сначала».
– Да?
– Почему «Обезьяньи перекладины» то вспыхивают, то гаснут?
Я сразу проверил воздушный баллон, затем соединительную «Y»-трубку, клапаны. Нет, с воздухом у нее было все в порядке. Тогда я посмотрел.
Никаких сомнений. «Обезьяньи перекладины» мигали вдалеке – иллюминация на рождественской елке, светомузыка со вспышкой. Я снова тщательно проверил кислород, чтобы убедиться, что мы не галлюцинируем оба, после чего опять обнял ее.
– Странно, – сказал я. – Не могу себе представить неполадки, из-за которых электрическая цепь вела бы себя таким образом.
– Наверное, что-то попало в солнечный энергетический экран и заставило его вращаться. – Может быть. Но что?
– Черт с ним, Чарли. Возможно, это Рауль пытается нам сигнализировать.
– Если это так, действительно черт с ним. Я больше ничего не хочу сказать, и будь я проклят, если я что-то хочу услышать. Не включай чертовы наушники. О чем мы говорили?
– Мы решили, что на Земле хреново.
– Так оно и есть. Даже хуже. Почему там вообще хоть кто-то живет, Норри? Впрочем, это тоже к черту.
– Не такое это плохое место. Мы там встретились.
– Правда. – Я обнял ее покрепче. – Я думаю, мы счастливые люди.
Каждый из нас нашел свою вторую половинку. И даже до того, как умер.
Сколько таких счастливчиков?
– Том и Линда, я думаю. Диана и Говард в Торонто. Не могу вспомнить больше никого, о ком бы я знала это наверняка.
– Я тоже. Вокруг было больше удачных браков, когда я был ребенком.
Перекладины замигали вдвое чаще. Второй невероятный метеор? Или оторвалась часть панели, отчего остальное стало вращаться быстрее? Это не– приятно отвлекало, и я повернулся так, чтобы не видеть.
– Мне кажется, я никогда толком не понимал, как неправдоподобно мы счастливы. Жизнь, когда в ней есть ты, это потрясающая штука.
– О Чарли! – всхлипнула она, поворачиваясь в моих объятиях.
Несмотря на то, что это было так сложно, она развернулась на сиденье и снова обняла меня. Р-костюм впился мне в шею, наушник с этой стороны царапал ухо, ее сильные руки танцовщицы разбудили ад в моей больной спине, но я не жаловался. Пока ее хватка неожиданно не стала еще сильнее.
– Чарли!
– Мммм!
Она слегка ослабила хватку, но продолжала держаться за меня.
– Что это за черт?
Я перевел дух.
– Ты о чем? – Я повернулся на сиденье, чтобы посмотреть назад. – Что за черт – что?
Мы оба сорвались с сидений машины и повисли на страховочных тросах, оглушенные.
Это было фактически над нами, в пределах сотни метров, такое невозможно огромное, с такими искаженными близким расстоянием пропорциями, что нам потребовалось несколько секунд, чтобы распознать, идентифицировать это как космический корабль. Моей первой мыслью было, что к нам заплыл в гости кит.
«ЧЕМПИОН», – гласили толстые красные буквы, протянувшиеся через нос корабля. И ниже: «Космическая Команда Объединенных Наций».
Я бросил взгляд через плечо, на Норри, затем еще раз проверил воздушную трубку. «Никаких регулярных трасс», – сказал я бессмысленно и включил радио.
Голос был невероятно громкий, но статический шум был настолько сильнее, что я сразу понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Уходили минуты часа – самого полного часа, какой когда-либо был в моей жизни. Вокруг нас простиралась бесконечность. Мы оба были невеж– дами в астрономии, и мы давали собственные имена созвездиям во время нашего медового месяца. Банджо. Злобно глядящий зверь. Охапка сена Ориона. Большой кальян и Маленькая трубка. Три близкие звезды неподалеку от Млечного Пути естественно стали Тремя Мушкетерами. Таким вот образом. Теперь, спустя многие месяцы, мы перебираем их имена снова, возрождая этот медовый месяц. Мы говорили о наших несбывшихся планах и надеждах. Мы по очереди теряли силу духа и по очереди утешали друг друга, а потом мы потеряли силу духа одновременной утешали друг друга тоже одновременно. Мы рассказали друг другу те последние тайны, которые хранят даже супруги, счастливые в браке. Дважды мы согласились снять р– костюмы и покончить с этим. Дважды мы передумали. Мы говорили о детях, которых не завели, и о том, как хорошо для них, что мы их не завели. Мы пили сладкую воду из трубок в шлемах. Мы говорили о Боге, о смерти, о том, как нам неудобно и как это глупо – умирать в неудобном положении; как глупо умирать вообще.
– Нас убило напряжение спешки, – сказал я в конце концов. – Мы так торопились успеть к какому-то идиотскому, проклятому, крайнему сроку.
Жуткая спешка. Но зачем? Теперь наш метаболизм не позволит высадиться нам на необитаемом острове космоса. Что-то здесь было не то. (в тот момент я был очень близок к истине, очень.) Чего мы так боялись? Что такого есть на Земле, что мы рисковали своими шеями, чтобы это сохранить?
– Люди, – серьезно ответила Норри. – Красивые места. Здесь, наверху, не очень-то много ни тех, ни других.
– Ага, места. Нью-Йорк. Торонто. Чесспулс.
