— спросила она на удивление спокойным голосом.
— О, какой-то ничтожный индеец, — надменно бросила Роза Эрнандес и, беспечно пожимая плечами, добавила: — Я видела, как его привезли: весь грязный, одежда в лохмотьях. И как этот Хуарес собирается победить с такими солдатами?
Значит, это не Рафаэль. Аманда на мгновение закрыла глаза, ее захлестнула волна облегчения. Эль Леона никогда бы не приняли за «ничтожного индейца».
Через несколько минут Аманда шла по мощеным дорожкам среди усыпанных цветами кустов и тихонько раскачивающихся деревьев к постройкам, где размещались лучшие чистокровные лошади императора. Ла-Борда не была рассчитана на содержание заключенных, поэтому пришлось укрепить импровизированную временную камеру и усиленно охранять ее ради единственного человека, пойманного французами в окрестностях Куэрнаваки.
— Muy malo hombre, — прошептал молодой офицер-бельгиец, коверкая испанский язык, и был вознагражден приглушенными восклицаниями дам. — Его никак не могли поймать и до сих пор не поймали бы, если бы он не пожертвовал собой, чтобы спасти другого bandido.
Дамы, вытягивая шеи, старались разглядеть пленника, но Аманда, вдруг встревожившись, осталась позади. Она отошла в сторону, рассеянно наблюдая за колибри с алым горлышком, кружащей над душистым цветком. Сердце громко стучало у нее в груди, горло стало сухим, как выжженные солнцем пески мексиканской пустыни. Это не может быть Рафаэль, но вдруг она знает пленника. С тех пор как она приехала в Куэрнаваку, ее отношение к хуаристам несколько изменилось, и она стала видеть их в новом свете.
Максимилиан оказался не властолюбивым деспотом, каким она считала его раньше, а довольно растерянным молодым человеком, оказавшимся явно не на своем месте. Ему бы стать поэтом или даже садовником — эти занятия его действительно интересовали. Император был добросердечным и полным сочувствия, он часто отпускал пленников только для того, чтобы они немедленно снова возвратились к борьбе. Ему было трудно понять, что мексиканский народ не хочет такого императора в своей стране. Каждый раз, когда его встречали с энтузиазмом и дружелюбием, он отвечал с трогательной готовностью угодить, и Аманда разрывалась между противоречивыми чувствами. Имея возможность наблюдать со стороны, она понимала мексиканцев. Ее собственная мать родилась в этой стране, ее деды и прадеды прожили всю свою жизнь в штате Нуэво-Леон, и Аманда не могла не чувствовать родства, хотя и жила раньше в Соединенных Штатах. Ее мексиканские корни были для нее такими же драгоценными, как и американские.
До ушей Аманды долетали шепот и обрывки разговоров — Франческа и остальные задавали вопросы о пленнике, а Роза и ее французский лейтенант удалились на несколько ярдов от остальных. Аманда вдруг почувствовала раздражение, считая их легкомысленными, глупыми девчонками, лишенными здравого смысла, и, резко развернувшись, присоединилась к девушкам, столпившимся полукругом у дверей конюшни, заставив себя бросить взгляд на закованного в кандалы узника.
— Я возвращаюсь в дом, — отрывисто сказала она, оглядывая висевшего без сознания на цепях человека, чья голова свесилась почти до колен. Роза оказалась права — он действительно выглядел грязным и одетым в лохмотья; даже в сумраке конюшни она видела, что он жестоко избит. У нее засосало под ложечкой, и Аманда радовалась хотя бы тому, что не видит его лица, а значит, не может узнать.
Так много жертв — француз Жан-Жак, Хуана, Педро, — и столько людей умирает каждый день. Война была суровой реальностью, которой она хотела избежать.
Франческа немного помедлила, когда Аманда быстро пошла по дорожке, чуть приподняв юбки, чтобы они не касались каменных плит, но потом, беспомощно пожав плечами, направилась за ней. Остальные потянулись за ними, немного удивленные поспешным прощанием с офицером и солдатами.
— Что случилось? — спросила Франческа, догнав Аманду у арки парадного входа. — Почему ты ушла так быстро?
— Я считаю безнравственным глазеть на несчастную жертву войны, как будто он выставлен в музее. Бедняга наверняка всю свою жизнь был не более чем батраком, а теперь должен умереть за дело, которого даже не понимает…
— О нет, только не этот человек, Аманда! Он не пеон и не индеец, уверяю тебя. Он, должно быть, потомок испанцев, с этими надменными чертами… — Ее голос мечтательно умолк, и Аманда подозрительно взглянула на нее.
— Что ты имеешь в виду?
