— Извините нас, пожалуйста.
ГЛАВА II
Оказывается, я уснула и проспала почти двадцать минут, прислоняясь через неестественно изогнутое запястье ко вздрагивающему оконному стеклу. Автобус покачивало, темнота мирно светилась сквозь оплывшие буквы слова «ненавижу», написанного мной на запотевшем окне. А может, и не мной — во всяком случае, указательный палец моей перчатки уже высох, и вообще, все это было слишком давно.
Я размашисто протерла окно тыльной стороной ладони, сняв перчатку, и снова натянула ее на влажную руку. В конце концов, просто не надо было к нему переезжать. Если бы мы встречались, как раньше, по субботам, это могло бы продолжаться неопределенно долго. Другой вопрос, зачем — но могло бы. И не пришлось бы сейчас ехать неизвестно куда на ночь глядя… только и всего. Больше ничего бы не изменилось.
Надо же, я уже сейчас плохо помнила его лицо — только перебитый нос и детские пухлые губы. Вообще-то он был хороший, такой наивный и неловкий, похожий на медвежонка. Все тело — тело я помнила гораздо лучше — в дремучих черных волосах, большое, тяжелое, сильное. Он любил носить меня на руках. Правда, последнее время все чаще не туда, куда я хотела, — я пожала плечами и тихонько рассмеялась. Последняя фраза, которую он мне сказал: «Спорим, я не дам тебе выйти отсюда?.. Спорим, ты вернешься?!»
За темным окном угадывалась зубчатая стена леса, накладываясь на четкое отражение моего лица. Вглядываясь в темноту, я принялась сочинять адаптированный вариант этой истории для Марты. С Мартой мы не виделись года два, да и раньше не настолько дружили, чтобы вот так вламываться к ней среди ночи с намерением поселиться как минимум на пару дней. Но у Марты всегда, сколько я ее помню, лежали в сумочке дамские романы в бумажных обложках И она плакала над ними совершенно искренне, не жалея туши на ресницах. Начать надо с фонтанчика. .. Тонкая струйка фонтанчика для питья, падая на мраморный ободок, разбивалась пылью брызг, на которых дрожала маленькая радуга. Молодой спортсмен пил долго и жадно, его широкие плечи, усеянные бусинками пота меж черной курчавой порослью, тяжело вздымались Отпив последний большой глоток, он выпрямился и посмотрел на меня, детским движением большой руки вытирая пухлые губы.
Была весна, ярко светило солнце, я уже не помню, почему, — чувствовала себя счастливой… Я ему улыбнулась. — Хотите пить?
Его голос еще чуть прерывался неровным дыханием. И я снова улыбнулась наивности этого вопроса, и наклонилась над фонтанчиком, и почувствовала на языке вкус ледяной воды, а на талии — прикосновение горячих рук.
Не совсем на талии, чуть ниже, — но уточнять, пожалуй, не стоило. Как и воспроизводить наш дальнейший диалог — который я к тому же помнила более чем смутно. Кажется, он пришел тогда к финишу то ли предпоследним, то ли еще хуже, и неудовлетворенные амбиции устремились в другое русло. Классической первой встречной оказалась я. И я это прекрасно видела, я с первого же взгляда видела его насквозь, простого, как дважды два четыре, — но он был мужчина, и он был непохож… Когда рядом оказывается мужчина, я ведь всегда вспоминаю… а он был непохож, совсем непохож . Но уж об этом точно не надо
Поехали дальше Наши тела непроизвольно потянулись друг к другу., нет, так сразу — Марта этого не поймет. Хорошо, наши тела непроизвольно потянутся друг к другу попозже, во время прогулки в лес. Тем более, что мы действительно когда-то там гуляли, это было еще до того, как он выиграл профессиональный забег и снял эту самую отдельную квартиру — какой же идиоткой я была, когда согласилась туда переехать! Об этом тоже придется сказать, только перейти надо будет плавно, красиво
Лес. В дремучей траве стрекотали кузнечики, а небо просвечивало сквозь темно-зеленые кроны ..
— А-а-а-и-и-и-а-а-а-а!!'
Я дернулась всем телом, едва не вскрикнув сама — нервы ни к черту! — и, привстав, обернулась. Толстуха, сидевшая за мной, вопила так, словно ее только что пытались изнасиловать или по крайней мере показали крысу. Светло-сиреневое пальто этой дамы украшал черный отпечаток растопыренной пятерни, расположенный как раз посередине левого плеча и до того четкий, что вполне мог бы сойти за какую-нибудь эмблему. Тем не менее, гол-стуха не переставала вопить — прямо над моей головой, в какой-то момент даже уши заложило. На этот крик, постепенно нарастая, наложились голоса других пассажиров, гневные и возмущенные. В автобусе развивалась склока, к которой я не собиралась иметь отношения. Я снова села и устремила взгляд в окно, где в темно-синей мгле покачивалась неровная стена леса. Значит, лес, кузнечики, небо…
Картинка за окном дернулась и замерла. Мы почему-то остановились, причем в совершенно пустынном, явно произвольном месте на шоссе. Похоже, все-таки случилось что-то серьезное.
— Выбросить его, как собаку! — рявкнул, поднимаясь, мужчина, сидевший рядом со мной. Его голос органично влился в злобную агрессивную разноголосицу, из которой слух выхватывал отдельные реплики подобного же содержания Я тоже встала — и только тут увидела его.
В эпицентре конфликта, прямо напротив меня стоял, вцепившись обеими руками в поручень, окровавленный, оборванный, облепленный грязью человек. Немыслимо грязный — это и удерживало пока от рукоприкладства разгневанных пассажиров, вокруг бродяги было немного пустого пространства, вроде заколдованного круга. На этом человеке буквально не было живого места, с которого не отваливалась бы жирная глина вперемешку с бурыми листьями. Вся его одежда пропиталась черным и липким — хотя изначально это была вполне приличная одежда, даже бывший галстук выбивался из-под разорванного плаща. Я всегда гордилась своей наблюдательностью. Я отметила, что ногти на его руках, покрытых черной корой, были коротко острижены, а исцарапанный в кровь подбородок — чисто выбрит
А потом я увидела его глаза.
Он отчаянно озирался по сторонам в затравленной безнадежности, серые, подернутые багровой сеточкой глаза со слипшимися ресницами блуждали по кругу, не находя нигде ни искры поддержки и наполняясь со дна обреченной решимостью сопротивляться до последнего. Он был совсем молод.
И вот тут я сделала шаг вперед, положила на черные содранные костяшки его пальцев свою руку в светлой перчатке и, обернувшись к пассажирам, раздельно сказала:
— Извините нас, пожалуйста.
В конце концов, почему это не мое дело? Парень явно не был ни бродягой, ни бандитом, с ним просто что-то случилось, а теперь вот он снова так нелепо, по-глупому попал в переделку. Почему бы и нет, в конце концов?
— Простите, Джим ведь не нарочно, — теперь я уже обращалась конкретно к толстухе в сиреневом, окрашивая голос мягкими, чуть ли не материнскими интонациями, — Знаете, мы гуляли в лесу, а там такие овраги и, представляете, их же совершенно не видно, доверху залиты водой и листья сверху плавают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62