Там сидели в кафе на втором этаже с огромными окнами, пили кофе и не могли отвести друг от друга глаз. Потом пошли обратно, в обнимку, петляя по московским переулкам. Было поздно, и только изредка среди темных стен старых домов попадались освещенные окна.
– Как ты думаешь, что там делают? – спрашивала Кира, указывая на освещенное окно под самой крышей.
– Как что? – удивлялся я. – Кошек мучают. Определенно, там мучают кошек.
Она рассмеялась, и дальше мы медленно брели молча. Потом Кира показала на окно в другом доме.
– А там?
Я сделал задумчивый вид, подстроил свой шаг под ее – более короткий, просунул руку в задний карман ее брюк. Еще немного помолчал просто так и спросил:
– А у тебя есть сомнения? Кира хитро улыбнулась:
– Опять что-то неладное с кошками?
Мы смеялись, обнимались, целовались и шли дальше, всматриваясь в темные окна.
Кира показывала то на одно, то на другое освещенное окно, и мы играли в угадайку. Я был непреклонен. Все, кто не спали в этот поздний час непременно и с завидным постоянством издевались над кошками. Было весело.
Когда мы уже приближались к проспекту Мира, где оставили машину, в последнем переулке, в низком большом освещенном окне раскорячившегося в темноте старого дома, на которое указала Кира, стояло чучело кошки. Мы многозначительно переглянулись.
Кира жила с сыном. Ее содержал некий Олег, что позволяло ей достаточно безбедно существовать. Я не расспрашивал об их отношениях, она не рассказывала. Понимая, что все просто, пока мы сами не начнем что-либо усложнять, я отвозил Киру домой по ее первому требованию и ни разу не звонил ей на домашний телефон.
Кира никогда и нигде не работала. Свободное время отравляло ей жизнь, она не знала, куда его деть, и поэтому голова ее была полна идей о бессмысленности жизни и самоубийстве. Об авантюрном и красивом самоубийстве. Однажды она спросила, как я отношусь к тому, чтобы вместе прыгнуть с обрыва. Интересно, какая доля шутки была в этой шутке? Оказалось, что у Киры есть уже на примете подходящая для этого дела вершина. Я не стал отказываться, прыгнуть можно. Моя красавица, кажется, немного удивилась, потому что иногда переспрашивала меня, не передумал ли я, и насколько определенны мои намерения. А у меня было столько работы, что передумывать было просто некогда. К тому же не в моем стиле менять решения. Я считаю, что лучше совершить неправильный поступок, чем колебаться в уже принятых решениях. Подобранная вершина оказалась на Канарских островах. Кира прислала мне фотографию, я посмотрел… Да действительно, очень красивый и очень высокий обрыв. Расположение на Канарах не радовало, поскольку несколько усложняло ситуацию, мне бы хотелось – и здесь красавица была согласна со мной – чтобы наши действия остались тайной для остальных людей, а Канарский обрыв был как-то очень на виду. Мы договорились прыгнуть осенью. Времени обдумать, как сделать так, чтобы нас не смогли выследить, было предостаточно.
Время нехотя, вяло и постоянно о чем-то раздумывая, шло, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Когда Кира встречалась с Кириллом, они проводили время в прогулках, в посещениях концертов (джазовых, классических, авангардных – Кирилл не мог жить без музыки и очень хорошо в ней разбирался) и бесконечных разговорах. Он был нежен, находчив, непринужден, до безобразия щедр. Немного загадочен, в меру развязан и даже деликатен тоже в меру. Но когда они расставались, на очередных встречах особо не настаивал, что, надо признать, основательно задевало Киру. А еще ее задевало то, что он не стремился к близости и постоянно рассказывал ей о своих многочисленных девушках.
В конце мая в Москву приехало трио Пулаускаса и трио Ганелина. Я не хотел пропустить их концерт. В субботу мы с Кирой встретились и поехали в Дом Музыки. Концерт проходил в Малом зале. Я заранее взял билеты, на первый ряд. Концерт был выше всяких похвал. Первое отделение – трио Пулаускаса, после перерыва – трио Ганелина. Судя по реакции, Кира впервые была на концерте такой музыки. Это не столько джаз, сколько авангард.
Временами, отвлекаясь от сцены, я наблюдал за Кирой. Казалось, что она воспринимает музыку всем телом. У нее то вздрагивали конечности, то напрягалось лицо. Видно было, что она пытается сдерживать себя, но у нее не очень получается. Очевидно, что ей нравилось, а это в свою очередь нравилось мне. Увы, музыка, которая мне по душе, редко приходится по вкусу всем моим знакомым, а женщинам – никогда.
