Большинство из них приходились на выходные. В некоторых таких командировках его сопровождал Бланд.
Говоря попросту, Тоби Эстерхейзи врал как сивый мерин, причем у Смайли не возникало ни малейших сомнений. Было приятно найти документальное свидетельство, подтверждающее это впечатление.
Чувства, которые испытывал в то время Смайли по отношению к Рою Бланду, были расплывчаты. Вспоминая о них сейчас, он понял, что таковыми они остались и по сей день. Преподаватель группы взял его на заметку, а Смайли завербовал его; эта комбинация странным образом была похожа на ту, после которой в свое время в сети Цирка попал сам Джордж. Но в этот раз уже не было германского монстра, чтобы раздуть пламя патриотизма, а кроме того, Смайли всегда бывал немного смущен, заслышав чьи-то клятвенные заверения в антикоммунизме. Как и Смайли, Бланд не знал настоящего детства. Его отец был докером, страстным трейд-юнионистом и членом партии. Его мать умерла, когда Рой был еще ребенком. Отец ненавидел образование, равно как ненавидел и власть, и когда Рой поумнел, отцу взбрело в голову, что правящий класс отнял у него сына, и он стал изводить его бесконечными побоями. Бланд сумел пробиться в среднюю школу, а в каникулы работал, по выражению Тоби, не покладая рук, чтобы скопить лишний пенс. Когда Смайли первый раз встретил его в своем кабинете в Оксфорде, тот выглядел настолько изможденным, будто только что вернулся из трудного путешествия.
Джордж взял над ним шефство и на протяжении нескольких месяцев постепенно подготавливал его к предложению, которое Бланд принял, как догадался Смайли, в основном из чувства вражды к своему отцу. После этого он выпал из поля зрения Смайли. Перебиваясь случайными денежными выплатами, Бланд корпел над книгами в Мемориальной библиотеке Маркса и пописывал левацкие статьи для заштатных журналов, которые давно бы прекратили свое существование, если бы их не субсидировал Цирк. По вечерам он дискутировал до хрипоты на митингах в прокуренных пивных и школьных залах. Во время каникул он ездил в «ясли», где один фанатик по имени Тэтч вел индивидуальные курсы «школы обаяния» для готовящихся к внедрению за границей агентов. Тэтч обучил Бланда ремеслу и осторожно подвел его прогрессивные взгляды ближе к характерным для марксистского лагеря, к которому принадлежал отец Роя. Три года спустя после того, как его завербовали, отчасти благодаря своему пролетарскому происхождению и влиянию своего отца на Кинг-стрит, Бланд заслужил назначение на год в качестве помощника лектора по экономике в Познанском университете. Так его запустили в дело.
После Польши он подал заявление на занятие вакантной должности в Будапештской Академии наук, которое было удовлетворено, и следующие восемь лет жил кочевой жизнью неприметного интеллектуала левого толка, собирая информацию, часто представлявшую интерес, но всегда требовавшую подтверждения. Он побывал в Праге, вернулся в Польшу, затем отбыл два адских семестра в Софии и шесть в Киеве, где за последние два месяца у него случилось два нервных срыва. «Ясли» еще раз взяли его на попечение, на этот раз допросив по полной программе. После окончания этой процедуры он был реабилитирован. Его сети передали другому куратору, а самого отправили в Цирк для руководства (по большей части из своего кабинета) агентами, которых он завербовал на территории противника. С недавних пор, как показалось Смайли, Бланд довольно близко сошелся с Хейдоном. Если Смайли случалось зайти к Рою поболтать, там непременно, развалясь в кресле, сидел Билл в окружении бумаг, таблиц и сигаретного дыма; если же он заглядывал к Биллу, неудивительно было найти там и Бланда, в промокшей от пота рубашке, грузно расхаживающего по ковру. Билл занимался Россией, Бланд – Восточной Европой, но буквально с первых дней «Черной магии» это различие практически исчезло.
Они встретились в открытой пивной в Сент-Джонс-Вуд в один из пасмурных дней все того же мая, в половине шестого, когда в саду было пусто, Рой привел с собой ребенка, мальчишку лет пяти, маленького Бланда, светловолосого, толстого и розовощекого. Он не объяснил, зачем взял его с собой, но, пока они говорили, Рой иногда замолкал и оборачивался, чтобы посмотреть, как тот сидит на скамейке немного поодаль и ест орехи. Нервные срывы ли были тому виной, но в поведении Бланда по-прежнему явно чувствовалось влияние философии Тэтча, созданной им для агентов, запускаемых в лагерь противника: вера в себя, умение выслушать и предложить позитивную мысль, обаяние человека, умеющего повести за собой, и все те тяжеловесные фразы, которые во время расцвета культуры времен «холодной войны» превратили «ясли» в некое подобие центра морального перевоспитания.
