Мне бы хотелось приехать туда сначала одному.
— Хорошо, хорошо! — согласно закивал Монте. — А мы прискачем попозже.
Джакоба мне провести не удалось, ведь он прекрасно знал об исчезновении книг, но не стал проявлять излишнего любопытства.
Первым делом я положил перед собой на седло связку книг, и только потом, повернув лошадь, медленно двинулся по дороге. А когда оказался на тропинке, петляющей по дюнам, то начал распевать старые морские песни, которым выучил меня отец.
Заехав во двор, я спешился и снял с лошади связку с книгами. Поднялся на ступеньку крыльца, развязал веревку и взял самую верхнюю из связки. Пролистал несколько страниц и опять положил ее на стопку, потом отодвинул щеколду и зашел в дом.
В комнате ничего не изменилось, она была такой же, как я ее когда-то оставил. Пол чисто вымыт, в углах ни малейшего намека на паутину. Книги стояли на своих местах. Воздух в доме не казался спертым, как это случается, когда помещение долго закрыто: он был свеж, чист, со слабым запахом хвои.
Кровати аккуратно заправлены, только теперь на них, кроме одеял, лежали еще и простыни. Я открыл банку с кофе: она оказалась полной, так что Джакоб напрасно беспокоился.
Угли очага почти остыли, но в кофейнике кофе был теплым. Взяв чашку в руки, я наполнил ее и сел за стол спиной к двери.
Я снова был дома. А вокруг молчаливая пустыня, моя пустыня. Сюда бежали мои родители, охваченные любовью друг к другу, они прятались здесь. И выжили. Выжил и я. Я вернулся домой, к темным горам позади моего домика, вернулся к одиночеству, которое на самом деле было мало похоже на него. Вернулся к безмолвию, говорящему только со мной шелестящими загадочными голосами.
Я медленно, маленькими глотками пил кофе, глядя в окно на темные изгибы скал, поднятых к небу из недр земли огромными волнами, — скал, тысячелетиями терзаемых ветром, дождем и снегом, которые постепенно разрушали их. Так было и так должно быть. Человек приходит и уходит, предоставляя ветру и песку исцелять шрамы, нанесенные им земле. Человек, в своем эгоизме считающий, что мир принадлежит только ему, забывающий о динозаврах, которые миллионы лет правили на земле и теперь исчезли, оставив как память лишь свои кости.
Одни считают, что кости эти принадлежали мифическим драконам; другие полагают, что мифическим титанам, третьи же вообще не задумываются над такими вещами и равнодушно проходят мимо, одержимые идеей поиска залежей золота, с пренебрежением относясь ко всякого рода тайнам.
Допив кофе, я встал и услышал приближающийся цокот копыт; а вскоре до меня донеслись и голоса беседующих Финнея и Монте Мак-Калла.
Я вышел на крыльцо, бросил взгляд на привезенную стопку книг и увидел, что верхняя книга... исчезла.
Умышленно — и тогда и теперь — я старался избавиться от чувства любопытства, овладевавшего мною в такие моменты. Если кто-то или что-то, бывшее здесь, желает уединения, я не стану нарушать его, даже мысленно. Но нас, несомненно, что-то связывало, это... существо и меня. Нас объединяли книги, в какой-то степени мысли, и этого пока было более чем достаточно. Если таинственное существо не хотело большего, я не имел права настаивать.
Знание — это своего рода осведомленность, к ней ведут разные пути, и не все они подчиняются логическому объяснению. Иногда можно выбраться из запутанного лабиринта с помощью интуиции. Иногда этот путь подсказывает легкое дуновение ветерка, сияние далекой звезды или таинственный зов пустыни.
Чтобы послание извне достигло сознания земного человека, у него должны быть открыты ментальные поры. Мы же, белые люди, в борьбе за призрачные успехи, за сотворение своего нового мира, который желаем воздвигнуть вместо того, который окружает нас, — мы забываем иногда про эти другие пути. Забываем про Одиноких Богов, обитающих на дне пересохшего моря, или танцующих свой загадочный танец вместе с мириадом пылинок, или притаившихся и ждущих в тени скал, где оставили свои послания древние люди.
Отец рассказывал, как однажды высоко в горах была найдена постройка, сложенная из блоков, скрепленных между собой илистым раствором. И на этом растворе остались отпечатки чьих-то пальцев.
Кто и намеренно ли оставил эти отпечатки? С какой целью? Показать, на что были способны руки? Или передать другим, которые придут позже, что некто находился в этом месте какое-то время, а потом покинул его?.. Отец обнаружил вблизи этой постройки человеческие кости. Принадлежали ли они обладателю отпечатков или их оставил тот, кто пришел сюда потом?..
