Но это мы берем с собой. А если на вас нападет хищник? Зверь или человек? Вы хотите обречь ее, — он кивнул в сторону Мэри, — на гибель? Эту милую девушку?
А ведь он вовсе не считает сестру Мэри милой девушкой, — подумал отец Игнасио, — он считает ее пустым местом. Никем. Но на меня это, конечно, должно подействовать.
— Нам нельзя разделяться, святой отец! Это опасно. Подумайте, вы ведь, — он безжалостно поглядел на отца Игнасио холодными серыми глазами, — старик. Да еще больны лихорадкой, так ведь? Что будет с ней, если вы сляжете где-нибудь в лесу — в жару, в бреду? Кстати, а ты как себя чувствуешь, дорогая?
— Все в порядке, Ричард, — леди Аттертон улыбнулась в ответ бледными губами, — здесь просто немножко сыро, вот и все.
— Надо развести костер, — сказал Томпсон и встал.
— Я помогу, — молодой человек в свою очередь, торопливо поднялся. Он был в рубахе — Мэри зашила ее у ворота грубыми неловкими стежками, но по-прежнему кутался в побуревшее, в разводах сажи, одеяло.
Он встал, и направился к пожарищу, где еще дымились и шипели уголья.
— Услужливый молодой человек, — заметил Ричард Аттертон, — Несмотря на… то, что прилагается к нему в дополнение, он кажется вполне достойным спутником.
— Он пойдет с нами, — сказал отец Игнасио.
— Нет, друг мой, я просто не могу отпустить вас. Ни его. Ни вас.
— Послушайте, — отец Игнасио наклонился вперед, умоляюще стиснув ладони, — вернемся назад. Помогите нам. Мне, сестре Мэри. Во имя… — он сглотнул, и продолжал уже тверже, — во имя Господа помогите. Кому вы поверили? Демону? Твари? И готовы пойти по ее слову, и повести на гибель свою жену? Никакого города нет, — иначе я бы слышал о нем.
— Но я уже слышал об этом озере. О нем рассказывал Ловетт. Он добрался до него, и вернулся, правда, все думали, что он повредился в уме, он рассказывал такие странные вещи… И знаете, отец Игнасио, это не так уж далеко отсюда. Несколько переходов. Всего несколько переходов. А потом я доставлю вас в город — как хрустальную вазу, со всеми возможными удобствами.
Он лихорадочно потер руки.
— Нас будет шестеро, — сказал он, — шестеро. И мы пойдем медленно и будем помогать друг другу. Разве это не то, что должны делать люди, отец Игнасио?
— В принципе да, — шепотом сказал священник, — в принципе да.
* * *
Он рылся на пепелище, пытаясь найти хоть что-то… Но статуя Распятого была деревянной, покров рассыпался в прах, а серебряная чаша оплавилась. В конце концов он нашел требник — сафьяновый переплет сморщился и обгорел по краям, листы по углам изъедены пламенем… Вдобавок, он был слипшимся, сырым от дождя.
Старый Мигель сидел поблизости на новенькой циновке — видно сплел ее только что из травы и листьев. Вода стекала у него по голове и по плечам.
Отец Игнасио подошел и присел рядом, на обгоревшую балку. Ноги болели. В спине копошился огненный скорпион.
— Эта тварь все врала, верно ведь? — спросил он, — про город. Никакого города нет?
— Город есть, — сказал старик, — но он не для людей.
— А для кого?
Старик молча пожал плечами.
— Как же быть?
Старик поглядел на него и отец Игнасио в ужасе увидел, что глаза у него белые с опаловым молочным отливом.
— Завтра за мной придут, — сказал он.
— Кто?
— Те, кому я служу. Я думал, твой бог сильнее. Но он ушел. Хочешь посмотреть на них, глупый раб слабого бога?
— Нет, — сказал отец Игнасио.
— Твоя Мэри все равно умрет. У нее печать смерти на лице.
— Тогда я буду рядом, чтобы причастить ее и отпустить в дальнюю дорогу, — сказал отец Игнасио, — в чудесную дальнюю дорогу, где только свет, и золото, и лазурь…
— Она не пойдет туда. Она пойдет другой дорогой — а там мрак… огонь и мрак…
— Нет! У каждой души есть надежда на спасение, старик! До последнего мига, до последнего дыхания.
— Ты хороший человек, чужак. Ты ее жалеешь. Ты добрый. Но почему дагор пришел сюда?
— Что?
— Что ты такого сотворил, слуга чужого бога, что дагор прошел через болота, через гнилые леса, прошел, чтобы найти тебя?
Старик глядел на него полупрозрачными бельмами.
Отец Игнасио сидел, прижимая к груди пахнущий плесенью требник, и ладони его были черны от сажи.