– Ну, в чем же дело? – приветливо спросил Бланд.
– В общем-то, дела как такового нет, Рой. Просто Хозяин чувствует, что сейчас создалась нездоровая ситуация. Он не хотел бы видеть тебя замешанным в этой интриге. Впрочем, как и я.
– Здорово. Ну, и в чем же дело?
– Что ты хочешь?
На столе, мокрый после недавнего ливня, стоял столовый набор с оставшимися после обеда деревянными зубочистками в бумажной упаковке. Взяв одну, Бланд выплюнул бумагу на траву и принялся орудовать толстым концом в коренных зубах.
– Ну, ладно, как насчет пяти тысяч откупных из специального фонда?
– И домика с машиной? – сказал Смайли, превращая все в шутку.
– И ребенка в Итоне, – добавил Бланд и, про-должая возить зубочисткой, подмигнул мальчишке, сидящему с другой стороны бетонной дорожки. – Видишь ли, я уже заплатил, Джордж, ты знаешь это. Я не знаю, что я купил, но уплатил я чертову уйму. Я хочу кое-что взамен. Десять лет отшельничества за пятый этаж – это большие деньги в любом возрасте. Даже в твоем. Должна быть какая-то причина, почему я попался на эту удочку, но я толком не могу припомнить. Наверное, притягательная сила твоего обаяния.
Стакан Смайли все еще оставался наполненным, поэтому Бланд принес себе другой, а также кое-что для ребенка.
– Подлец ты образованный, – в шутку провозгласил он, снова садясь. – Вот скажи-ка, кто это придумал: «Художник – это такой тип, который может придерживаться двух абсолютно противоположных взглядов и, несмотря на это, оставаться работоспособным»?
– Скотт Фитцджеральд, – ответил Смайли, подумав на мгновение, что Бланд вызывает его на разговор о Билле Хейдоне.
– Да, Фитцджеральд понимал кое-что, – подтвердил Бланд. Когда он пил, его слегка выпученные глаза скашивались вбок, по направлению к забору, будто он искал кого-то. – И я определенно работоспособен, Джордж. Как хороший социалист, я падок на деньги. Как хороший капиталист, я не вне революции, потому что если ты не можешь победить ее, то хотя бы шпионь за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Говоря попросту, Тоби Эстерхейзи врал как сивый мерин, причем у Смайли не возникало ни малейших сомнений. Было приятно найти документальное свидетельство, подтверждающее это впечатление.
Чувства, которые испытывал в то время Смайли по отношению к Рою Бланду, были расплывчаты. Вспоминая о них сейчас, он понял, что таковыми они остались и по сей день. Преподаватель группы взял его на заметку, а Смайли завербовал его; эта комбинация странным образом была похожа на ту, после которой в свое время в сети Цирка попал сам Джордж. Но в этот раз уже не было германского монстра, чтобы раздуть пламя патриотизма, а кроме того, Смайли всегда бывал немного смущен, заслышав чьи-то клятвенные заверения в антикоммунизме. Как и Смайли, Бланд не знал настоящего детства. Его отец был докером, страстным трейд-юнионистом и членом партии. Его мать умерла, когда Рой был еще ребенком. Отец ненавидел образование, равно как ненавидел и власть, и когда Рой поумнел, отцу взбрело в голову, что правящий класс отнял у него сына, и он стал изводить его бесконечными побоями. Бланд сумел пробиться в среднюю школу, а в каникулы работал, по выражению Тоби, не покладая рук, чтобы скопить лишний пенс. Когда Смайли первый раз встретил его в своем кабинете в Оксфорде, тот выглядел настолько изможденным, будто только что вернулся из трудного путешествия.
Джордж взял над ним шефство и на протяжении нескольких месяцев постепенно подготавливал его к предложению, которое Бланд принял, как догадался Смайли, в основном из чувства вражды к своему отцу. После этого он выпал из поля зрения Смайли. Перебиваясь случайными денежными выплатами, Бланд корпел над книгами в Мемориальной библиотеке Маркса и пописывал левацкие статьи для заштатных журналов, которые давно бы прекратили свое существование, если бы их не субсидировал Цирк. По вечерам он дискутировал до хрипоты на митингах в прокуренных пивных и школьных залах. Во время каникул он ездил в «ясли», где один фанатик по имени Тэтч вел индивидуальные курсы «школы обаяния» для готовящихся к внедрению за границей агентов. Тэтч обучил Бланда ремеслу и осторожно подвел его прогрессивные взгляды ближе к характерным для марксистского лагеря, к которому принадлежал отец Роя. Три года спустя после того, как его завербовали, отчасти благодаря своему пролетарскому происхождению и влиянию своего отца на Кинг-стрит, Бланд заслужил назначение на год в качестве помощника лектора по экономике в Познанском университете. Так его запустили в дело.
