Доклад был произведен на наречии из смеси всех в какой-то степени известных языков, которое должно было заменить язык Великого кобзаря. Естественно, что Якубец из этого рапорта даже и предположить не мог, что у него в части ЧП и спокойно разрешил офицерам смену. Подивившись такой выдержке командира, они пошли каждый по своим делам, один сдавать оружие, другой нести службу. Спустя пару часов из штаба Одесского округа раздался звонок. Начальник разведки, уже «обласканный» начальником штаба, на чистом русском языке с использованием идиоматических выражений интересовался, доколе это будет продолжаться и почему своевременно не доложили. Бедный Якубец не знал, что сказать, так как вообще не понимал о чем речь.
Дело в том, что командир после доклада дежурных должен звонить в округ и докладывать, (желательно) о том, что «в бригаде все спокойно». Что и было сделано. Но, по старой коммунистической традиции, его доклад по-русски дублирует начальник политотдела, которого его подчиненные своевременно проинформировали также на чистом русском языке. Информация из политуправления округа попала к командующему, где высекла гром и молнии, вызвавшие целую лавину негодования и взысканий, которая росла по мере достижения адресата.
Конечно, дошло дело и до дежурных, которых также по-русски спросили:
– Поч-ч-чему не доложили?!
– Мы докладывали, – ответили дежурные.
– Как это докладывали? – заорало вышедшее из себя начальство.
– Как сумели, так и докладывали, – потупясь, ответили дежурные.
С тех пор в части рапорты и доклады производились по-русски, пока все офицеры не «дошли до полной учености».
С. Колосов
Восток – дело тонкое
Таджикские заметки командира отряда
Из битвы в драку
Осень 1992-го наш батальон встречал в «битве за урожай». В конце сентября телефонным звонком вызвал меня начальник штаба бригады и поручил возглавить колонну машин – к завтрашнему дню батальон должен быть в ППД. Я понял, что намечается что-то серьезное. Через сутки батальон был в части. Здесь стало известно, что нас перебрасывают для выполнения ответственного задания. Куда мы готовим людей, для каких задач – не знаем. Вышестоящее командование, похоже, тоже в неведении. В войсках царит рабочее возбуждение. Это тот миг, когда каждый офицер, прапорщик, солдат по-своему осознает: наступило время, когда твои навыки затребовала страна. Ни с чем не сравнимое чувство собственной нужности порой выше любых наград.
Последнего солдата в строй батальона поставили за 15 минут до начала движения колонны на аэродром. Около 22 часов трогаемся, к 5 утра на аэродроме. Предстоит еще выдача личному составу боеприпасов, бронежилетов и другого имущества. К 7 часам утра командиры рот и взводов завершают организацию учета и подготовку корабельных списков. Все труды заканчиваются строевым смотром. Нет только задачи. Но это дело наживное.
Наконец поступила команда на погрузку техники и личного состава первого батальона из двух. Начинается дождь, но это не мешает нормальной работе.
Доходит информация, что, видимо, придется захватывать какой-то аэродром. Получаю два листа карты-«сотки»: Таджикистан. Уже легче: климат, местность, менталитет населения вроде бы знакомы по Афганистану. Первый батальон улетел. Он будет действовать отдельно от нас. Организую погрузку своего батальона. Двумя самолетами вылетаем. Около двух ночи идем на дозаправку на какой-то промежуточный военный аэродром. Стоим около полутора часов. Прикидываем, какой аэродром нам могут назначить для работы. На карте, которую мне выдали, таковых не обнаружили. Тут летчики нам сообщают, что идем на Кокайты, это аэродром в Узбекистане. На всякий случай распределяем роту на подгруппы захвата КДП, караульного помещения, обеспечения, захвата и охраны самолета, определяем порядок взаимодействия и управления, место подгруппы управления. Обстановку в Кокайты летчики не знают. У солдат предбоевой блеск в глазах. Это хорошо, значит, дело будет.
Примерно в 5 утра идем на посадку. Все как струна. С командирами подгрупп наблюдаем в иллюминаторы за аэродромом, определяем маршруты выдвижения к объектам. Думаю: или через летчиков дадут команду, или кто-то встретит и передаст, что делать.
Командир взвода Андрей Чуньков докладывает: «Вижу машину, идет к нам». Приехал офицер нашей части с первого «борта». Нас, оказывается, уже заждались. Разгружаемся и едем на место, где уже расположились первый батальон и полторы моих роты. Все это на территории аэродрома. Встречаю заместителя командира нашей части, который является старшим над первым и моим батальонами. Он говорит, что сегодня должен подъехать один большой чиновник из министерства обороны дружественного Узбекистана, тогда, может, ситуация прояснится. Мелькнула шальная мысль: может, опять Афган? Но при чем здесь карта Таджикистана? С этой мыслью отправляюсь спать.
На другой день около двенадцати прибывает «сам» – министр обороны Узбекистана. В свите замечаю знакомое по Афганистану лицо. Задаю ставший уже сакраментальным вопрос: «Что будем делать?». Он шепчет про 201-ю дивизию, которая оказалась в крайне затруднительном положении в Таджикистане. Два полка, в Курган-Тюбе и Кулябе, из-за отсутствия солдат и малого количества офицеров будто бы блокированы местными жителями. Из краткой речи министра уясняю, что нашим батальонам придется на вертолетах убыть в эти полки и усилить их.
Ну, хоть что-то проясняется. Моему батальону определен Курган-Тюбе, первому – Куляб.
«Вовчики» и «юрчики»
Курган-Тюбе. Зрелище, отдаленно напоминающее Сталинград: тут и там дымящиеся, разрушенные дома, ни одного человека на улицах, кучи мусора, покосившиеся столбы электропередач, сожженные автомобили. Приземляемся в центре города, в полку, на футбольное поле. Вижу военного невысокого роста, узнаю: командир дружественной части полковник К. Бежим к одноэтажному зданию недалеко от футбольного поля. Заходим в комнату, садимся на кровать, и тут я получаю самый короткий и емкий инструктаж в моей жизни: «Будешь работать здесь. Командир полка толковый. Запомни: здесь таджики разделились на „вовчиков“ и „юрчиков“. „Вовчики“ – пидоры, „юрчики“ – за наших. Дальше разберешься сам. Пошли, я представлю тебя командиру полка».
В кабинете под тусклой лампочкой, питаемой «простуженным» бензоагрегатом, за столом сидят командир полка Меркулов, какой-то генерал без знаков различия и еще два офицера. Разговор сразу заходит о том, как будем применять мой батальон. В полку осталось около 50 офицеров и прапорщиков, солдат крайне мало, но и они, начиная с 1991 года, регулярно разбегались, потому что почти все были местные. Семьи офицеров и прапорщиков живут за забором полка в городке, охрана только из самих же офицеров, но они крайне ограничены в действиях, поскольку стоит проявить себя агрессивно, как тут же последуют провокации против семей, что уже имело место в этом году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186