Мы почти каждый день созванивались и, как и раньше, чаще всего болтали, когда я возвращался с работы на машине.
Она рассказывала мне о встречах с Давидом. Он прилетел следом за нашим побегом, вернул ей паспорт со словами: «Извини, я совсем потерял голову». Теперь он поджидал ее на улице, провожал в магазин и обратно. Мне эти отношения были непонятны, я часто возвращался к ним в своих мыслях, но никак не мог их прочувствовать. Насколько я понимал, Давид в одно мгновение бросил все дела у себя в городе, улетел в Москву и теперь почему-то не желал или не мог уехать. Из его родных мест звонили, в том числе и Кире, просили на него повлиять, чтобы он вернулся, но видно, он знал, что делал.
В начале июня, приехав вечером домой, я получил письмо от адресата, о котором уже успел забыть, писала TANANOS.
«Молчишь? Ты, человек Кирилл, видно, до конца не понимаешь, что происходит. Ты сам эту кашу заварил. Ты слишком пристально всматривался в пустоту. И процесс пошел. Назад дороги нет. Мир – совсем не то, что ты о нем думаешь, чем все вы думаете. Да вы и не думаете. Не умеете. А ты можешь, но почему-то не хочешь. Как бы то ни было, ты уже ничего сделать не можешь. И я не могу. Была причина, и результат не заставит себя ждать. Никто не может противостоять законам. ТОЙ, что меня отбрасывает, скоро не будет. Буду я. И я буду с тобой. Всегда. Каждый день я буду разной. Такой, как ты захочешь. Тень».
Конечно, я не понимал, о чем речь. Правда, это не сильно меня тревожило. К тому же я чувствовал, что это письмо не просто так. Я не знал, с чем его связать, но было в этом письме что-то, что указывало: тот, кто пишет – знает меня. Не так, как знают знакомые, нет. Более глубоко.
Спорить на философские темы для меня – не самая трудная задача. Пока в микроволновке готовилась гречка, я ответил.
«Доброго вечера, Тень. У меня был сломан ящик. Поэтому какие-то письма пропали. Наверное, и твое тоже. Так что я не молчу, просто не получал ничего. Извини. Да, я не понимаю, что происходит. Но только меня это не беспокоит. Любое понимание конечно, а потому ложно. Каков мир – не знает никто. Думать – значит сопоставлять между собой образы, а какой в этом в смысл, если они неадекватны? Я жду тебя. Кирилл».
На следующий вечер пришло очередное письмо от таинственной незнакомки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Как ты думаешь, что там делают? – спрашивала Кира, указывая на освещенное окно под самой крышей.
– Как что? – удивлялся я. – Кошек мучают. Определенно, там мучают кошек.
Она рассмеялась, и дальше мы медленно брели молча. Потом Кира показала на окно в другом доме.
– А там?
Я сделал задумчивый вид, подстроил свой шаг под ее – более короткий, просунул руку в задний карман ее брюк. Еще немного помолчал просто так и спросил:
– А у тебя есть сомнения? Кира хитро улыбнулась:
– Опять что-то неладное с кошками?
Мы смеялись, обнимались, целовались и шли дальше, всматриваясь в темные окна.
Кира показывала то на одно, то на другое освещенное окно, и мы играли в угадайку. Я был непреклонен. Все, кто не спали в этот поздний час непременно и с завидным постоянством издевались над кошками. Было весело.
Когда мы уже приближались к проспекту Мира, где оставили машину, в последнем переулке, в низком большом освещенном окне раскорячившегося в темноте старого дома, на которое указала Кира, стояло чучело кошки. Мы многозначительно переглянулись.
Кира жила с сыном. Ее содержал некий Олег, что позволяло ей достаточно безбедно существовать. Я не расспрашивал об их отношениях, она не рассказывала. Понимая, что все просто, пока мы сами не начнем что-либо усложнять, я отвозил Киру домой по ее первому требованию и ни разу не звонил ей на домашний телефон.
Кира никогда и нигде не работала. Свободное время отравляло ей жизнь, она не знала, куда его деть, и поэтому голова ее была полна идей о бессмысленности жизни и самоубийстве. Об авантюрном и красивом самоубийстве. Однажды она спросила, как я отношусь к тому, чтобы вместе прыгнуть с обрыва. Интересно, какая доля шутки была в этой шутке? Оказалось, что у Киры есть уже на примете подходящая для этого дела вершина. Я не стал отказываться, прыгнуть можно. Моя красавица, кажется, немного удивилась, потому что иногда переспрашивала меня, не передумал ли я, и насколько определенны мои намерения. А у меня было столько работы, что передумывать было просто некогда. К тому же не в моем стиле менять решения. Я считаю, что лучше совершить неправильный поступок, чем колебаться в уже принятых решениях. Подобранная вершина оказалась на Канарских островах. Кира прислала мне фотографию, я посмотрел… Да действительно, очень красивый и очень высокий обрыв. Расположение на Канарах не радовало, поскольку несколько усложняло ситуацию, мне бы хотелось – и здесь красавица была согласна со мной – чтобы наши действия остались тайной для остальных людей, а Канарский обрыв был как-то очень на виду. Мы договорились прыгнуть осенью. Времени обдумать, как сделать так, чтобы нас не смогли выследить, было предостаточно.
