Он притворился слепым
Перед моей дверью тихо и скромно стоит пленный. Он ждет уже довольно долго. Но другой протискивается без очереди. Я слышу, как он говорит за дверью: «Я пойду сначала, ясно? Ты болтун, тебе надо много времени». И вот он у меня. Высокий как каланча, плотно сложенный. Он смотрит на меня своими голубыми глазами, как будто хочет сказать: «Неужели вы мне не поможете?»
«Что случилось?»
«До сих пор был на легкой работе в лагере. А завтра меня посылают на строительство дорог».
«Вы что, больны?»
«Был болен. Ослеп».
«Что с вами случилось?»
«Да, ослеп. На четыре месяца».
Он видит мое удивленное лицо.
«Да это я только притворился. Понимаете?»
Я смотрю ему в глаза. Он действительно смотрит как слепой, но с отвратительными глазами. Поэтому ему нетрудно было играть слепого. «А как же вы попались?»
«Я пошел в душ. Вижу, в углу стоят сапоги. Ну, парень, говорю я себе, это тебе пригодится. Схватил их и натянул на ноги. Когда вышел из душа, вижу: у двери стоит комендант и другие ребята. Они смотрят на сапоги и трясутся от смеха. Сапоги они специально поставили, чтобы меня поймать. Понимаете?»
«Убирайтесь вон отсюда!»? говорю я ему.
Заходит другой. Немного задумчивый, немного мечтательный. С независимым выражением лица, как будто он стоит над всем, что его окружает.
«Я хотел попросить вас прочесть мою пьесу. Написал ее здесь, в лагере».
«О чем в ней речь?»
«О нацистских преступлениях».
«Вы только здесь узнали, что нацисты преступники?» «Да нет, я ненавидел их с самого начала. Только для сопротивления не хватало духу».
«А что помешало вам вести с ними борьбу?»
«Вы, наверно, знаете, какой народ художники. Нам легко быть против чего-то, труднее выступать за что-то».
Я стала гадать, кто же он по профессии. Приятный голос, культурное произношение. «Вы актер, не правда ли?»
«Да, и режиссер. Если вам пьеса понравится, я бы охотно ее поставил».
«Я скажу вам об этом завтра или послезавтра. Как бы то ни было, я рада тому, что вы ко мне пришли».
«И еще одно есть у меня желание. Я охотно сотрудничал бы в активе».
«Это очень кстати. Мне как раз нужен кто-либо способный поднять культурную работу».
«Не знаю только, смогу ли я? Я ведь только еще начинаю».
«Помогу вам».
Не оратор, но все же…
Было самое время навестить лейтенанта Петрова. Правда, он несколько раз приходил ко мне. Но другое дело, если я пойду к нему. С тех пор как в лагере номер один были разоблачены подстрекатели, жизнь там идет интереснее. Эти события побудили задуматься многих пленных. Конечно, и то, что теперь их опекает Петров, принесло свои результаты. Это был удачный выбор. Он легко вступает в контакт, понимает положение людей, у него установились хорошие отношения с антифашистами. Немецкую историю он знает лучше, чем многие немцы. Работает с активом при помощи переводчика. Конечно, он не бог весть какой оратор. Да и я, впрочем, тоже. Когда надо выступать перед большой аудиторией без шпаргалки, мне приходится нелегко. Но никуда не денешься. Научилась. А позже опять разучилась. Зато по меньшей мере половину моего времени я отвожу индивидуальным беседам. Тут сразу есть отклик. А может, и нет. По крайней мере знаешь, с кем имеешь дело.
Новый начальник нашего политотдела хороший оратор. Я очень ему благодарна, когда он выступает вместо меня, особенно на военные темы. Тут мне не очень-то ловко выступать перед мужчинами. А он стоит у карты, описывает положение на фронте. А я перевожу. Иногда он меня подбадривает: «Больше огонька!» Ну что же, когда речь идет о наступлении Красной Армии, у меня появляется больше огонька. Заговаривая о гитлеровской армии, он приходит в ярость. Начинает увещевать: «Поймите же наконец, как это все бесчеловечно!»
Прежний начальник политотдела едва ли интересовался мной и моей работой. Я интересовалась им тоже мало. Он заботился лишь о политической работе в аппарате лагерей. Иногда он устраивал мне нечто вроде экзаменов. Например, спрашивал о положении рабочих в Германии до 1933 года. Я отвечала ему не шаблонно, опираясь на факты. Он был мною недоволен. Для него существовали только две краски: черная и белая. Ограниченный был человек. Я избегала его.
Мой новый начальник, напротив, обладал хорошим чутьем. Он охотно прислушивался к моим советам. Когда я предложила ему вместе посетить два самых отдаленных лагеря, он тут же согласился.
Прежде чем покидать Владимир, я, как правило, проводила совещание с руководителями актива. На этот раз я хотела обсудить с ними, следует ли поручить автору пьесы Эгону М. культурную работу. Выяснилось, что его мало знают. Мы стали гадать: почему он не выпячивал себя? Из скромности? Или как индивидуалист, забравшийся в башню из слоновой кости? Если судить по пьесе, которую он написал, то индивидуалистом он не был. Так или иначе, я выступила за то, чтобы доверить ему культурную работу. Если он сам согласен. Его антифашистские убеждения казались мне искренними. Это чувствовалось и по пьесе. А всему остальному он научится.
Я попросила позвать к нам Эгона М., чтобы он мог познакомиться с активом. Да и мне хотелось выполнить обещание. Эгон был разочарован, что не может поговорить со мной с глазу на глаз.
«Господин М., ваша пьеса мне нравится,? сказала я ему.? Важная тема, персонажи близки к жизни, диалоги живые. Правда, чувствуется, что вы несколько подражаете „Профессору Мамлоку“ Фридриха Вольфа. Но это не беда. Самое главное? пьеса произведет впечатление. Если хотите, начинайте репетировать».
«Я рад. Очень рад. Но с работой культурника я хотел бы еще подождать».
«Побеседуйте с активистами. Может, у вас появится охота. Мне, к сожалению, надо идти».
Но перед дверью стоит еще один пленный, который хочет побеседовать со мной наедине.
«Что вас привело ко мне?»
Это пожилой человек среднего роста, полный, с грубыми чертами лица.
«Госпожа Либерман, я коммунист».
«Что дальше?»
«Работа вне лагеря мне тяжела. Не могли бы вы найти для меня что-нибудь полегче?»
«Так, так. А кому легко работать вне лагеря? Кем были вы по профессии?»
«Чернорабочий, на рынке».
«Где вы попали в плен?»
«В Югославии».
«Что вы там делали?»
«Боролся с бандитами».
«С какими бандитами?»
«Ну с партизанами».
«Ах, так. И вы еще утверждаете, что состояли в компартии? Вы лжете! Вы еще сегодня говорите на языке фашистов. Значит, вас отправили на борьбу с партизанами, так?»
«Так. Я же вам сказал».
«Были вы в партии или нет? Самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, это сказать правду». Я спрашиваю его, а сама убеждена, что он никогда не был коммунистом. Коммунист не ищет выгод. Пленный молчит. В его взгляде есть нечто тупое, звериное. Он производит на меня впечатление человека, который способен на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97