Пожав плечами, Франческа ответила:
— Я видела его раньше. Он muy hermoso, и не может быть индейцем. Говорят, он высок ростом и держится очень высокомерно. Даже скованного цепями, охранники боятся его. Очень плохо, что он должен умереть. — Темные глаза Франчески озорно сверкнули. — Я, например, хотела спасти его. Подумай только, как благодарен он будет!
— Франческа, ты просто невозможна! — укоризненно произнесла Аманда, но невольная улыбка тронула ее губы. — И ты неисправимо романтична, мечтая об этом пленнике как о интригующей фигуре. Поверь мне, лучше не связываться с хуаристом — и не важно, насколько он красив. — Мыслями Аманда перенеслась к Рафаэлю, гадая, где он сейчас, свободен ли или пойман, так же как тот несчастный в конюшне. «Боже, помоги ему, — молча молилась она, — сохрани его живым и когда-нибудь верни ко мне. Вопреки всему, — с болью подумала девушка, — я люблю его. Он предал и бросил меня ради благородного понятия о чести, и все же я люблю его. Я, должно быть, совершенно сошла с ума…»
Максимилиан и Карлота давали множество балов и маскарадов, на которых присутствовали заслуженные генералы и мексиканская знать. Хотя и не настолько пышные, как во дворце в Мехико, праздники всегда были веселыми и оживленными, с длинными столами, ломившимися от снеди, охлажденного вина и шампанского.
Между группами гостей прохаживались марьячи, играющие любимые мелодии императора: их трубы, скрипки и гитары легко переходили от нежных и страстных песен к ритмичным танцам.
Иногда везде развешивали похожие на пойманных светлячков фонарики, раскачивающиеся на ветерке, дующем с озера, и они освещали столы и землю вокруг мерцающим сиянием. Император часто танцевал с одной из фрейлин своей жены. Поддерживая традицию, Максимилиан появлялся на праздниках в мексиканском наряде, который очень любил, и Аманда была вынуждена признать, что он выглядел великолепно. Максимилиан старался принять многие национальные обычаи в искренней попытке понравиться мексиканскому народу. Он находил простой стиль жизни очаровательным, а прекрасных дам пленительными — факт, доставлявший его жене немало огорчений.
Многие мужчины, похоже, считали Аманду очаровательной и часто находили предлоги, чтобы увести ее от Фелипе показывать новых соловьев, купленных императором, или покатать по озеру на лодке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— О, какой-то ничтожный индеец, — надменно бросила Роза Эрнандес и, беспечно пожимая плечами, добавила: — Я видела, как его привезли: весь грязный, одежда в лохмотьях. И как этот Хуарес собирается победить с такими солдатами?
Значит, это не Рафаэль. Аманда на мгновение закрыла глаза, ее захлестнула волна облегчения. Эль Леона никогда бы не приняли за «ничтожного индейца».
Через несколько минут Аманда шла по мощеным дорожкам среди усыпанных цветами кустов и тихонько раскачивающихся деревьев к постройкам, где размещались лучшие чистокровные лошади императора. Ла-Борда не была рассчитана на содержание заключенных, поэтому пришлось укрепить импровизированную временную камеру и усиленно охранять ее ради единственного человека, пойманного французами в окрестностях Куэрнаваки.
— Muy malo hombre, — прошептал молодой офицер-бельгиец, коверкая испанский язык, и был вознагражден приглушенными восклицаниями дам. — Его никак не могли поймать и до сих пор не поймали бы, если бы он не пожертвовал собой, чтобы спасти другого bandido.
Дамы, вытягивая шеи, старались разглядеть пленника, но Аманда, вдруг встревожившись, осталась позади. Она отошла в сторону, рассеянно наблюдая за колибри с алым горлышком, кружащей над душистым цветком. Сердце громко стучало у нее в груди, горло стало сухим, как выжженные солнцем пески мексиканской пустыни. Это не может быть Рафаэль, но вдруг она знает пленника. С тех пор как она приехала в Куэрнаваку, ее отношение к хуаристам несколько изменилось, и она стала видеть их в новом свете.
Максимилиан оказался не властолюбивым деспотом, каким она считала его раньше, а довольно растерянным молодым человеком, оказавшимся явно не на своем месте. Ему бы стать поэтом или даже садовником — эти занятия его действительно интересовали. Император был добросердечным и полным сочувствия, он часто отпускал пленников только для того, чтобы они немедленно снова возвратились к борьбе. Ему было трудно понять, что мексиканский народ не хочет такого императора в своей стране. Каждый раз, когда его встречали с энтузиазмом и дружелюбием, он отвечал с трогательной готовностью угодить, и Аманда разрывалась между противоречивыми чувствами. Имея возможность наблюдать со стороны, она понимала мексиканцев. Ее собственная мать родилась в этой стране, ее деды и прадеды прожили всю свою жизнь в штате Нуэво-Леон, и Аманда не могла не чувствовать родства, хотя и жила раньше в Соединенных Штатах. Ее мексиканские корни были для нее такими же драгоценными, как и американские.