* * *
Не так-то просто срезать себе посох в лесу, где все криво, где деревья, переплетаясь, душат друг друга так, что и не разберешь, где чья ветка. Он раздвигал гибкие плети, свисающие с ветвей густой зеленой бахромой, и цветы, которыми они были увенчаны, касались его лица полуоткрытыми влажными ртами, мясистыми губами — алыми, желтыми, розовыми. Мэри шла рядом, опустив глаза, на косынке грязные разводы, нехитрые пожитки за спиной. Юноша поддерживал ее под локоть. Идти и впрямь было трудно, почва напиталась водой, которая проступала сквозь нее при каждом шаге, башнями и пагодами прорастали причудливые грибы. Бледный мох распадался на легкие хлопья от прикосновения посоха.
Лучше бы этот Арчи держался подальше от девушки, но она едва стоит на ногах. Аттертону и так тяжело — щадя остальных, он нагрузил на себя большую часть пожиток. Получился весьма внушительный тюк — этот человек воистину двужильный. У Томпсона груз был меньше, наверное, так и было задумано. Ведь он, рыскавший по сторонам с карабином наперевес — единственная их защита.
Большие кошки, думал отец Игнасио, большие кошки прыгают сверху, они бьют лапой сюда, в шейные позвонки — они по-своему милосердны, это быстрая смерть. И кто разглядит пятнистую шкуру в этой игре теней и света? Или змею, обвившую ветку?
Он горько усмехнулся — змеи, леопарды! Простые, бесхитростные души, божьи твари, выполняющие божью волю. Он, отец Игнасио, вполне готов был, уподобившись св. Франциску сказать «брат мой, волк!». И с каким бы тихим удовлетворением встретил бы он сестру свою смерть. Но мог бы он сейчас сказать о человеке «брат мой»?
Томпсон обернулся и крикнул что-то. Шум бьющей в листья воды заглушил его слова.
— Что? — переспросил отец Игнасио.
Охотник замедлил шаг и, когда отец Игнасио поравнялся с ним, сказал:
— Дождь скоро закончится.
— Да? — с сомнением переспросила Мэри.
— Попугаи. Я видел попугаев.
Он указал рукой куда-то в чащу, где яркие вспышки мелькали среди темных деревьев.
— Да, — согласился отец Игнасио, — это хорошо.
И дождь кончился. И вместе с ним окончился лес.
* * *
Они видели деревья, сплошь затянутые паутиной — точно полупрозрачным шатром, в котором шевелились смутные черные пятна. Они прошли мимо огромных, выше человеческого роста муравейников. Мимо раздутых, точно изуродованных слоновой болезнью стволов. И, наконец, они увидели болото, издали казавшееся зеленым лугом, кое-где торчали пучки деревьев.
Ричард Аттертон указал затянутой в перчатку рукой:
— Тропа!
И верно, тут была тропа; вернее, след, словно оставленный гигантским слизняком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
А ведь он вовсе не считает сестру Мэри милой девушкой, — подумал отец Игнасио, — он считает ее пустым местом. Никем. Но на меня это, конечно, должно подействовать.
— Нам нельзя разделяться, святой отец! Это опасно. Подумайте, вы ведь, — он безжалостно поглядел на отца Игнасио холодными серыми глазами, — старик. Да еще больны лихорадкой, так ведь? Что будет с ней, если вы сляжете где-нибудь в лесу — в жару, в бреду? Кстати, а ты как себя чувствуешь, дорогая?
— Все в порядке, Ричард, — леди Аттертон улыбнулась в ответ бледными губами, — здесь просто немножко сыро, вот и все.
— Надо развести костер, — сказал Томпсон и встал.
— Я помогу, — молодой человек в свою очередь, торопливо поднялся. Он был в рубахе — Мэри зашила ее у ворота грубыми неловкими стежками, но по-прежнему кутался в побуревшее, в разводах сажи, одеяло.
Он встал, и направился к пожарищу, где еще дымились и шипели уголья.
— Услужливый молодой человек, — заметил Ричард Аттертон, — Несмотря на… то, что прилагается к нему в дополнение, он кажется вполне достойным спутником.
— Он пойдет с нами, — сказал отец Игнасио.
— Нет, друг мой, я просто не могу отпустить вас. Ни его. Ни вас.
— Послушайте, — отец Игнасио наклонился вперед, умоляюще стиснув ладони, — вернемся назад. Помогите нам. Мне, сестре Мэри. Во имя… — он сглотнул, и продолжал уже тверже, — во имя Господа помогите. Кому вы поверили? Демону? Твари? И готовы пойти по ее слову, и повести на гибель свою жену? Никакого города нет, — иначе я бы слышал о нем.
— Но я уже слышал об этом озере. О нем рассказывал Ловетт. Он добрался до него, и вернулся, правда, все думали, что он повредился в уме, он рассказывал такие странные вещи… И знаете, отец Игнасио, это не так уж далеко отсюда. Несколько переходов. Всего несколько переходов. А потом я доставлю вас в город — как хрустальную вазу, со всеми возможными удобствами.
Он лихорадочно потер руки.
— Нас будет шестеро, — сказал он, — шестеро. И мы пойдем медленно и будем помогать друг другу. Разве это не то, что должны делать люди, отец Игнасио?
— В принципе да, — шепотом сказал священник, — в принципе да.
