Он помогал человеку познать, на что тот способен. Любопытно: выглядел он, как монах. Что касается мировоззрения, то тут наши мнения часто расходились. Капиталистический общественный строй он находил аморальным. В коммунизме его привлекало многое, но только в той степени, в какой он мог примирить коммунизм со своими религиозными взглядами. Он был католиком. Мы часто спорили, но по-товарищески. Иногда он сопровождал меня на митинги, чтобы поближе познакомиться с рабочими, а иной раз, чтобы послушать, как реагирует публика на мое чтение. Обучал он меня бесплатно. Я вспоминаю о нем с благодарностью.
На его уроках я познакомилась с Сибиллой Шмиц, очень одаренной студенткой. Мы часто вместе учили роли. Вскоре она стала известной в стране актрисой, а последние годы она жила в Федеративной Республике Германии и в шестидесятых годах она осталась без работы и одинокой и покончила жизнь самоубийством.
Однажды мой учитель сказал мне шутливо: «Милая моя барышня, пора вам поступать в театр! Вы должны играть! Больше я ничему не могу научить вас». Все верно. На как? Где? Найти место в Берлине без связей почти невозможно. Итак, надо было искать место в каком-нибудь провинциальном театре. Но и это было делом нелегким.
В то время я работала машинисткой в одной голландской фирме. Она вела оптовую торговлю апельсиновым соком. В конторе везде стояли бутылки с соком. Мы нахоли его очень вкусным. Ведь могла же одна-другая бутылка разбиться. Не правда ли?
Моя фирма находилась вблизи от Романишес кафе, где завсегдатаями были люди искусства. Или поклонники людей искусства. Как мой молодой шеф, например. Он очень хотел, чтобы я обращала на него внимание, когда он пил там свой кофе. Ему очень льстило, что у него машинисткой работает будущая актриса. Наша контора находилась на шестом этаже. Мне, единственной из служащих, он предложил ключ от лифта. Что остальным приходится подниматься на шестой этаж пешком, его нисколько не беспокоило. Я не воспользовалась этим «любезным» предложением. Он был очень разочарован. Бедняжка!
Долго я не выдержала в этой «респектабельной» фирме. В канун Первого мая? это было в 1926 году? я объявила старшему из боссов, голландцу, который хвастался, будто он социал-демократ: «Завтра я не выйду на работу».
«Как так?»
«Завтра Первое мая. Вы не знаете этого? Вы ведь социал-демократ, как вы поступите? дело ваше. Я пойду на демонстрацию».
«Вы-вы-вы же коммунистка!»? закричал он, как будто это было преступлением.
«Вы угадали»,? сказала я спокойно.
«Ведите себя как следует! Вы уволены!»
«Пожалуйста. Когда могу получить расчет?»
«Когда хотите. Убирайтесь!»
Казалось, что старик лопнет от ярости. Служащие в соседней комнате ухмылялись. Я подошла к своему столу, вынула помаду и зеркальце из ящика, пожелала моим коллегам всего доброго и ушла. Еще до того я сильно разозлила старшего босса. Было это перед рождеством. Не постучавшись? наверно, для храбрости,? я вошла в его комнату и потребовала для всех восьмерых служащих рождественскую надбавку и досрочную выплату зарплаты. «В конце концов, вы же социал-демократ». Моей иронии он не мог не заметить. Надбавку он отверг: мол, его фирма маленькая и бедная. Но от досрочной выплаты жалованья ему уклониться не удалось. Он явно радовался тому, что избавился от меня. Теперь я получала пособие по безработице. Семь марок в неделю. Их хватало на чашечку кофе в актерском кафе. Там я утопила в кофе свою печаль. Однажды за мой столик села молодая красивая женщина. Она заказала сосиски и кофе, курила одну сигарету за другой и смотрела в одну точку. Очевидно, ее что-то мучило. В этом кафе контакт завязывался быстро. Я спросила ее: «Что с вами?»
«Спасибо, что вы спросили. Я здесь чужая. Приехала из Магдебурга. Играю вот уже десять лет в тамошнем театре. Хочу в Берлин. Завтра меня пробуют в театре Рейнгардта. На его малой сцене Гейнц Хильперт ставит „Экспресс в Бронкс“ Осипа Думова. Ему нужен определенный типаж для характерной роли. Роль эпизодическая, но все-таки. Важно начать. Бог ты мой! Как я трушу! Я сойду с ума!»
«Пойти с вами? Время у меня есть. Я охотно посмотрю на это. Откровенно говоря, я тоже ищу место».
«Пойдемте со мной. Претенденток будет, наверно, много. Одной больше, одной меньше, не имеет значения. Я верю в свою счастливую звезду!»
