Твой новый знакомый. Кирилл, кажется. Да, Давид рассказывал… Не вправе настаивать, – Данил понимающе улыбнулся. – Ну, в таком случае Давиду необходимо уехать со мной. Иначе он совсем сойдет с ума.
Но Давид, похоже, с ума сошел уже давно. И когда Данил с Кирой вместе стали уговаривать его уехать, он впал в такую ярость, что они почти сразу же отступили. Данил улетел один. Кира с Давидом проводили его в аэропорт.
– Кир, а ты сейчас занимаешься своими упражнениями по расширению сознания и работой с реальностями? – спросил Давид, когда они возвращались из аэропорта.
– Нет. Давно не занимаюсь. И тебе не советую. Ни к чему это.
– А откуда ты знаешь, что я занимаюсь?
– Вижу. В твоих глазах опять, как много лет назад, появился нездоровый блеск. Ты весь издергался. И наверняка плохо спишь. Это от стимуляторов.
– Я совсем не сплю.
– Вот видишь…
– Но я прекрасно себя чувствую. И не надо меня жалеть. Себя жалей. Ты, на которую я всегда молился и перед которой преклонялся, для которой не было ничего невозможного, которая могла убивать и дарить жизнь, сейчас забыла себя и впала в слюнявую человеческую жизнь с пряниками, палками и тупиком впереди. Опомнись. Я все это время упражнялся и сейчас стал почти таким, как ты. Мы должны быть вместе.
– Мы ничего не должны. Ты можешь заниматься тем, что тебе нравится. Ая буду делать то, что нравится мне. Я просто живу. А тупик впереди у тебя. И если ты действительно ценишь меня, ты поверишь мне. Я видела. Я знаю.
– Я люблю тебя. И я ни перед чем не остановлюсь, чтобы мы были вместе. Если ты не понимаешь этого, мне придется заставить тебя понять любым способом, даже очень необычным.
– Ты мне угрожаешь?
– Нет, что ты. Я просто ставлю тебя в известность.
– Мне нравится Кирилл. Очень.
– Я вижу. Вот только ты ему не нравишься. Он обманывает тебя.
– Зачем?
– Хочет использовать твою Силу.
– У меня уже нет Силы. Я теперь, как все. Давид нехорошо засмеялся.
– Ты никогда не будешь, как все. Не обольщайся. И забудь об этом. – Он остановил машину, обнял Киру и стал целовать ее волосы, глаза, губы. Она не сопротивлялась. Какое-то равнодушное оцепенение растеклось и заполнило все ее сознание. Она не чувствовала своего тела, не чувствовала его губ. Она ничего не чувствовала. Она выпала из этой странной реальности, а взамен не приобрела ничего. Со всех сторон наваливалась звенящая пустота, и Кира с тихой радостью провалилась в нее.
Давид чем-то напоминал Кире Сандро. Тот же безумный взгляд колких глаз, та же уверенность в собственной правоте, категоричность, напор и та же всепоглощающая, необыкновенно живучая и сметающая все на своем пути любовь. После окончания интерната Сандро с дедом Георгием уехали в Англию. Сандро учился в Оксфорде, потом преподавал несколько лет в Лидсе, усердно занимаясь различными эзотерическими и оккультными практиками. Он настаивал, чтобы Кира переехала к нему и продолжила свои упражнения. Но Кира, к тому времени родившая Апреля, полностью была поглощена подхватившей ее своими волнами новой жизнью. Эта экстремальная и романтичная жизнь не имела ничего общего ни с философией, ни с эзотерикой, ни с магией. Все это не только не смогло принести ей счастья, но и основательно мешало жить. Правда, и жить ей уже не очень-то и хотелось. Ей было все равно. Она жила настоящим и не думала о будущем, как, впрочем, и о прошедшем. Смело подставляла свое лицо ветру, дождю, снегу, радостям, печалям, всякого рода неожиданностям и невзгодам. Чему быть…
Сандро никак не мог смириться с такой Кириной позицией, вследствие чего каждый ее приезд к нему или его к ней заканчивался ссорой или скандалом. Кира всегда очень переживала из-за этого – никого ближе Сандро и деда Георгия у нее не было. Переживала, но поступала всегда по своему, при этом досадовала, но старалась сдержать гнев. Обязательно. Поскольку гнев ее не предвещал ничего хорошего тому, на кого был направлен. Кира, как могла, предельно контролировала свои чувства и не давала выхода отрицательным эмоциям. Но вот однажды… Однажды она оступилась, поскользнулась на вырвавшемся из Сандро обидном и резком слове и не смогла удержать свой гневный внутренний поток, сознание опрокинулось, Сила подняла голову – через несколько дней Сандро погиб в автокатастрофе.
Дед Георгий совсем расклеился и растекся, начал стареть. Стал звонить Кире, еще чаще и все настойчивее приглашать к себе в гости. Он жил один в большом доме на окраине Лондона. Кира честно собиралась навестить старика, но всегда мешало то одно, то другое.