До ушей Аманды долетали шепот и обрывки разговоров — Франческа и остальные задавали вопросы о пленнике, а Роза и ее французский лейтенант удалились на несколько ярдов от остальных. Аманда вдруг почувствовала раздражение, считая их легкомысленными, глупыми девчонками, лишенными здравого смысла, и, резко развернувшись, присоединилась к девушкам, столпившимся полукругом у дверей конюшни, заставив себя бросить взгляд на закованного в кандалы узника.
— Я возвращаюсь в дом, — отрывисто сказала она, оглядывая висевшего без сознания на цепях человека, чья голова свесилась почти до колен. Роза оказалась права — он действительно выглядел грязным и одетым в лохмотья; даже в сумраке конюшни она видела, что он жестоко избит. У нее засосало под ложечкой, и Аманда радовалась хотя бы тому, что не видит его лица, а значит, не может узнать.
Так много жертв — француз Жан-Жак, Хуана, Педро, — и столько людей умирает каждый день. Война была суровой реальностью, которой она хотела избежать.
Франческа немного помедлила, когда Аманда быстро пошла по дорожке, чуть приподняв юбки, чтобы они не касались каменных плит, но потом, беспомощно пожав плечами, направилась за ней. Остальные потянулись за ними, немного удивленные поспешным прощанием с офицером и солдатами.
— Что случилось? — спросила Франческа, догнав Аманду у арки парадного входа. — Почему ты ушла так быстро?
— Я считаю безнравственным глазеть на несчастную жертву войны, как будто он выставлен в музее. Бедняга наверняка всю свою жизнь был не более чем батраком, а теперь должен умереть за дело, которого даже не понимает…
— О нет, только не этот человек, Аманда! Он не пеон и не индеец, уверяю тебя. Он, должно быть, потомок испанцев, с этими надменными чертами… — Ее голос мечтательно умолк, и Аманда подозрительно взглянула на нее.
— Что ты имеешь в виду?
Пожав плечами, Франческа ответила:
— Я видела его раньше. Он muy hermoso, и не может быть индейцем. Говорят, он высок ростом и держится очень высокомерно. Даже скованного цепями, охранники боятся его. Очень плохо, что он должен умереть. — Темные глаза Франчески озорно сверкнули. — Я, например, хотела спасти его. Подумай только, как благодарен он будет!
— Франческа, ты просто невозможна! — укоризненно произнесла Аманда, но невольная улыбка тронула ее губы. — И ты неисправимо романтична, мечтая об этом пленнике как о интригующей фигуре. Поверь мне, лучше не связываться с хуаристом — и не важно, насколько он красив. — Мыслями Аманда перенеслась к Рафаэлю, гадая, где он сейчас, свободен ли или пойман, так же как тот несчастный в конюшне. «Боже, помоги ему, — молча молилась она, — сохрани его живым и когда-нибудь верни ко мне. Вопреки всему, — с болью подумала девушка, — я люблю его. Он предал и бросил меня ради благородного понятия о чести, и все же я люблю его. Я, должно быть, совершенно сошла с ума…»
Максимилиан и Карлота давали множество балов и маскарадов, на которых присутствовали заслуженные генералы и мексиканская знать. Хотя и не настолько пышные, как во дворце в Мехико, праздники всегда были веселыми и оживленными, с длинными столами, ломившимися от снеди, охлажденного вина и шампанского.
Между группами гостей прохаживались марьячи, играющие любимые мелодии императора: их трубы, скрипки и гитары легко переходили от нежных и страстных песен к ритмичным танцам.
Иногда везде развешивали похожие на пойманных светлячков фонарики, раскачивающиеся на ветерке, дующем с озера, и они освещали столы и землю вокруг мерцающим сиянием. Император часто танцевал с одной из фрейлин своей жены. Поддерживая традицию, Максимилиан появлялся на праздниках в мексиканском наряде, который очень любил, и Аманда была вынуждена признать, что он выглядел великолепно. Максимилиан старался принять многие национальные обычаи в искренней попытке понравиться мексиканскому народу. Он находил простой стиль жизни очаровательным, а прекрасных дам пленительными — факт, доставлявший его жене немало огорчений.
Многие мужчины, похоже, считали Аманду очаровательной и часто находили предлоги, чтобы увести ее от Фелипе показывать новых соловьев, купленных императором, или покатать по озеру на лодке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96