Стояла перед входом и раздавала их. Это было недалеко от гетто. Конечно, я пошла туда. Должна же была я посмотреть, что там происходит.
К отцу я не заглянула. Не хотела бередить раны. Спорить было бесполезно. Но я поддерживала постоянный контакт с моей сестрой Зуро. Она собиралась идти по моим следам. В семнадцать лет стала членом Коммунистического союза молодежи. Мы часто встречались у меня или на улице. Конечно, отцу причинило боль, что я была рядом и обошла его дом стороной. Но я не могла иначе. В гетто было уже много молодежи, стремившейся вырваться из его стен, но не знавшей, как и куда деваться. Им нужно было помочь. Я для них делала все, что могла. Я знала, что обе молоденькие, умные, красивые дочки прежнего моего парикмахера изо всех сил стремились покинуть это болото. Хотели работать, получить профессию. Но отец держал их, как клещами. В разговорах со мной этот человек казался прогрессивным, дружелюбно настроенным по отношению к коммунистам. Мы часто беседовали о политике. Он уже не соблюдал правил ритуала, по отношению к женщинам тоже. Он был вдовцом. Но как только речь заходила о его дочерях, он показывал свое истинное лицо? реакционера и лицемера.
Я подружилась с обеими девушками. Отец запретил мне переступать порог его дома. Мы встречались у меня или в парке. Я помогала им, поддерживала их до тех пор, пока они не смогли покинуть гетто. Только они ушли из дома, отец появился у меня и стал угрожать полицией, если его дочери в течение недели не вернутся домой. Они не вернулись. Он не пошел в полицию.
У Мали, старшей из девушек, оказались актерские способности. Я привела ее к моему учителю. Он тут же принял ее в свою актерскую школу. Не спрашивал о гонораре, да и не получал его. Мали эмигрировала в 1933 году в Советский Союз, играла в Москве во всемирно известном еврейском театре. Вышла замуж за режиссера, переехала. с ним на Дальний Восток, когда он стал там руководить, театром.
Вторая, Фанни, полностью переключилась на политическую работу. Она стала функционером Коммунистического союза молодежи. Позже Мали часто навещала меня в Москве, когда я там жила. Фанни я увидела снова осенью 1932 года в Берлине. Мы сидели в ее кабинете в доме ЦК партии. Она? на уголке письменного стола, я? в кресле. Рассказывала о своей жизни, которая была одна борьба. Ее зеленоватые глаза блестели, она была счастлива.
Еще одно дитя гетто оказалось на моем пути. О его существовании я еще ничего не знала. С шестнадцатилетней Элли Шлиссер я познакомилась, когда она пришла ко мне. Она жила немного в стороне от гетто. Ее родители не были такими фанатичными и позволили дочке закончить реальное училище. Но учиться дальше не разрешали. Элли должна была выйти замуж, и все. Родители уже искали жениха, конечно с помощью свата. И вот эта перспектива побудила Элли прийти ко мне.
О да, я была «знаменитостью» в гетто: коммунистка. Актриса. «Совратительница» детей. Недоставало только, чтобы они меня называли «детоубийцей». Имя мое превратилось в бранное слово. «Вот посмотри? вторая Мишкет»,? говорили старики, когда дети пытались воспротивиться ортодоксальной косности. Элли стремилась как можно скорее уйти из дому. Она тоже мечтала стать актрисой. Была одержима этой мыслью. Я представила ее Александру Гранаху, попросила проверить, есть у нее талант или нет. Вывод был таков: она не рождена для сцены. Ей недоставало способности перевоплощения, без которой не может быть актрисы. К тому же она была плохо сложена? маленькая, кругленькая, с пышной грудью. Другие актеры были того же мнения. Но все они заметили и то, что у этой своенравной девушки есть незаурядные духовные способности, черты подлинной личности.
Элли смогла бы собственными силами изменить свою жизнь. Только это стоило бы ей много времени и нервов. Она пришла ко мне, зная, что у меня уже есть некоторый опыт. Я помогла ей уехать в Гамбург. Она не хотела оставаться в Берлине, боялась? и не без оснований,? что родители вернут се домой силой. Я ей нашла приют у товарищей по партии. Она занималась случайной работой, чтобы заработать себе на жизнь. В свободное время изучала марксистскую литературу. Она просто глотала эти книги. А память была феноменальная.
Все было бы хорошо, если бы Элли не оставила дома свой дневник. В нем она записала все: свои думы, мечты, свои мысли о побеге, встречи с Гранахом, со мной.