После Польши он подал заявление на занятие вакантной должности в Будапештской Академии наук, которое было удовлетворено, и следующие восемь лет жил кочевой жизнью неприметного интеллектуала левого толка, собирая информацию, часто представлявшую интерес, но всегда требовавшую подтверждения. Он побывал в Праге, вернулся в Польшу, затем отбыл два адских семестра в Софии и шесть в Киеве, где за последние два месяца у него случилось два нервных срыва. «Ясли» еще раз взяли его на попечение, на этот раз допросив по полной программе. После окончания этой процедуры он был реабилитирован. Его сети передали другому куратору, а самого отправили в Цирк для руководства (по большей части из своего кабинета) агентами, которых он завербовал на территории противника. С недавних пор, как показалось Смайли, Бланд довольно близко сошелся с Хейдоном. Если Смайли случалось зайти к Рою поболтать, там непременно, развалясь в кресле, сидел Билл в окружении бумаг, таблиц и сигаретного дыма; если же он заглядывал к Биллу, неудивительно было найти там и Бланда, в промокшей от пота рубашке, грузно расхаживающего по ковру. Билл занимался Россией, Бланд – Восточной Европой, но буквально с первых дней «Черной магии» это различие практически исчезло.
Они встретились в открытой пивной в Сент-Джонс-Вуд в один из пасмурных дней все того же мая, в половине шестого, когда в саду было пусто, Рой привел с собой ребенка, мальчишку лет пяти, маленького Бланда, светловолосого, толстого и розовощекого. Он не объяснил, зачем взял его с собой, но, пока они говорили, Рой иногда замолкал и оборачивался, чтобы посмотреть, как тот сидит на скамейке немного поодаль и ест орехи. Нервные срывы ли были тому виной, но в поведении Бланда по-прежнему явно чувствовалось влияние философии Тэтча, созданной им для агентов, запускаемых в лагерь противника: вера в себя, умение выслушать и предложить позитивную мысль, обаяние человека, умеющего повести за собой, и все те тяжеловесные фразы, которые во время расцвета культуры времен «холодной войны» превратили «ясли» в некое подобие центра морального перевоспитания.
– Ну, в чем же дело? – приветливо спросил Бланд.
– В общем-то, дела как такового нет, Рой. Просто Хозяин чувствует, что сейчас создалась нездоровая ситуация. Он не хотел бы видеть тебя замешанным в этой интриге. Впрочем, как и я.
– Здорово. Ну, и в чем же дело?
– Что ты хочешь?
На столе, мокрый после недавнего ливня, стоял столовый набор с оставшимися после обеда деревянными зубочистками в бумажной упаковке. Взяв одну, Бланд выплюнул бумагу на траву и принялся орудовать толстым концом в коренных зубах.
– Ну, ладно, как насчет пяти тысяч откупных из специального фонда?
– И домика с машиной? – сказал Смайли, превращая все в шутку.
– И ребенка в Итоне, – добавил Бланд и, про-должая возить зубочисткой, подмигнул мальчишке, сидящему с другой стороны бетонной дорожки. – Видишь ли, я уже заплатил, Джордж, ты знаешь это. Я не знаю, что я купил, но уплатил я чертову уйму. Я хочу кое-что взамен. Десять лет отшельничества за пятый этаж – это большие деньги в любом возрасте. Даже в твоем. Должна быть какая-то причина, почему я попался на эту удочку, но я толком не могу припомнить. Наверное, притягательная сила твоего обаяния.
Стакан Смайли все еще оставался наполненным, поэтому Бланд принес себе другой, а также кое-что для ребенка.
– Подлец ты образованный, – в шутку провозгласил он, снова садясь. – Вот скажи-ка, кто это придумал: «Художник – это такой тип, который может придерживаться двух абсолютно противоположных взглядов и, несмотря на это, оставаться работоспособным»?
– Скотт Фитцджеральд, – ответил Смайли, подумав на мгновение, что Бланд вызывает его на разговор о Билле Хейдоне.
– Да, Фитцджеральд понимал кое-что, – подтвердил Бланд. Когда он пил, его слегка выпученные глаза скашивались вбок, по направлению к забору, будто он искал кого-то. – И я определенно работоспособен, Джордж. Как хороший социалист, я падок на деньги. Как хороший капиталист, я не вне революции, потому что если ты не можешь победить ее, то хотя бы шпионь за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115