Зачем оставлен этот отпечаток? Может быть, кто-то стремился передать свои мысли через столетия? Или просто сказать: «Я был здесь! Это мое место. Я сам выстроил это своими руками»?
Символический образ руки постоянно живет в моем сознании, потому что земля не принадлежит кому-то из нас: все мы временно пользуемся ею и должны бережно хранить для тех, кто придет после нас. Мы не имеем права только брать у земли, не отдавая ничего взамен, не должны жать, не засевая.
Отец рассказывал мне об одном человеке, который нашел однажды наконечник стрелы, поднял его, взял себе, а потом вытащил из кармана мешочек из оленьей кожи и, достав из него несколько монет, положил в благодарность на землю...
Во двор въехал Финней с Мак-Калла. Они спешились и повели лошадей в загон. Я шел следом, когда Монте, вдруг внезапно остановившись, замер, показывая на что-то рукой.
В пыли четко вырисовывался отпечаток ноги, обутой в огромного размера мокасин.
— Боже праведный! — с благоговейным испугом прошептал Джакоб. — Вы только посмотрите на размер этой ноги!
— Две моих, — продолжал удивляться Монте, пристраивая в отпечаток свою ногу. — Нет, три!
Я посмотрел и отвернулся, размышляя над увиденным. Это не случайность. Подобно отпечатку на илистом растворе, это был знак, предупреждение, если хотите — подпись... Или еще что-то, пока не разгаданное, чему нет названия.
Никогда прежде не появлялись подобные отпечатки, не оставлялось никаких знаков. Просто исчезали книги.
Это было послание, как бы говорившее мне: "Вот такой я есть. Если не хочешь идти дальше, сойди здесь с дороги... "
Все мое существо при этой мысли вдруг пронзила острая боль, сострадание и симпатия одновременно. Где такое существо найдет себе товарища? Кто преодолеет страх перед его необычными размерами, будет готов встретиться с ним, с этим существом или... человеком? Способен ли я на такой поступок? И как же он должен быть одинок, отрезан ото всех своей странной непохожестью на других!
Теперь у меня не возникало сомнений: отпечаток оставлен намеренно.
По-своему и я отличался от своих сверстников. И им, наверное, многое казалось странным, может быть, из-за того, что у меня не было родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Хорошо, хорошо! — согласно закивал Монте. — А мы прискачем попозже.
Джакоба мне провести не удалось, ведь он прекрасно знал об исчезновении книг, но не стал проявлять излишнего любопытства.
Первым делом я положил перед собой на седло связку книг, и только потом, повернув лошадь, медленно двинулся по дороге. А когда оказался на тропинке, петляющей по дюнам, то начал распевать старые морские песни, которым выучил меня отец.
Заехав во двор, я спешился и снял с лошади связку с книгами. Поднялся на ступеньку крыльца, развязал веревку и взял самую верхнюю из связки. Пролистал несколько страниц и опять положил ее на стопку, потом отодвинул щеколду и зашел в дом.
В комнате ничего не изменилось, она была такой же, как я ее когда-то оставил. Пол чисто вымыт, в углах ни малейшего намека на паутину. Книги стояли на своих местах. Воздух в доме не казался спертым, как это случается, когда помещение долго закрыто: он был свеж, чист, со слабым запахом хвои.
Кровати аккуратно заправлены, только теперь на них, кроме одеял, лежали еще и простыни. Я открыл банку с кофе: она оказалась полной, так что Джакоб напрасно беспокоился.
Угли очага почти остыли, но в кофейнике кофе был теплым. Взяв чашку в руки, я наполнил ее и сел за стол спиной к двери.
Я снова был дома. А вокруг молчаливая пустыня, моя пустыня. Сюда бежали мои родители, охваченные любовью друг к другу, они прятались здесь. И выжили. Выжил и я. Я вернулся домой, к темным горам позади моего домика, вернулся к одиночеству, которое на самом деле было мало похоже на него. Вернулся к безмолвию, говорящему только со мной шелестящими загадочными голосами.
Я медленно, маленькими глотками пил кофе, глядя в окно на темные изгибы скал, поднятых к небу из недр земли огромными волнами, — скал, тысячелетиями терзаемых ветром, дождем и снегом, которые постепенно разрушали их. Так было и так должно быть. Человек приходит и уходит, предоставляя ветру и песку исцелять шрамы, нанесенные им земле. Человек, в своем эгоизме считающий, что мир принадлежит только ему, забывающий о динозаврах, которые миллионы лет правили на земле и теперь исчезли, оставив как память лишь свои кости.