– Нечестно. Остров принца Эдуарда.
– Ага, и сколько мы могли там провести времени? И сколько времени осталось до того, как там тоже вырастет проклятый город?
– Люди, Чарли. Хорошие люди.
– Семь миллиардов людей, копошащихся в одном распадающемся муравейнике.
– Чарли, взгляни сюда. – Она показала на Землю. – Ты видишь «оазис в космосе»? Кажется ли он тебе перенаселенным?
Она меня поймала. Только в космосе могло создаться такое потрясающее впечатление от нашей родной планеты – сплошная, обширная, нетронутая дикая природа. Нигде никого на большой части Земли, и только изредка мерцание огней или крошечная мозаика служат свидетельством существо– вания человека. Человек, возможно, загрязнил до предела атмосферу планеты
– по краям на закате она выглядит не толще яблочной кожуры – но он пока почти не оставил видимых отсюда отметин на поверхности родной планеты.
– Нет, не кажется. Но на самом деле это так, ты сама знаешь. У меня там все время болит нога. Там воняет. Там грязно, полно микробов, там все пропитано злом, окутано безумием, по пояс погружено в отчаяние. Не знаю, за каким чертом я вообще хотел туда вернуться!
– Чарли!
Я понял, как громко кричал, только когда обнаружил, что ей пришлось сильно повысить голос, чтобы перекричать меня. Я замолчал, ужасно злой на себя. «Ты снова хочешь капризничать? Что, последнего раза тебе было мало?» «Извини, – ответил я себе. – Я просто никогда еще не умирал».
– Прости, дорогая, – сказал я вслух. – Мне кажется, я просто несильно интересовался Землей с тех пор, как закрыли «Ле Мэнтнан».
Я начинал это говорить, как шутку, но прозвучало несмешно.
– Чарли, – сказала она странным голосом.
«Вот видишь? Теперь она заведет этот разговор, все сначала».
– Да?
– Почему «Обезьяньи перекладины» то вспыхивают, то гаснут?
Я сразу проверил воздушный баллон, затем соединительную «Y»-трубку, клапаны. Нет, с воздухом у нее было все в порядке. Тогда я посмотрел.
Никаких сомнений. «Обезьяньи перекладины» мигали вдалеке – иллюминация на рождественской елке, светомузыка со вспышкой. Я снова тщательно проверил кислород, чтобы убедиться, что мы не галлюцинируем оба, после чего опять обнял ее.
– Странно, – сказал я. – Не могу себе представить неполадки, из-за которых электрическая цепь вела бы себя таким образом.
– Наверное, что-то попало в солнечный энергетический экран и заставило его вращаться. – Может быть. Но что?
– Черт с ним, Чарли. Возможно, это Рауль пытается нам сигнализировать.
– Если это так, действительно черт с ним. Я больше ничего не хочу сказать, и будь я проклят, если я что-то хочу услышать. Не включай чертовы наушники. О чем мы говорили?
– Мы решили, что на Земле хреново.
– Так оно и есть. Даже хуже. Почему там вообще хоть кто-то живет, Норри? Впрочем, это тоже к черту.
– Не такое это плохое место. Мы там встретились.
– Правда. – Я обнял ее покрепче. – Я думаю, мы счастливые люди.
Каждый из нас нашел свою вторую половинку. И даже до того, как умер.
Сколько таких счастливчиков?
– Том и Линда, я думаю. Диана и Говард в Торонто. Не могу вспомнить больше никого, о ком бы я знала это наверняка.
– Я тоже. Вокруг было больше удачных браков, когда я был ребенком.
Перекладины замигали вдвое чаще. Второй невероятный метеор? Или оторвалась часть панели, отчего остальное стало вращаться быстрее? Это не– приятно отвлекало, и я повернулся так, чтобы не видеть.
– Мне кажется, я никогда толком не понимал, как неправдоподобно мы счастливы. Жизнь, когда в ней есть ты, это потрясающая штука.
– О Чарли! – всхлипнула она, поворачиваясь в моих объятиях.
Несмотря на то, что это было так сложно, она развернулась на сиденье и снова обняла меня. Р-костюм впился мне в шею, наушник с этой стороны царапал ухо, ее сильные руки танцовщицы разбудили ад в моей больной спине, но я не жаловался. Пока ее хватка неожиданно не стала еще сильнее.
– Чарли!
– Мммм!
Она слегка ослабила хватку, но продолжала держаться за меня.
– Что это за черт?
Я перевел дух.
– Ты о чем? – Я повернулся на сиденье, чтобы посмотреть назад. – Что за черт – что?
Мы оба сорвались с сидений машины и повисли на страховочных тросах, оглушенные.
Это было фактически над нами, в пределах сотни метров, такое невозможно огромное, с такими искаженными близким расстоянием пропорциями, что нам потребовалось несколько секунд, чтобы распознать, идентифицировать это как космический корабль. Моей первой мыслью было, что к нам заплыл в гости кит.
«ЧЕМПИОН», – гласили толстые красные буквы, протянувшиеся через нос корабля. И ниже: «Космическая Команда Объединенных Наций».
Я бросил взгляд через плечо, на Норри, затем еще раз проверил воздушную трубку. «Никаких регулярных трасс», – сказал я бессмысленно и включил радио.
Голос был невероятно громкий, но статический шум был настолько сильнее, что я сразу понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78