Время нехотя, вяло и постоянно о чем-то раздумывая, шло, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Когда Кира встречалась с Кириллом, они проводили время в прогулках, в посещениях концертов (джазовых, классических, авангардных – Кирилл не мог жить без музыки и очень хорошо в ней разбирался) и бесконечных разговорах. Он был нежен, находчив, непринужден, до безобразия щедр. Немного загадочен, в меру развязан и даже деликатен тоже в меру. Но когда они расставались, на очередных встречах особо не настаивал, что, надо признать, основательно задевало Киру. А еще ее задевало то, что он не стремился к близости и постоянно рассказывал ей о своих многочисленных девушках.
В конце мая в Москву приехало трио Пулаускаса и трио Ганелина. Я не хотел пропустить их концерт. В субботу мы с Кирой встретились и поехали в Дом Музыки. Концерт проходил в Малом зале. Я заранее взял билеты, на первый ряд. Концерт был выше всяких похвал. Первое отделение – трио Пулаускаса, после перерыва – трио Ганелина. Судя по реакции, Кира впервые была на концерте такой музыки. Это не столько джаз, сколько авангард.
Временами, отвлекаясь от сцены, я наблюдал за Кирой. Казалось, что она воспринимает музыку всем телом. У нее то вздрагивали конечности, то напрягалось лицо. Видно было, что она пытается сдерживать себя, но у нее не очень получается. Очевидно, что ей нравилось, а это в свою очередь нравилось мне. Увы, музыка, которая мне по душе, редко приходится по вкусу всем моим знакомым, а женщинам – никогда.
Мы почти каждый день созванивались и, как и раньше, чаще всего болтали, когда я возвращался с работы на машине.
Она рассказывала мне о встречах с Давидом. Он прилетел следом за нашим побегом, вернул ей паспорт со словами: «Извини, я совсем потерял голову». Теперь он поджидал ее на улице, провожал в магазин и обратно. Мне эти отношения были непонятны, я часто возвращался к ним в своих мыслях, но никак не мог их прочувствовать. Насколько я понимал, Давид в одно мгновение бросил все дела у себя в городе, улетел в Москву и теперь почему-то не желал или не мог уехать. Из его родных мест звонили, в том числе и Кире, просили на него повлиять, чтобы он вернулся, но видно, он знал, что делал.
В начале июня, приехав вечером домой, я получил письмо от адресата, о котором уже успел забыть, писала TANANOS.
«Молчишь? Ты, человек Кирилл, видно, до конца не понимаешь, что происходит. Ты сам эту кашу заварил. Ты слишком пристально всматривался в пустоту. И процесс пошел. Назад дороги нет. Мир – совсем не то, что ты о нем думаешь, чем все вы думаете. Да вы и не думаете. Не умеете. А ты можешь, но почему-то не хочешь. Как бы то ни было, ты уже ничего сделать не можешь. И я не могу. Была причина, и результат не заставит себя ждать. Никто не может противостоять законам. ТОЙ, что меня отбрасывает, скоро не будет. Буду я. И я буду с тобой. Всегда. Каждый день я буду разной. Такой, как ты захочешь. Тень».
Конечно, я не понимал, о чем речь. Правда, это не сильно меня тревожило. К тому же я чувствовал, что это письмо не просто так. Я не знал, с чем его связать, но было в этом письме что-то, что указывало: тот, кто пишет – знает меня. Не так, как знают знакомые, нет. Более глубоко.
Спорить на философские темы для меня – не самая трудная задача. Пока в микроволновке готовилась гречка, я ответил.
«Доброго вечера, Тень. У меня был сломан ящик. Поэтому какие-то письма пропали. Наверное, и твое тоже. Так что я не молчу, просто не получал ничего. Извини. Да, я не понимаю, что происходит. Но только меня это не беспокоит. Любое понимание конечно, а потому ложно. Каков мир – не знает никто. Думать – значит сопоставлять между собой образы, а какой в этом в смысл, если они неадекватны? Я жду тебя. Кирилл».
На следующий вечер пришло очередное письмо от таинственной незнакомки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86