Одни считают, что кости эти принадлежали мифическим драконам; другие полагают, что мифическим титанам, третьи же вообще не задумываются над такими вещами и равнодушно проходят мимо, одержимые идеей поиска залежей золота, с пренебрежением относясь ко всякого рода тайнам.
Допив кофе, я встал и услышал приближающийся цокот копыт; а вскоре до меня донеслись и голоса беседующих Финнея и Монте Мак-Калла.
Я вышел на крыльцо, бросил взгляд на привезенную стопку книг и увидел, что верхняя книга... исчезла.
Умышленно — и тогда и теперь — я старался избавиться от чувства любопытства, овладевавшего мною в такие моменты. Если кто-то или что-то, бывшее здесь, желает уединения, я не стану нарушать его, даже мысленно. Но нас, несомненно, что-то связывало, это... существо и меня. Нас объединяли книги, в какой-то степени мысли, и этого пока было более чем достаточно. Если таинственное существо не хотело большего, я не имел права настаивать.
Знание — это своего рода осведомленность, к ней ведут разные пути, и не все они подчиняются логическому объяснению. Иногда можно выбраться из запутанного лабиринта с помощью интуиции. Иногда этот путь подсказывает легкое дуновение ветерка, сияние далекой звезды или таинственный зов пустыни.
Чтобы послание извне достигло сознания земного человека, у него должны быть открыты ментальные поры. Мы же, белые люди, в борьбе за призрачные успехи, за сотворение своего нового мира, который желаем воздвигнуть вместо того, который окружает нас, — мы забываем иногда про эти другие пути. Забываем про Одиноких Богов, обитающих на дне пересохшего моря, или танцующих свой загадочный танец вместе с мириадом пылинок, или притаившихся и ждущих в тени скал, где оставили свои послания древние люди.
Отец рассказывал, как однажды высоко в горах была найдена постройка, сложенная из блоков, скрепленных между собой илистым раствором. И на этом растворе остались отпечатки чьих-то пальцев.
Кто и намеренно ли оставил эти отпечатки? С какой целью? Показать, на что были способны руки? Или передать другим, которые придут позже, что некто находился в этом месте какое-то время, а потом покинул его?.. Отец обнаружил вблизи этой постройки человеческие кости. Принадлежали ли они обладателю отпечатков или их оставил тот, кто пришел сюда потом?..
Зачем оставлен этот отпечаток? Может быть, кто-то стремился передать свои мысли через столетия? Или просто сказать: «Я был здесь! Это мое место. Я сам выстроил это своими руками»?
Символический образ руки постоянно живет в моем сознании, потому что земля не принадлежит кому-то из нас: все мы временно пользуемся ею и должны бережно хранить для тех, кто придет после нас. Мы не имеем права только брать у земли, не отдавая ничего взамен, не должны жать, не засевая.
Отец рассказывал мне об одном человеке, который нашел однажды наконечник стрелы, поднял его, взял себе, а потом вытащил из кармана мешочек из оленьей кожи и, достав из него несколько монет, положил в благодарность на землю...
Во двор въехал Финней с Мак-Калла. Они спешились и повели лошадей в загон. Я шел следом, когда Монте, вдруг внезапно остановившись, замер, показывая на что-то рукой.
В пыли четко вырисовывался отпечаток ноги, обутой в огромного размера мокасин.
— Боже праведный! — с благоговейным испугом прошептал Джакоб. — Вы только посмотрите на размер этой ноги!
— Две моих, — продолжал удивляться Монте, пристраивая в отпечаток свою ногу. — Нет, три!
Я посмотрел и отвернулся, размышляя над увиденным. Это не случайность. Подобно отпечатку на илистом растворе, это был знак, предупреждение, если хотите — подпись... Или еще что-то, пока не разгаданное, чему нет названия.
Никогда прежде не появлялись подобные отпечатки, не оставлялось никаких знаков. Просто исчезали книги.
Это было послание, как бы говорившее мне: "Вот такой я есть. Если не хочешь идти дальше, сойди здесь с дороги... "
Все мое существо при этой мысли вдруг пронзила острая боль, сострадание и симпатия одновременно. Где такое существо найдет себе товарища? Кто преодолеет страх перед его необычными размерами, будет готов встретиться с ним, с этим существом или... человеком? Способен ли я на такой поступок? И как же он должен быть одинок, отрезан ото всех своей странной непохожестью на других!
Теперь у меня не возникало сомнений: отпечаток оставлен намеренно.
По-своему и я отличался от своих сверстников. И им, наверное, многое казалось странным, может быть, из-за того, что у меня не было родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126