Родители ее достали мой адрес. В один прекрасный день они постучали в мою дверь. Я их впустила, была вежлива, попросила присесть. Они отказались. С угрюмыми лицами стояли они передо мной и повторяли одно и то же: «Где наша дочь? Говорите! Или мы идем в полицию!» Я попыталась их успокоить, рассказывала им всякие басни, чтобы выиграть время и уведомить Элли. Сказала, что их любимая дочь находится на пути в «обетованную землю». Вскоре они получат от нее весть.
Но они не дали себя обмануть и отправились в полицию. Та объявила розыск, нашла Элли и доставила ее назад в Берлин. В полицей-президиуме ею занялась чиновница, ведавшая надзором за проститутками, но увидела, что имеет дело с невинной девушкой. На это у нее хватило ума. Больше того, она распознала незаурядные способности девушки. Помогла ей поступить в университет и получить стипендию. И поскольку Элли отказывалась вернуться к родителям, устроила ей жилье. Но когда эта дама через несколько месяцев? кстати, от самой Элли? узнала, что та коммунистка, все кончилось. И стипендия, и жилье. Эта дама была социал-демократкой.
С тех пор Элли жила на пособие по безработице. Свою мечту о профессии артистки она не оставила. Каждый вечер стояла она перед окнами пивной, в которой Максим Валентин репетировал со своей рабочей труппой «Красный рупор». Горящими глазами она следила за репетициями. Так продолжалось до тех пор, пока худрук не пригласил ее войти и присоединиться к труппе. Так Элли Шлиссер все же достигла своей цели. Она вскоре стала одним из самых деятельных членов этого коллектива, правой рукой руководителя. Она писала тексты, она играла, пела, танцевала, организовывала выступления на рабочих собраниях. Она была душой этой агитационной труппы партии. После прихода Гитлера к власти «Красный рупор» еще работал несколько месяцев. А затем большинству участников пришлось эмигрировать.
Затем она попала во Францию. Получила поручение партии поехать в Чехословакию, чтобы вести антифашистскую работу в театральном мире, и там сразу же включилась в нелегальную партийную работу. Перед тем как нацисты оккупировали Францию, она имела возможность эмигрировать в США. Виза и билет на пароход уже были на руках. Но она осталась. Не хотела оказаться трусихой. Лучше испытать все, уговаривала она себя. При встрече с партийными товарищами она сказала им с горькой иронией:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
К отцу я не заглянула. Не хотела бередить раны. Спорить было бесполезно. Но я поддерживала постоянный контакт с моей сестрой Зуро. Она собиралась идти по моим следам. В семнадцать лет стала членом Коммунистического союза молодежи. Мы часто встречались у меня или на улице. Конечно, отцу причинило боль, что я была рядом и обошла его дом стороной. Но я не могла иначе. В гетто было уже много молодежи, стремившейся вырваться из его стен, но не знавшей, как и куда деваться. Им нужно было помочь. Я для них делала все, что могла. Я знала, что обе молоденькие, умные, красивые дочки прежнего моего парикмахера изо всех сил стремились покинуть это болото. Хотели работать, получить профессию. Но отец держал их, как клещами. В разговорах со мной этот человек казался прогрессивным, дружелюбно настроенным по отношению к коммунистам. Мы часто беседовали о политике. Он уже не соблюдал правил ритуала, по отношению к женщинам тоже. Он был вдовцом. Но как только речь заходила о его дочерях, он показывал свое истинное лицо? реакционера и лицемера.
Я подружилась с обеими девушками. Отец запретил мне переступать порог его дома. Мы встречались у меня или в парке. Я помогала им, поддерживала их до тех пор, пока они не смогли покинуть гетто. Только они ушли из дома, отец появился у меня и стал угрожать полицией, если его дочери в течение недели не вернутся домой. Они не вернулись. Он не пошел в полицию.
У Мали, старшей из девушек, оказались актерские способности. Я привела ее к моему учителю. Он тут же принял ее в свою актерскую школу. Не спрашивал о гонораре, да и не получал его. Мали эмигрировала в 1933 году в Советский Союз, играла в Москве во всемирно известном еврейском театре. Вышла замуж за режиссера, переехала. с ним на Дальний Восток, когда он стал там руководить, театром.
Вторая, Фанни, полностью переключилась на политическую работу. Она стала функционером Коммунистического союза молодежи. Позже Мали часто навещала меня в Москве, когда я там жила. Фанни я увидела снова осенью 1932 года в Берлине. Мы сидели в ее кабинете в доме ЦК партии. Она? на уголке письменного стола, я? в кресле. Рассказывала о своей жизни, которая была одна борьба. Ее зеленоватые глаза блестели, она была счастлива.