Во мне она соперницы не видела. Я была с ней согласна. Ведь я на профессиональной сцене еще никогда не играла.
Следующим утром мы оказались в театре. Кроме нас появились еще две актрисы. Гейнц Хильперт сунул каждой текст роли. Была она небольшой. Сыграть надо было еврейскую женщину средних лет, бежавшую с грудным ребенком на руках от погромов из Румынии в Америку. В каждом человеке она теперь видит антисемита. Даже в своих собственных соплеменниках. Трагикомическая это была фигура.
Хильперт попросил нас в костюмерной соответственно одеться, загримироваться и показаться ему. Нарядившись еврейской беженкой из Румынии, я пошла по сцене в зрительный зал. Издали режиссер закричал: «Остановитесь! Боже мой! Кто это? Будто она только что бежала из Румынии». Короче говоря, выбор пал на меня. Ведь я же видела немало таких женщин в жизни. Получила я договор на год и? о чудо!? удостоилась похвалы в прессе. Меня упоминали наряду с такими известными актерами, как Альберт Штайнрук, Илка Грюнинг, Курт Бойс. Мне все еще это казалось сном: я стала актрисой театра Рейнгардта, лучшего театра Германии!
Откровенно сказать, больше всего мне удавался младенец. В конце концов, он тоже был человеком, и еще каким. Едва я, его мать, произносила словечко, как он прерывал меня громким плачем, то есть это я, конечно, плакала за него, стоя спиной к публике. Потом я его успокаивала, пеленала. Короче говоря, у меня было много хлопот с малышом на сцене.
После премьеры меня спросил мой партнер, известный актер: «Скажите-ка, деточка, как вы это делаете?»
«Очень просто. Нажмите-ка кукле на животик».
Он нажал, но кукла молчала. «Знаете что, деточка, давайте-ка я лучше вам нажму на животик, а? Это у меня лучше получится».
Мне удалось от него отделаться. На мое счастье, я делила гардеробную с двумя танцовщицами, тоже занятыми в этом спектакле.
Петух в курятнике
Фриц часто заходил за мной после спектакля. Когда он впервые появился в моей гардеробной, обе девицы потеряли самообладание. Они вели себя как курицы, которых всполошил петух. А мой Фриц держал себя как петух в курятнике. Старшая, еще незамужняя танцовщица пошутила: «Слушай, одолжи мне своего Фрица. Только на одну ночь». Я рассмеялась. Тогда я еще могла смеяться. Позднее смех у меня пропал. Фриц был просто красив. Прекрасно сложен, высок, строен, широкоплеч, голубые глаза, светлые волосы, маленький острый нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
На его уроках я познакомилась с Сибиллой Шмиц, очень одаренной студенткой. Мы часто вместе учили роли. Вскоре она стала известной в стране актрисой, а последние годы она жила в Федеративной Республике Германии и в шестидесятых годах она осталась без работы и одинокой и покончила жизнь самоубийством.
Однажды мой учитель сказал мне шутливо: «Милая моя барышня, пора вам поступать в театр! Вы должны играть! Больше я ничему не могу научить вас». Все верно. На как? Где? Найти место в Берлине без связей почти невозможно. Итак, надо было искать место в каком-нибудь провинциальном театре. Но и это было делом нелегким.
В то время я работала машинисткой в одной голландской фирме. Она вела оптовую торговлю апельсиновым соком. В конторе везде стояли бутылки с соком. Мы нахоли его очень вкусным. Ведь могла же одна-другая бутылка разбиться. Не правда ли?
Моя фирма находилась вблизи от Романишес кафе, где завсегдатаями были люди искусства. Или поклонники людей искусства. Как мой молодой шеф, например. Он очень хотел, чтобы я обращала на него внимание, когда он пил там свой кофе. Ему очень льстило, что у него машинисткой работает будущая актриса. Наша контора находилась на шестом этаже. Мне, единственной из служащих, он предложил ключ от лифта. Что остальным приходится подниматься на шестой этаж пешком, его нисколько не беспокоило. Я не воспользовалась этим «любезным» предложением. Он был очень разочарован. Бедняжка!
Долго я не выдержала в этой «респектабельной» фирме. В канун Первого мая? это было в 1926 году? я объявила старшему из боссов, голландцу, который хвастался, будто он социал-демократ: «Завтра я не выйду на работу».
«Как так?»
«Завтра Первое мая. Вы не знаете этого? Вы ведь социал-демократ, как вы поступите? дело ваше. Я пойду на демонстрацию».
«Вы-вы-вы же коммунистка!»? закричал он, как будто это было преступлением.
«Вы угадали»,? сказала я спокойно.