Последний телефонный звонок озадачил Киру. Дед Георгий говорил, что над ней нависла опасность, что за ней скоро придут, а он совсем плох, и должно быть, в ближайшее время умрет. На встречные Кирины вопросы он не отвечал, а только причитал, охал и ахал на смеси русского, английского и еще какого-то, незнакомого Кире языка и просил приехать. Кира поначалу озаботилась, но потом насущные заботы и растущая, как сорняк во все стороны, новая любовь вытеснили живые впечатления и тревогу, загнали их далеко в глубину сознания, превратив в блеклые, бестелесные, чуть заметные импульсы.
Кира вынырнула из так ласково принявшей ее пустоты. Давид тихо сидел рядом и вертел в руках брелок с ключом зажигания. Она осознала, поняла, почувствовала, вместила и – сначала с грустью, потом с неожиданным равнодушием – приняла, что Давида ждет та же участь, что и Сандро. Он умрет. И она ничего не сможет сделать, даже если захочет. Так будет. Она увидела это. Как в кино. На белой огромной простыне. Увидела, и не испытала ничего.
– Чего стоим? – спросила она Давида. – Поехали, а? Я что-то устала и хочу спать. Очень.
– То ли еще будет. – Давид показал свой ослепительно белый оскал и завел мотор. Машина слегка качнулась и легко тронулась.
«Будет», – словно высветилось в голове у Киры.
– Кир, а как ты это делаешь? – Сандро осторожно дернул ее за рукав.
– Сама не знаю… Наверно, я ухожу внутрь себя, от себя. От себя, такой, какую ты видишь и знаешь, к себе той, что я, и не я.
– Как это? Так ты или не ты?
– Как много того, что есть во мне. Мы гораздо больше, чем о себе думаем. И вот если перестать о себе думать, и перестать думать вообще, то видно, что ты – это не ты. Ты видишь себя как бы со стороны, или, вернее осознаешь. Тело не твое, мысли не твои, желания не твои.
– А что же твое?
– Воля. И воля помогает тебе увидеть…
– Увидеть то, что ты видишь?
– Да.
– А почему я не вижу другие реальности. У меня что, нет Воли?
– Думаю, что ты еще просто не научился.
– А когда же ты успела научиться? Сколько я тебя помню, ты все время умела… И вообще, я учусь больше тебя. Я и стимуляторов больше принимаю, а вижу непонятно что. Мутно, расплывчато… И тем более не могу этим всем управлять…
– И не надо этим управлять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Но Давид, похоже, с ума сошел уже давно. И когда Данил с Кирой вместе стали уговаривать его уехать, он впал в такую ярость, что они почти сразу же отступили. Данил улетел один. Кира с Давидом проводили его в аэропорт.
– Кир, а ты сейчас занимаешься своими упражнениями по расширению сознания и работой с реальностями? – спросил Давид, когда они возвращались из аэропорта.
– Нет. Давно не занимаюсь. И тебе не советую. Ни к чему это.
– А откуда ты знаешь, что я занимаюсь?
– Вижу. В твоих глазах опять, как много лет назад, появился нездоровый блеск. Ты весь издергался. И наверняка плохо спишь. Это от стимуляторов.
– Я совсем не сплю.
– Вот видишь…
– Но я прекрасно себя чувствую. И не надо меня жалеть. Себя жалей. Ты, на которую я всегда молился и перед которой преклонялся, для которой не было ничего невозможного, которая могла убивать и дарить жизнь, сейчас забыла себя и впала в слюнявую человеческую жизнь с пряниками, палками и тупиком впереди. Опомнись. Я все это время упражнялся и сейчас стал почти таким, как ты. Мы должны быть вместе.
– Мы ничего не должны. Ты можешь заниматься тем, что тебе нравится. Ая буду делать то, что нравится мне. Я просто живу. А тупик впереди у тебя. И если ты действительно ценишь меня, ты поверишь мне. Я видела. Я знаю.
– Я люблю тебя. И я ни перед чем не остановлюсь, чтобы мы были вместе. Если ты не понимаешь этого, мне придется заставить тебя понять любым способом, даже очень необычным.
– Ты мне угрожаешь?
– Нет, что ты. Я просто ставлю тебя в известность.
– Мне нравится Кирилл. Очень.
– Я вижу. Вот только ты ему не нравишься. Он обманывает тебя.
– Зачем?
– Хочет использовать твою Силу.
– У меня уже нет Силы. Я теперь, как все. Давид нехорошо засмеялся.
– Ты никогда не будешь, как все. Не обольщайся. И забудь об этом. – Он остановил машину, обнял Киру и стал целовать ее волосы, глаза, губы. Она не сопротивлялась. Какое-то равнодушное оцепенение растеклось и заполнило все ее сознание. Она не чувствовала своего тела, не чувствовала его губ. Она ничего не чувствовала. Она выпала из этой странной реальности, а взамен не приобрела ничего. Со всех сторон наваливалась звенящая пустота, и Кира с тихой радостью провалилась в нее.