* * *
Он рылся на пепелище, пытаясь найти хоть что-то… Но статуя Распятого была деревянной, покров рассыпался в прах, а серебряная чаша оплавилась. В конце концов он нашел требник — сафьяновый переплет сморщился и обгорел по краям, листы по углам изъедены пламенем… Вдобавок, он был слипшимся, сырым от дождя.
Старый Мигель сидел поблизости на новенькой циновке — видно сплел ее только что из травы и листьев. Вода стекала у него по голове и по плечам.
Отец Игнасио подошел и присел рядом, на обгоревшую балку. Ноги болели. В спине копошился огненный скорпион.
— Эта тварь все врала, верно ведь? — спросил он, — про город. Никакого города нет?
— Город есть, — сказал старик, — но он не для людей.
— А для кого?
Старик молча пожал плечами.
— Как же быть?
Старик поглядел на него и отец Игнасио в ужасе увидел, что глаза у него белые с опаловым молочным отливом.
— Завтра за мной придут, — сказал он.
— Кто?
— Те, кому я служу. Я думал, твой бог сильнее. Но он ушел. Хочешь посмотреть на них, глупый раб слабого бога?
— Нет, — сказал отец Игнасио.
— Твоя Мэри все равно умрет. У нее печать смерти на лице.
— Тогда я буду рядом, чтобы причастить ее и отпустить в дальнюю дорогу, — сказал отец Игнасио, — в чудесную дальнюю дорогу, где только свет, и золото, и лазурь…
— Она не пойдет туда. Она пойдет другой дорогой — а там мрак… огонь и мрак…
— Нет! У каждой души есть надежда на спасение, старик! До последнего мига, до последнего дыхания.
— Ты хороший человек, чужак. Ты ее жалеешь. Ты добрый. Но почему дагор пришел сюда?
— Что?
— Что ты такого сотворил, слуга чужого бога, что дагор прошел через болота, через гнилые леса, прошел, чтобы найти тебя?
Старик глядел на него полупрозрачными бельмами.
Отец Игнасио сидел, прижимая к груди пахнущий плесенью требник, и ладони его были черны от сажи.
* * *
Не так-то просто срезать себе посох в лесу, где все криво, где деревья, переплетаясь, душат друг друга так, что и не разберешь, где чья ветка. Он раздвигал гибкие плети, свисающие с ветвей густой зеленой бахромой, и цветы, которыми они были увенчаны, касались его лица полуоткрытыми влажными ртами, мясистыми губами — алыми, желтыми, розовыми. Мэри шла рядом, опустив глаза, на косынке грязные разводы, нехитрые пожитки за спиной. Юноша поддерживал ее под локоть. Идти и впрямь было трудно, почва напиталась водой, которая проступала сквозь нее при каждом шаге, башнями и пагодами прорастали причудливые грибы. Бледный мох распадался на легкие хлопья от прикосновения посоха.
Лучше бы этот Арчи держался подальше от девушки, но она едва стоит на ногах. Аттертону и так тяжело — щадя остальных, он нагрузил на себя большую часть пожиток. Получился весьма внушительный тюк — этот человек воистину двужильный. У Томпсона груз был меньше, наверное, так и было задумано. Ведь он, рыскавший по сторонам с карабином наперевес — единственная их защита.
Большие кошки, думал отец Игнасио, большие кошки прыгают сверху, они бьют лапой сюда, в шейные позвонки — они по-своему милосердны, это быстрая смерть. И кто разглядит пятнистую шкуру в этой игре теней и света? Или змею, обвившую ветку?
Он горько усмехнулся — змеи, леопарды! Простые, бесхитростные души, божьи твари, выполняющие божью волю. Он, отец Игнасио, вполне готов был, уподобившись св. Франциску сказать «брат мой, волк!». И с каким бы тихим удовлетворением встретил бы он сестру свою смерть. Но мог бы он сейчас сказать о человеке «брат мой»?
Томпсон обернулся и крикнул что-то. Шум бьющей в листья воды заглушил его слова.
— Что? — переспросил отец Игнасио.
Охотник замедлил шаг и, когда отец Игнасио поравнялся с ним, сказал:
— Дождь скоро закончится.
— Да? — с сомнением переспросила Мэри.
— Попугаи. Я видел попугаев.
Он указал рукой куда-то в чащу, где яркие вспышки мелькали среди темных деревьев.
— Да, — согласился отец Игнасио, — это хорошо.
И дождь кончился. И вместе с ним окончился лес.
* * *
Они видели деревья, сплошь затянутые паутиной — точно полупрозрачным шатром, в котором шевелились смутные черные пятна. Они прошли мимо огромных, выше человеческого роста муравейников. Мимо раздутых, точно изуродованных слоновой болезнью стволов. И, наконец, они увидели болото, издали казавшееся зеленым лугом, кое-где торчали пучки деревьев.
Ричард Аттертон указал затянутой в перчатку рукой:
— Тропа!
И верно, тут была тропа; вернее, след, словно оставленный гигантским слизняком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19