Еще одно дитя гетто оказалось на моем пути. О его существовании я еще ничего не знала. С шестнадцатилетней Элли Шлиссер я познакомилась, когда она пришла ко мне. Она жила немного в стороне от гетто. Ее родители не были такими фанатичными и позволили дочке закончить реальное училище. Но учиться дальше не разрешали. Элли должна была выйти замуж, и все. Родители уже искали жениха, конечно с помощью свата. И вот эта перспектива побудила Элли прийти ко мне.
О да, я была «знаменитостью» в гетто: коммунистка. Актриса. «Совратительница» детей. Недоставало только, чтобы они меня называли «детоубийцей». Имя мое превратилось в бранное слово. «Вот посмотри? вторая Мишкет»,? говорили старики, когда дети пытались воспротивиться ортодоксальной косности. Элли стремилась как можно скорее уйти из дому. Она тоже мечтала стать актрисой. Была одержима этой мыслью. Я представила ее Александру Гранаху, попросила проверить, есть у нее талант или нет. Вывод был таков: она не рождена для сцены. Ей недоставало способности перевоплощения, без которой не может быть актрисы. К тому же она была плохо сложена? маленькая, кругленькая, с пышной грудью. Другие актеры были того же мнения. Но все они заметили и то, что у этой своенравной девушки есть незаурядные духовные способности, черты подлинной личности.
Элли смогла бы собственными силами изменить свою жизнь. Только это стоило бы ей много времени и нервов. Она пришла ко мне, зная, что у меня уже есть некоторый опыт. Я помогла ей уехать в Гамбург. Она не хотела оставаться в Берлине, боялась? и не без оснований,? что родители вернут се домой силой. Я ей нашла приют у товарищей по партии. Она занималась случайной работой, чтобы заработать себе на жизнь. В свободное время изучала марксистскую литературу. Она просто глотала эти книги. А память была феноменальная.
Все было бы хорошо, если бы Элли не оставила дома свой дневник. В нем она записала все: свои думы, мечты, свои мысли о побеге, встречи с Гранахом, со мной.
Родители ее достали мой адрес. В один прекрасный день они постучали в мою дверь. Я их впустила, была вежлива, попросила присесть. Они отказались. С угрюмыми лицами стояли они передо мной и повторяли одно и то же: «Где наша дочь? Говорите! Или мы идем в полицию!» Я попыталась их успокоить, рассказывала им всякие басни, чтобы выиграть время и уведомить Элли. Сказала, что их любимая дочь находится на пути в «обетованную землю». Вскоре они получат от нее весть.
Но они не дали себя обмануть и отправились в полицию. Та объявила розыск, нашла Элли и доставила ее назад в Берлин. В полицей-президиуме ею занялась чиновница, ведавшая надзором за проститутками, но увидела, что имеет дело с невинной девушкой. На это у нее хватило ума. Больше того, она распознала незаурядные способности девушки. Помогла ей поступить в университет и получить стипендию. И поскольку Элли отказывалась вернуться к родителям, устроила ей жилье. Но когда эта дама через несколько месяцев? кстати, от самой Элли? узнала, что та коммунистка, все кончилось. И стипендия, и жилье. Эта дама была социал-демократкой.
С тех пор Элли жила на пособие по безработице. Свою мечту о профессии артистки она не оставила. Каждый вечер стояла она перед окнами пивной, в которой Максим Валентин репетировал со своей рабочей труппой «Красный рупор». Горящими глазами она следила за репетициями. Так продолжалось до тех пор, пока худрук не пригласил ее войти и присоединиться к труппе. Так Элли Шлиссер все же достигла своей цели. Она вскоре стала одним из самых деятельных членов этого коллектива, правой рукой руководителя. Она писала тексты, она играла, пела, танцевала, организовывала выступления на рабочих собраниях. Она была душой этой агитационной труппы партии. После прихода Гитлера к власти «Красный рупор» еще работал несколько месяцев. А затем большинству участников пришлось эмигрировать.
Затем она попала во Францию. Получила поручение партии поехать в Чехословакию, чтобы вести антифашистскую работу в театральном мире, и там сразу же включилась в нелегальную партийную работу. Перед тем как нацисты оккупировали Францию, она имела возможность эмигрировать в США. Виза и билет на пароход уже были на руках. Но она осталась. Не хотела оказаться трусихой. Лучше испытать все, уговаривала она себя. При встрече с партийными товарищами она сказала им с горькой иронией:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97