Давид чем-то напоминал Кире Сандро. Тот же безумный взгляд колких глаз, та же уверенность в собственной правоте, категоричность, напор и та же всепоглощающая, необыкновенно живучая и сметающая все на своем пути любовь. После окончания интерната Сандро с дедом Георгием уехали в Англию. Сандро учился в Оксфорде, потом преподавал несколько лет в Лидсе, усердно занимаясь различными эзотерическими и оккультными практиками. Он настаивал, чтобы Кира переехала к нему и продолжила свои упражнения. Но Кира, к тому времени родившая Апреля, полностью была поглощена подхватившей ее своими волнами новой жизнью. Эта экстремальная и романтичная жизнь не имела ничего общего ни с философией, ни с эзотерикой, ни с магией. Все это не только не смогло принести ей счастья, но и основательно мешало жить. Правда, и жить ей уже не очень-то и хотелось. Ей было все равно. Она жила настоящим и не думала о будущем, как, впрочем, и о прошедшем. Смело подставляла свое лицо ветру, дождю, снегу, радостям, печалям, всякого рода неожиданностям и невзгодам. Чему быть…
Сандро никак не мог смириться с такой Кириной позицией, вследствие чего каждый ее приезд к нему или его к ней заканчивался ссорой или скандалом. Кира всегда очень переживала из-за этого – никого ближе Сандро и деда Георгия у нее не было. Переживала, но поступала всегда по своему, при этом досадовала, но старалась сдержать гнев. Обязательно. Поскольку гнев ее не предвещал ничего хорошего тому, на кого был направлен. Кира, как могла, предельно контролировала свои чувства и не давала выхода отрицательным эмоциям. Но вот однажды… Однажды она оступилась, поскользнулась на вырвавшемся из Сандро обидном и резком слове и не смогла удержать свой гневный внутренний поток, сознание опрокинулось, Сила подняла голову – через несколько дней Сандро погиб в автокатастрофе.
Дед Георгий совсем расклеился и растекся, начал стареть. Стал звонить Кире, еще чаще и все настойчивее приглашать к себе в гости. Он жил один в большом доме на окраине Лондона. Кира честно собиралась навестить старика, но всегда мешало то одно, то другое.
Последний телефонный звонок озадачил Киру. Дед Георгий говорил, что над ней нависла опасность, что за ней скоро придут, а он совсем плох, и должно быть, в ближайшее время умрет. На встречные Кирины вопросы он не отвечал, а только причитал, охал и ахал на смеси русского, английского и еще какого-то, незнакомого Кире языка и просил приехать. Кира поначалу озаботилась, но потом насущные заботы и растущая, как сорняк во все стороны, новая любовь вытеснили живые впечатления и тревогу, загнали их далеко в глубину сознания, превратив в блеклые, бестелесные, чуть заметные импульсы.
Кира вынырнула из так ласково принявшей ее пустоты. Давид тихо сидел рядом и вертел в руках брелок с ключом зажигания. Она осознала, поняла, почувствовала, вместила и – сначала с грустью, потом с неожиданным равнодушием – приняла, что Давида ждет та же участь, что и Сандро. Он умрет. И она ничего не сможет сделать, даже если захочет. Так будет. Она увидела это. Как в кино. На белой огромной простыне. Увидела, и не испытала ничего.
– Чего стоим? – спросила она Давида. – Поехали, а? Я что-то устала и хочу спать. Очень.
– То ли еще будет. – Давид показал свой ослепительно белый оскал и завел мотор. Машина слегка качнулась и легко тронулась.
«Будет», – словно высветилось в голове у Киры.
– Кир, а как ты это делаешь? – Сандро осторожно дернул ее за рукав.
– Сама не знаю… Наверно, я ухожу внутрь себя, от себя. От себя, такой, какую ты видишь и знаешь, к себе той, что я, и не я.
– Как это? Так ты или не ты?
– Как много того, что есть во мне. Мы гораздо больше, чем о себе думаем. И вот если перестать о себе думать, и перестать думать вообще, то видно, что ты – это не ты. Ты видишь себя как бы со стороны, или, вернее осознаешь. Тело не твое, мысли не твои, желания не твои.
– А что же твое?
– Воля. И воля помогает тебе увидеть…
– Увидеть то, что ты видишь?
– Да.
– А почему я не вижу другие реальности. У меня что, нет Воли?
– Думаю, что ты еще просто не научился.
– А когда же ты успела научиться? Сколько я тебя помню, ты все время умела… И вообще, я учусь больше тебя. Я и стимуляторов больше принимаю, а вижу непонятно что. Мутно, расплывчато… И тем более не могу этим всем управлять…
– И не надо этим управлять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86