«Ведите себя как следует! Вы уволены!»
«Пожалуйста. Когда могу получить расчет?»
«Когда хотите. Убирайтесь!»
Казалось, что старик лопнет от ярости. Служащие в соседней комнате ухмылялись. Я подошла к своему столу, вынула помаду и зеркальце из ящика, пожелала моим коллегам всего доброго и ушла. Еще до того я сильно разозлила старшего босса. Было это перед рождеством. Не постучавшись? наверно, для храбрости,? я вошла в его комнату и потребовала для всех восьмерых служащих рождественскую надбавку и досрочную выплату зарплаты. «В конце концов, вы же социал-демократ». Моей иронии он не мог не заметить. Надбавку он отверг: мол, его фирма маленькая и бедная. Но от досрочной выплаты жалованья ему уклониться не удалось. Он явно радовался тому, что избавился от меня. Теперь я получала пособие по безработице. Семь марок в неделю. Их хватало на чашечку кофе в актерском кафе. Там я утопила в кофе свою печаль. Однажды за мой столик села молодая красивая женщина. Она заказала сосиски и кофе, курила одну сигарету за другой и смотрела в одну точку. Очевидно, ее что-то мучило. В этом кафе контакт завязывался быстро. Я спросила ее: «Что с вами?»
«Спасибо, что вы спросили. Я здесь чужая. Приехала из Магдебурга. Играю вот уже десять лет в тамошнем театре. Хочу в Берлин. Завтра меня пробуют в театре Рейнгардта. На его малой сцене Гейнц Хильперт ставит „Экспресс в Бронкс“ Осипа Думова. Ему нужен определенный типаж для характерной роли. Роль эпизодическая, но все-таки. Важно начать. Бог ты мой! Как я трушу! Я сойду с ума!»
«Пойти с вами? Время у меня есть. Я охотно посмотрю на это. Откровенно говоря, я тоже ищу место».
«Пойдемте со мной. Претенденток будет, наверно, много. Одной больше, одной меньше, не имеет значения. Я верю в свою счастливую звезду!»
Во мне она соперницы не видела. Я была с ней согласна. Ведь я на профессиональной сцене еще никогда не играла.
Следующим утром мы оказались в театре. Кроме нас появились еще две актрисы. Гейнц Хильперт сунул каждой текст роли. Была она небольшой. Сыграть надо было еврейскую женщину средних лет, бежавшую с грудным ребенком на руках от погромов из Румынии в Америку. В каждом человеке она теперь видит антисемита. Даже в своих собственных соплеменниках. Трагикомическая это была фигура.
Хильперт попросил нас в костюмерной соответственно одеться, загримироваться и показаться ему. Нарядившись еврейской беженкой из Румынии, я пошла по сцене в зрительный зал. Издали режиссер закричал: «Остановитесь! Боже мой! Кто это? Будто она только что бежала из Румынии». Короче говоря, выбор пал на меня. Ведь я же видела немало таких женщин в жизни. Получила я договор на год и? о чудо!? удостоилась похвалы в прессе. Меня упоминали наряду с такими известными актерами, как Альберт Штайнрук, Илка Грюнинг, Курт Бойс. Мне все еще это казалось сном: я стала актрисой театра Рейнгардта, лучшего театра Германии!
Откровенно сказать, больше всего мне удавался младенец. В конце концов, он тоже был человеком, и еще каким. Едва я, его мать, произносила словечко, как он прерывал меня громким плачем, то есть это я, конечно, плакала за него, стоя спиной к публике. Потом я его успокаивала, пеленала. Короче говоря, у меня было много хлопот с малышом на сцене.
После премьеры меня спросил мой партнер, известный актер: «Скажите-ка, деточка, как вы это делаете?»
«Очень просто. Нажмите-ка кукле на животик».
Он нажал, но кукла молчала. «Знаете что, деточка, давайте-ка я лучше вам нажму на животик, а? Это у меня лучше получится».
Мне удалось от него отделаться. На мое счастье, я делила гардеробную с двумя танцовщицами, тоже занятыми в этом спектакле.
Петух в курятнике
Фриц часто заходил за мной после спектакля. Когда он впервые появился в моей гардеробной, обе девицы потеряли самообладание. Они вели себя как курицы, которых всполошил петух. А мой Фриц держал себя как петух в курятнике. Старшая, еще незамужняя танцовщица пошутила: «Слушай, одолжи мне своего Фрица. Только на одну ночь». Я рассмеялась. Тогда я еще могла смеяться. Позднее смех у меня пропал. Фриц был просто красив. Прекрасно сложен, высок, строен, широкоплеч, голубые глаза, светлые волосы, маленький острый нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97